Наши одноклассники замечают, как он входит со мной в подъезд и как выходит спустя час. Все это время мы сидели на подоконнике на общей лестнице и болтали. На улице еще холодно – весна в том году все запаздывала, – долго гулять не получалось, и нашим убежищем надолго становилась площадка этажом ниже моей квартиры. Редкие проходящие мимо соседки, бывало, ворчали на нас, но по-доброму. Старушки меня любили, а мы ничего такого и не делали. Даже не обнимались.
Случайно я вижу, как это происходит. Он проводит меня до квартиры, и, оказавшись внутри, я, как всегда, бросаюсь к окну, чтобы посмотреть ему вслед. В этот раз к нему подходят трое из нашего класса. Одна яркая шальная красавица, из тех, кто бил меня в спортзале, и еще пара парней, что вечно вились вокруг нее. Она, смеясь, что-то спрашивает. Он растерянно оглядывается, скользит взглядом по подъезду. Если бы поднял глаза чуть выше, взглянул на мое окно и встретился со мной взглядом, может, все сложилось бы и иначе. Но он не смотрит. Поворачивается, отвечает так же насмешливо. А сам сутулится, поникает. Засовывает руки в карманы и идет прочь вместе с этой троицей. Пацаны о чем-то расспрашивают его, довольно скалясь, а он нехотя отвечает. Мне кажется, он очень хочет обернуться и посмотреть на мое окно, но уже почему-то боится.
Я, дурашка такая, не понимаю, что же он мог сказать этой троице, пока не прихожу в школу на следующий день. Шепчется весь класс. За спиной то и дело хихикают. Только из пошлых намеков в течение всего дня я воссоздаю, чем же он оправдал целый час, который провел со мной. Якобы в квартире. Якобы наедине.
Самое обидное, что мы с ним даже не целовались.
Моя рука замерла на последнем повороте. Все. Я больше не могла идти дальше. В горле встал горький комок, слезы потекли из глаз вопреки моей воле. Пальцы дрожали так, что казалось, вот-вот выскочат за пределы дорожки.
Внезапно мою кисть потянуло дальше. Я с трудом осознала, что это Дара. Она поняла мое состояние и сама принялась продавливать защиту лабиринта. Впереди осталась только финишная прямая к пентаграмме в центре.
Я реву под лестницей в школе, боясь высунуться наружу и опять встретить эти все якобы понимающие усмешки одноклассников, да уже и не только одноклассников. Такие сплетни разлетаются по школе как взрывная волна, особенно если та девица прикладывает столько усилий. Бегу домой, а слезы все катятся и катятся. Мама, лица которой я пока так и не вижу – перед глазами только невнятная тень, – пытается выяснить, что случилось, и от этого только хуже. Я не смогу ей сказать. Такое – никогда. И в школу я завтра не пойду. Вообще больше не пойду. Жизнь кончена.
Финиш.
Скомканный бумажный самолетик оказался зажат в моей ладони. Я лежала на боку поперек узора, дотянувшись рукой до центра, и пыталась отдышаться. Воротник платья промок от слез насквозь. Сквозь хрип своего дыхания расслышала, что Дара тоже всхлипывала. Она сидела на коленях возле моей головы. Почувствовала ее ладонь, которая, оказывается, уже давно гладила меня по волосам.
– Ты такая сильная, – наконец прошептала Дара.
Перевернулась на спину, чтобы увидеть ее лицо. С чего она несет такую чушь? Это я-то сильная? Та, которая пряталась под лестницей, а потом вообще умерла?
– Я бы не выдержала такого. А ты смогла.
– Я подохла. Ничего не смогла, – устало ответила я.
– Нет. Там была весна. Сейчас осень. После того случая прошло полгода. Ты доучилась до лета. Начались и прошли каникулы. То, из-за чего ты здесь, произошло намного позже.
Некоторое время я молчала. Она, конечно, права. Я не умерла тогда, в спортзале, как думала раньше. А самолетик прилетел несколько позже того избиения. Этот позор и предательство я тоже как-то пережила. Но все равно потом умерла. Отчего?
– Наверное, я не пойду завтра на праздник, – тихо сказал Дара. – Давай просто посидим здесь вместе. Мне кажется, что у тебя не то настроение.
– Ну уж нет! – улыбнулась я. – Вот теперь я точно намерена завтра веселиться и танцевать!
Глава 13
Просыпаюсь от звука барабана. Кто-то лупит в него так неистово, что, кажется, перебудит весь поселок и даже город. Грохот по воде разносится очень далеко.
Это странно, но равномерное «роко-токо-рокотокотум-тум» наполняет меня такой энергией и силой, что мне хочется бегать, прыгать, радоваться и танцевать. Распахиваю дверь сарая и выбегаю на залитый огнями пляж. Тут много людей. Большинство из них держат факелы или старинные фонари с пляшущими язычками пламени внутри. И все танцуют!
Пускаюсь в пляс вместе с толпой. Мне безумно весело. Я смеюсь, кружусь и только спустя некоторое время, когда вглядываюсь в лица, понимаю, что танцую с мертвецами. Те самые зомби, которые в прошлый раз охотились за мной на шоссе, сейчас не обращают на меня внимания. Точнее, обращают, но совсем иначе. Кивают моим движениям, подбадривают жестами, светят мне под ноги факелом, чтобы было виднее, куда наступить босой ногой.
Ритм тамтама внезапно меняется. Мне хочется бежать! Всей толпой мы срываемся с пляжа и мчимся по шоссе к городу. Так весело! Я кричу и визжу от восторга. Моя свита молчалива и не издает ни звука, кроме равномерного топота босых ног по асфальту, но судя по глазам, они испытывают те же эмоции. Мертвецы улыбаются. И мне с ними совсем не страшно.
Мы врываемся в город как лавина. Под визг и крики обычных людей растекаемся ручьями по улицам. Сейчас здесь тоже начнется веселье! Мы танцуем на площадях, развешиваем фонари по всему городу и кружимся в большом хороводе возле мэрии. Это древний танец. Самый древний. Он старше даже первых ритуалов пещерных охотников, сложившихся возле племенного костра. Дикие, резкие движения в ритм биения сердца тамтама. В них сама страсть и сама жизнь. Мертвецы учат живых радоваться тому, что они могут дышать, двигаться, смеяться и танцевать.
Местные жители большей частью разбежались, но некоторых зомби втащили в наш круг, и теперь бледные люди с испуганными глазами вынуждены отплясывать вместе с нами.
Поднимаю голову и на балконе главного здания города наконец вижу барабанщицу. Черноволосая женщина со светящимися золотыми глазами увлеченно лупит по огромному красному тамтаму двумя черными берцовыми костями.
Она встречает мой взгляд, улыбается и подмигивает мне.
Открыла глаза и еще минут пять лежала, приходя в себя. Сон был настолько яркий, что казалось, мышцы еще помнят движения этого странного дикого танца. С трудом сдержалась, чтобы не вскочить и не станцевать его прямо тут, на полу с лабиринтом.
Впервые мне приснился не кошмар. Хотя, конечно, как сказать. Сон, где вокруг танцуют зомби, а тебе подмигивает та самая страшная желтоглазая хищница, которая забрала тебя из привычного мира и превратила в призрака, сложно назвать радужным, но все-таки мне было весело. Несколько минут я сидела на матрасах и думала, к добру ли то, что мертвецы в сновидении приняли меня за свою, и что такого сегодня случится в городе, если этот сон тоже считать предупреждением?
Бесцеремонно распахнутая дверь неожиданно громко стукнула о стену, и в комнату ворвалась Дара.
– Привет. Смотри! – крикнула она, подлетая ко мне, и сунула под нос свой новый телефон. – Сегодняшняя новость.
Короткая заметка на новостном портале. На окраине города обнаружили тело пенсионерки. По словам полиции, женщина пропала три дня назад. Из-за старческой деменции за ней требовался постоянный присмотр, но родственники ненадолго отлучились, и она ушла из дома в неизвестном направлении. Эксперты сообщили, что старушка умерла от сердечного приступа в первую же ночь, и с тех пор тело лежало на камнях у берега. Найденный труп изрядно попортили падальщики, так что ее с трудом опознали родственники.
Рядом с текстом было фото. Конечно, не обезображенной мертвой, а вполне себе живой и улыбающейся бабушки. Тогда она еще не носила черные очки, но я ее узнала. Это она пыталась столкнуть меня под грузовик.
– Та самая, да? – возбужденно спросила Дара.
Кивнула в ответ и еще раз перечитала текст.
– Я все гадала, почему эта… ну кто тебя там убить пытается, делает это так редко. Можно же было сделать кучу мужиков, которые схватят тебя и уволокут в пещеру. Теперь все понятно.
– Что тебе понятно? – Я оторвалась от экрана и с удивлением посмотрела на подругу.
– Ну ты что?! Ответ же на поверхности! – воскликнула она.
– Дара! – зарычала я.
– Ну ладно, бестолковая. Твой монстр в пещере может использовать только бесхозные тела. Тех, кого не нашли и кто долго валяется мертвым на берегу.
– Не тела. Вон пишут же, что бабушку падальщики поели, а моя была нормальной.
– Ну да. Он или оно находит ночью труп на берегу и использует его как образец для куклы. Это значит, что тебе, скорее всего, нечего бояться. У нас тут вообще не так часто умирают, а уж валяющийся на берегу мертвец – это вообще из ряда вон. Видишь, даже в газете как главную новость написали. Еще раз такую куклу эта тварь очень нескоро сделает.
– Как бы она еще чего не придумала. Похуже, – пробормотала я, но понимала, что Дара права. Паниковать не следовало. Впрочем, я даже после случая с бабушкой не особо испугалась. Была настороже, а эти марионетки тьмы все-таки сильно отличались от обычных людей, если знать, на что обращать внимание.
Вообще у меня страх как-то исчез. Не в том смысле, что лишилась всех чувств, как, наверное, и положено мертвой девочке, и не в том, что внезапно стала безрассудно-смелой. Вовсе нет. Просто неожиданно для себя поняла, что страх – это в первую очередь ожидание: провала, травмы, смерти и иных вариантов неудачи. Тревоги, фобии, опасения владеют только тем разумом, который живет не в настоящем, а в будущем. В будущем, которого у меня нет. Я живу только этим днем. Просыпаюсь каждый раз в одном и том же месте, где бы ни заснула. Не могу владеть ничем большим, нежели пара матрасов на полу да кусок грубой брезентовой ткани. Нет ожиданий, нет планов, нет боязни провала и, неожиданно, как следствие, нет никакого страха. Даже несмотря на то, что песок в больших часах, отмеряющих оставшееся мне время, утекает на моих глазах. Тьма за спиной приближается размеренно и неотвратимо, и это никак нельзя изменить, так же как не перекрыть струйку песка. Смертельно больной человек, уже знакомый с диагнозом и с прогнозом врачей об оставшемся ему сроке, скоро перестает бояться смерти. Она уже рядом – постоянная спутница и уже почти подруга, – чего ее бояться? Хочется успеть сделать то, о чем давно мечтал и все откладывал, но это не страх, а, наоборот, – жажда и вкус к жизни.