– Он такой грустный. Даже несмотря на то, что сейчас озлоблен, он же на самом деле добрый. Очень любил свою дочь. Он как раненый зверь, который намерен загрызть ранившего его охотника и сдохнуть, – сказала Дара, а я поразилась, как тонко она чувствует людей. Может, потому и меня видит, что у нее есть некая сверхсила? Чувствовать то, что скрыто за внешностью.
Мы вернулись в поселок без приключений. Дара сходила домой и пообедала, а я искупалась с дельфинами. Грузить их своими проблемами на этот раз не стала – просто заряжалась от них радостью и позитивом, которого мне так не хватало. Мне осталось существовать всего дня три максимум, а я ничего не успела. Маньяк не пойман, и, более того, я теперь дальше от цели, чем была утром. Да и сон этот дурацкий с лесорубом никак не выходил из головы. Провидение – или кто там посылает мне эти знаки – явно намекает на то, что лабиринту осталось недолго и мне стоит поспешить. Поэтому, как только вернулась Дара, я усадила ее на пол возле узора на досках, взяла ее руку в свою и повела по второй линии слева, которая заканчивалась возле лошадки.
Первой всегда шла сильная яркая эмоция, на которую нанизываются дальнейшие воспоминания.
Злость и обида. Очередное предательство близкого человека.
Первый поворот лабиринта.
Я в гневе швыряю деревянную лошадку об стену. У нее откалывается часть острого ушка. Это почему-то отрезвляет меня. Я сижу на полу и плачу, прижимая игрушку к себе. Плачу по своим собственным воспоминаниям об этом человеке, о том, кто меня предал… о сестре.
Второй поворот.
Эту игрушку она вырезала своими руками. Сестра была старше меня на шесть лет, и, несмотря на то что у нас разные отцы, никого роднее для меня в детстве не было. Говорят, что она возилась со мной с рождения. Помогала матери кормить, меняла подгузники, играла и возилась, как с любимой куклой. Когда я научилась говорить и слушать, рассказывала мне сказки на ночь. Однажды, увлекшись почему-то такой мальчишечьей забавой, как ковыряние ножиком разных деревяшек, наловчилась вырезать из найденных на улице чурбачков различных зверьков. Выходило непохоже, но ей нравилось. Лучше всего получилась вот эта лошадка, которая сейчас лежала в углу пентаграммы. Ее она подарила мне то ли на пятый, то ли на шестой день рождения. Мать ворчала, что негоже ребенку в кровать брать игрушку из найденной на помойке деревяшки, но сделать ничего не могла. Я укладывала лошадку на подушку рядом и шепталась с ней, пока не приходил сон.
Новый изгиб линии. Лабиринт опять ощутимо сопротивляется, но теперь проходить его получается гораздо проще. То ли я привыкла, то ли он уже признает Дару почти своей и поддается. Смотрю на нее, но подруга меня не видит. Она закрыла глаза и погружена в себя, пропуская через сознание мои воспоминания.
Сестра защищает меня от матери. Суть конфликта я сейчас не улавливаю, но, когда мать в раздражении кричит на меня или даже замахивается тем, что подвернулось под руку, сестра всегда встает между нами, и все сразу успокаивается. На нее никогда не ругаются. Ее все время ставят мне в пример: как она хорошо учится, как ее любят в школе, причем все – и учителя и одноклассники, насколько она послушная, да и хозяйка отличная. Другая бы давно начала завидовать и тихо ненавидеть тот идеал, которым ежедневно попрекают и которым, как уже очевидно, никогда не стать, но мы вдвоем – крепость. Ни одна осаждающая армия не способна разрушить нашу дружбу и любовь. Ни мать, ни школа, никто и ничто!
Последний поворот.
Весть о том, что сестра выходит замуж и переезжает в другой город, я восприняла как предательство. Она променяла меня на какого-то мужика. Видела я этого рыжего худого уродца. Ну как он может быть лучше меня? Как она может бросить свою сестру, оставить ее одну в этом страшном мире? Кто будет защищать меня от вечно раздраженной мамаши, кто приструнит одноклассников в школе? Пусть сестра уже оканчивает институт, но все равно в случае чего может зайти в школу и накостылять любому моему обидчику. Даже мальчишкам. Не буквально, конечно, но словами так по стене размажет, что любой еще неделю будет от меня шарахаться. Это уже после, когда она уедет, случится спортзал и все остальное. Когда все поймут, что за моим плечом больше никто не стоит. Она уехала так далеко, что может бывать у нас только пару раз в год максимум. Да и то если билеты не подорожают. Ну как она могла?
Финальная прямая.
Я в бешенстве кидаю лошадку в стену, а потом плачу над ней. Я хороню сестру в своей памяти. Она бесконечно далеко, бросила меня на произвол судьбы. Все, что было раньше, – фальшь и ложь. Друзей и любимых так предавать нельзя! Я плачу, сжигая в памяти все то хорошее, что меня с ней связывало. Ненавижу ее! Ненавижу! Ненавижу! Из-за нее я осталась в этом большом и страшном мире совсем одна.
На сей раз я не упала в изнеможении, когда предмет в центре оказался в моей ладони. Сидела на коленях рядом с Дарой и прижимала лошадку с отбитым ушком к груди. Мы молчали долго. По-моему, целую вечность.
– Знаешь, я всегда хотела иметь сестру, – наконец сказала Дара, – особенно такую. Я же у родителей одна. Как ни просила братика или сестренку, но, как видишь, впустую. А сейчас поняла, что сестра у меня есть. – Она посмотрела на меня. – Это ты. Старшая сестра. Даже лучше. Мне кажется, что даже родного человека нельзя знать и чувствовать так хорошо, как я тебя. Не пропадай никуда. Пожалуйста.
Надо же, как она восприняла эту мою историю. Я никогда не выворачивала ее наизнанку. Никогда никому не была старшей. У меня за спиной тикают черные часы, отсчитывая последние дни моего существования. Это так же неумолимо, как взросление. Очень скоро я оставлю эту маленькую цыганку одну. Так, как это случилось со мной в детстве. Одну вновь против целого мира, где есть мальчишки, не дающие прохода грязнокровке, где соседи шипят и шепчутся за спиной, называя цыганским отродьем, где нет ни одной подруги, кроме мертвой девушки, которая скоро растает на солнце, как Снегурочка. Я тоже буду предательницей? Будет ли Дара винить меня в том, что случится?
Обняла ее за плечи и прижала к себе. Ничего не сказала. Врать я не хотела, но и обещать того, чего никак не могла выполнить, тоже не могла.
– Пожалуйста, – повторила она.
Но я молчала.
Глава 20
Я бегу по темным переулкам, как тогда, когда за мной мчался мужик с лопатой наперевес. Только теперь преследователей больше. Красные и синие огни мелькают то в одном переулке, то в другом. Я, словно загнанный зверь, мечусь из стороны в сторону, уже понимая, что обречена и выхода нет. Стучусь в закрытые двери, в пустые черные глазницы окон, но город мертв и пуст. Никто не отзовется, никто не поможет. Черные тени появляются впереди, и я испуганно прыгаю в очередной переулок. Он такой узкий, что вряд ли разойдутся два человека, случись им идти навстречу друг другу. Неожиданно я выскакиваю в поселок и с облегчением вздыхаю. Это сон. Впервые во время своего кошмара я осознаю, что это нереально. Только в этом случае я могла внезапно перенестись за несколько километров, пробежав всего пару десятков шагов.
Здесь мне знакома почти каждая улочка. Бегу вверх, в гору, чувствуя, что черные тени и всполохи сине-красного пламени не отстают. Не знаю почему, но стремлюсь к дому Дары, как будто там меня ждет спасение. А больше и некуда. Мои преследователи не устают, я же рано или поздно выдохнусь. Сворачиваю с дороги к нужной калитке и вижу море сине-красных огней. Черные тени вытаскивают из дома отца Дары, ее мать и саму девочку. Их волокут к большим страшным черным автомобилям с тонированными стеклами. Все они – братья-близнецы того, за которым я ошибочно охотилась все это время, только на крыше у них полицейские мигалки.
Как только я растерянно останавливаюсь, на меня наваливаются сзади преследователи, прижимают к земле и больно заламывают руки за спину. На моих запястьях застегивают наручники, затем грубо вздергивают на ноги и тащат к очередной черной машине, но почему-то не к пассажирским дверям, а к багажнику. Его черная пасть раскрывается, и я вижу там несколько рядов острых желтоватых зубов и багрово-розовое голодное, жадное горло. Визжу и упираюсь изо всех сил. В это время другому автомобилю скармливают безропотную семью Дары.
Черные тени хватают меня за руки и за ноги, раскачивают и кидают прямо в пасть монстра.
Как меня достали эти кошмары! Ни одной ночи ведь спокойно не прошло. Если в некоторых еще был какой-то смысл, то другие, похоже, демонстрировались мне только для того, чтобы я проснулась в холодном поту. Вот вчерашний с дровосеком был про что? Зачем? Сегодняшний тоже странный и сумбурный. Кто и как может арестовать невидимку?
Вышла на улицу и убедилась, что все пространство вокруг сарая вновь испещрено полосами от щупальцев-волосков. Перед сном я обошла свой домик, активно притаптывая песок, а сегодня моих следов нет. Вчера я постаралась заснуть с заходом солнца, чтобы не бояться этого противного шороха, а еще важнее, чтобы меня не мучала совесть. Сейчас настал момент истины. Закрыла глаза, набираясь решимости, и отправилась по еле заметной борозде, которую оставила черная тварь. Куда она поползла под утро, после того как не смогла выцарапать меня из сарая?
Мне страшно было думать о том, что след приведет меня к очередному жилому дому. В таком случае, наверное, совесть сожрет меня с потрохами, и вечером я встречу свою смерть на берегу. Но, к счастью, монстр повторил свой вчерашний маршрут. Во двор с осиротевшей собакой даже заглядывать не стал – бедного пса увел вчера кто-то из сердобольных односельчан, так что никого живого там уже не было. Я дошла до самой скалы и убедилась, что никаких трупов на всем пути нет. Только забираться к колодцу не стала.
На обратном пути возле забора наткнулась на лодку, которую мы так и не занесли во двор к умершему дедушке. Удивительно, что никто из местных не забрал. Подумала немного и поняла, что большой беды не будет, если немного помародерствую. С трудом дотащила ее до своего пляжа и привязала к небольшим мосткам в малозаметном месте. Мало ли, пригодится еще.