Что интересно, люди в основном общительные и отзывчивые. То ли дело в знаменитом кавказском гостеприимстве, то ли ещё в чем, но первый же человек, которого я спросил о дороге, не просто показал мне направление, но подробно объяснил каждый шаг, а потом на всякий случай еще и проводил до места!
Санаторий, в котором мне предстояло поправлять здоровье, был устроен на базе нескольких частных дач, конфискованных у прежних владельцев. Одна из них — самая большая, служила административным корпусом, в остальных устроены палаты для пациентов. Называлось это богоугодное заведение «Баксан».
— На что жалуетесь? — поинтересовался проводивший мой осмотр заведующий и одновременно главврач санатория доктор Владимир Митрофанович Семигин.
— На мировую контрреволюцию! — брякнул я, вызвав недоуменный взгляд эскулапа.
— А еще?
Спохватившись, перестал ерничать и сообщил медику обо всех своих проблемах. Главной из которых было недавнее ранение.
— Я смотрю, вы и прежде в переделках бывали, — нашел несколько отметин на теле Николая Семенова врач.
— Так это когда было!
— А в детстве чем болели?
На языке вертелась ветрянка и болезнь Боткина, но буквально чудом удалось сдержаться. Кто знает, умеют сейчас лечить желтуху или нет?
— Не припомню, — развел руками.
— Понятно. Я так понимаю, из армии вы демобилизованы?
— Так точно!
— Чем занимаетесь?
— Музыкой.
— Что, простите?
— Играю на гитаре и пою. Могу еще немного на фортепиано и баяне.
— Какие, однако, прелюбопытные умения у крестьян в Костромской губернии случаются!
— Так уж получилось.
— Продемонстрировать сможете? Тем паче, что инструмент у вас, как вижу, с собой…
А вот это мы завсегда, со всем нашим удовольствием! И раз уж передо мною врач, то и песня должна быть соответствующая
— Труд врача напряженно-тяжелый, отвечая за нас головой
Средь больных он не самый здоровый, средь здоровых он самый больной,
От профессора и до медбрата, нас должны все жалеть и любить
И поклявшися в том Гиппократу, нам не могут в ответ нахамить.
Хороший врач природы ученик, а путь познания тернист и долог
Но если окулист для вас глазник, но если окулист для вас глазник,
То кто тогда, простите, гинеколог?[12]
Внимательно слушавший меня доктор после первого куплета начал хихикать, а когда очередь дошла до проктолога, просто заржал аки конь.
— Это вы, сочинили, молодой человек? — кое-как успокоившись, спросил Семигин.
Я в ответ лишь скромно развел руки.
— Скажите, а вас не затруднит исполнить что-нибудь эдакое на одном маленьком мероприятии?
— Профессор, я полностью в вашем распоряжении!
Умение петь и играть на гитаре уже неоднократно помогало мне в жизни. Так случилось и на этот раз. Сначала я немного спел на небольшом междусобойчике, потом развлек больных в нашем заведении, а еще через несколько дней собрал полный зал в местном Клубе. Потом пришла очередь для ресторанов, которых в административном центре Терской губернии оказалось не так уж и мало.
С одной стороны, чем вам не гастроли? С другой…
Это был обычный вечер. Закончив с процедурами и испив из всех бюветов, я отправился в ресторан, с дореволюционных пор принадлежавший купцу Троякову, рядом с «Провалом». Да-да, речь о той самой достопримечательности, где Остап Бендер брал деньги с доверчивых туристов.
Сейчас, конечно, не сезон и посетителей не так много, но, как говорится, копейка рубль бережет. Главное, что в зале неплохая акустика и чудом спасшееся от печки фортепиано. Исполнив в очередной раз «Мурку», «Бублички» и прочий репертуар, я обратил внимание на одного странного гражданина. То, что это был именно «гражданин», а не «товарищ», стало понятно сразу.
Несмотря на снятый с какого-то офицера френч, военного он ничуть не напоминал. Судя по одежде, мелкий нэпман или разбогатевший приказчик. Но острый пронизывающий взгляд выдавал в нем человека совсем другой профессии. И что самое главное, мне как будто приходилось видеть его раньше. Более того, он меня тоже узнал. Дождавшись окончания выступления, незнакомец с ленцой подошел к эстраде и небрежно положил в гитарный футляр крупную купюру.
— Благодарю.
— Николка! — расплылся в улыбке тот, блеснув золотой фиксой во рту. — Смотрю и думаю, ты это или нет?
— Митяй… — вырвалось у меня, и сразу же сильно заболела голова.
Глава 11
Странно, но раньше меня воспоминания прежнего хозяина тела не беспокоили. Вот не было и все тут! Потерял сознание Зотовым, очнулся, как потом выяснилось Семеновым, но никакого раздвоения сознания или чего-то подобного не случалось. Несвойственные эмоции, когда хотелось порубать в капусту зажравшегося чинушу или поставить к стенке обнаглевшего спекулянта, случались, не без этого. Но до сих пор я списывал это на родовую память гражданина СССР, привыкшего видеть в этих людях врагов. А оно видишь как…
Оказывается, красный конник Николай Семенов не ушел в небытие, а сидит где-то там глубоко внутри и присматривается к изменившейся действительности. Причем, и память и рефлексы никуда не делись, просто спят до поры до времени. Вот взять хоть милую привычку махать свинчаткой. Думаете, это навык ресторанного певца из начала XXI века? Нет уж, в прежней жизни как-то получалось без этого…
— Митяй, — снова повторил и закашлялся из-за мгновенно пересохшего горла.
— Узнал, — удовлетворенно кивнул незнакомец, или в данном случае точнее старый, но забытый знакомый. — Ты что же в лабухи подался?
— Есть-пить надо…
— Хорошо поёшь. Раньше так не мог.
— Революция, — пожал плечами в ответ. — Кто был ничем, тот стал всем.
— Ну не скажи, Николаша. Раньше ты шнифером[13] был не из последних, а сейчас кто? Халдей! Тьфу!
— Полегче! — вырвалось у меня и я едва не задохнулся от злости. Ужасно захотелось забить эти обидные (почему?) слова Митяю в глотку, но вовремя подоспевшие всполохи воспоминаний подсказали, что делать этого не стоит. Уж слишком опасный и злопамятный стоял передо мной человек.
— Вот теперь вижу, что точно ты, — осклабился незваный гость из прошлого. — Характер все тот же, его так просто под маской не спрячешь. Работаешь тут?
— Как видишь, — кивнул в ответ, но тут же сообразил, что меня спрашивают не о музыке.
Если ничего не путаю, то «шнифер» это из уголовного жаргона. Что-то вроде медвежатника, хотя, есть разница, которую я сейчас не могу вспомнить. Но главное-то не в этом. Оказывается, костромской крестьянин Николай Семенов не всегда был идейным борцом за власть народа. Интересненькое дело…
— Кассу, какую приглядел? — продолжил расспросы уголовник.
— Я в твои дела лезу?!
— Базара нет, — сдал назад Митяй.
— Тогда прощай.
— До скорого, Николаша, до скорого, — многообещающе поправил он и поспешил отойти.
«Вот, черт» — как водится, с опозданием мелькнуло в одной умной задним числом голове. — «Надо было ему сразу сказать, что с прежними делами завязал!»
Спал я в последующие ночи плохо. Из памяти то и дело выплывали не слишком связанные друг с другом картинки, в которых мы с Митяем и еще какие-то мутные личности участвовали в явно незаконных делах. То и дело звучали выстрелы, крики, стоны…
— Ты что, братка? — разбудил меня сосед по палате Костя Гайворон.
Еще совсем недавно он был лихим командиром ЧОНа и гонял по степям и плавням разного рода несознательных личностей, нежелающих примириться с Советской властью и жить мирной жизнью. Теперь, после очередного тяжелого ранения, Константин кочевал по госпиталям и очень боялся, что его спишут вчистую.
Наши с ним отношения довольно двойственные. С одной стороны, он видел во мне такого же фронтовика как сам, с другой не очень одобрял публичные выступления по ресторанам. Впрочем, есть еще и третья. Песни в исполнении вашего покорного слуги вызывали у него прямо таки невероятный восторг. Особенно «Марш Буденного» и «Несе Галя воду».
— Бои снятся? — понимающе вздохнул Константин.
— Типа того.
— Знакомое дело. Я сам, бывало, по ночам в атаку ходил. Эскадрон марш-марш!
— Извини, не хотел беспокоить…
— Ничего. Мне не трудно. Тем более тоже не спится. Может споем?
— Ночь же кругом…
— А мы тихонько.
К слову сказать, не такая уж и плохая мысль. Чтобы успокоиться и мысли в порядок привести…
Как родная меня мать провожала,
Тут и вся моя родня набежала.
А куда ж ты, паренек, а куда ты?
Не ходил бы ты Ванек во солдаты.
В Красной армии штыки, чай, найдутся.
Без тебя большевики обойдутся![14]
Пел и играл совсем тихо, чтобы никого не потревожить, благо в палате нас, несмотря на четыре койки, только двое, а в голову лезли разные мысли. Например, о предполагаемом бегстве на Запад и красивой жизни, которую я собираюсь там вести. Правда, денег или иных ценностей у меня так и не появилось, а значит, исполнение мечты на какое-то время откладывается. К тому же, очень скоро начнется Великая депрессия… может, ну его к черту, эту заграницу?
И вообще, если хорошенько подумать в СССР тоже можно неплохо устроиться. В том числе и музыканту. Песни ведь можно петь разные. Скажем «Шел отряд по берегу…»[15]. Или еще что-нибудь идеологически выдержанное. Утесов вон жил и не тужил, джаз играл, а я чем хуже?
Господи, какие все-таки глупые мысли! Тут совсем рядом непонятный уголовник, явно что-то знающий о прошлом Семенова и способный испортить мне жизнь. Об этом думать надо…
— Костя ты спишь? — прошептал неугомонному соседу, но в ответ донесся лишь его храп. Ну да, практически ж колыбельную ему спел…