5
Работая в Баку, Ладо Кецховели установил связь с В. И. Лениным, и по заданию Владимира Ильича бакинская типография стала размножать ленинскую «Искру».
«Искра» и другие искровские материалы, напечатанные в бакинской типографии, широко распространялись по южным городам России. Одновременно с этим Ладо наладил транспорт искровских изданий из-за границы в Россию по линии Вена—Тавриз—Баку.
Когда в марте 1902 г. создалась реальная угроза провала типографии, было решено перенести ее из Баку в Россию. Подыскание места для типографии было поручено Ладо Кецховели; с этой целью он в апреле 1902 г. выехал в Россию.
Ладо объехал ряд городов (Киев, Самара и др.), но партийные организации в этих городах не смогли оказать ему необходимой помощи в подготовке условий для постановки типографии, и в августе 1902 г. он вернулся в Баку и снял для типографии новое помещение на Чадровой улице.
Жандармерии, наконец, удалось напасть на след неутомимого революционера, и 2 сентября 1902 г. Ладо Кецховели был арестован в Баку и заключен в бакинскую тюрьму, откуда в конце сентября 1902 г. был переведен в тифлисскую Метехскую тюрьму. При аресте Ладо, чтобы выгородить товарищей, всю вину взял на себя и смело заявил, что он «профессиональный революционер Владимир Кецховели».
На допросах Ладо держался с исключительным достоинством и твердостью. Бакинские жандармы в своем донесении департаменту полиции характеризуют его, как «человека весьма ловкого, осторожного, принявшего на допросах все меры к тому, чтобы выгородить других… От названия же своих пособников Кецховели, как и другие, также отказался, благодаря чему не удалось установить пока связь по революционной деятельности некоторых лиц»[5].
Тюремный режим не мог сломить железную волю Ладо Кецховели. Бесстрашный революционер и здесь продолжал борьбу. Он связался с заключенными, неустанно боролся против тюремных порядков, организуя забастовки и выступления заключенных.
Тюремная администрация решила спасать честь мундира палачей. Цепные псы самодержавия завопили о восстановлении попранного «престижа власти».
Вот что писал начальник Метехской тюрьмы начальнику Тифлисского губернского жандармского управления:
«Имею честь просить Ваше Высокоблагородие о переводе в военную тюрьму содержащегося в замке политического арестанта Владимира Кецховели, как заявляющего себя постоянно с самой нехорошей стороны своими неблаговидными поступками во все течение времени со дня заключения его в Метехской тюрьме.
Большинство происшедших в промежуток времени его в тюрьме заключения беспорядков обязаны своим происхождением опять-таки этому арестанту, действующему самым деморализующим образом на окружающих его, в секретах, сотоварищей.
В последние, 15-го сего июля, беспорядки Кецховели принимал самое деятельное участие, за что подвергнут дисциплинарному взысканию посадкой в темный карцер на семь суток.
По окончании срока этого дисциплинарного наказания желательно было бы, не заводя Кецховели в корпус секретных помещений, в ту обстановку, в которой его влияние находило удобную почву, немедленно перевести его в военную тюрьму, дабы в будущем устранить беспорядки среди политических арестантов, восстановить попираемый престиж власти, внушить уважение к законным требованиям тюремной администрации и тем беспрепятственно исполнять в точности все служебные обязанности»[6].
6
Ладо Кецховели до последней минуты своей жизни проявлял революционную непримиримость, мужество, стойкость и бесстрашие. Заключенный в тюрьму, он и здесь не оборонялся, а наступал на самодержавие.
Чтобы сломить боевой дух Ладо, тюремная администрация пускала в ход весь арсенал репрессий: его сажали в карцер, отбирали постель, отнимали книги, лишали прогулок, запрещали передачи… Но Ладо не сдавался. В ответ на репрессии он громко кричал из окна: «Да здравствует политическая свобода! Долой самодержавие! Да здравствует социализм!» — и на этот призыв отзывалось все политическое отделение тюрьмы.
Благородный рыцарь революции, он был весь проникнут и объят революционной мыслью, чувством, действием.
В его сердце пылало неугасимое пламя борьбы за революцию. Вдохновленный, глубоко идейный, он каждый свой шаг направлял на победу революционного дела. Несокрушимый дух борьбы, непоколебимая стойкость Ладо, его мужество имели в основе своей беззаветную преданность делу революции, глубочайшую убежденность и веру в победу рабочего класса, которая не покидала его ни в подполье, ни в тюремных казематах.
Вот что писал Ладо Кецховели старшему брату Сандро из Метехской тюрьмы в своем последнем письме:
«Для меня нет пути для отступления, — и даже если бы был такой, уверен, ты бы первым плюнул в меня, если б я хоть в мыслях допустил отступать и попирать свою святыню. Итак, Борьба! Борьба!., и если я паду в этой борьбе, не печалься: всякое дело, а тем более свобода требует жертв… «Но где, скажи, когда без жертв искуплена свобода?» Только обрекая себя, можно добиться в наших условиях человеческого отношения от тех, кто захватил в свои руки нашу судьбу… Терпи… Терпение — хорошее дело, достоинство человека. Однако, там, где дело касается человеческого достоинства, прав и чувств, — терпение — это либо трусость, либо несознательность, во всяком случае — позор и разложение человеческого характера. Жизнь дорога, всем хочется жить, но если надругаются над твоей святыней, попирают ногами и душу твою и всякое человеческое достоинство, на что тогда или душа или жизнь!?»[7]
Против Ладо Кецховели организуется подлейший полицейский заговор, глава которого кровавый ротмистр Рунич за семь дней до убийства Ладо пишет о необходимости принять «особые меры» против этого опасного для самодержавия революционера. Убийство было поручено часовому Дергилеву. 17 августа 1903 г. в 9 часов 30 минут утра Ладо Кецховели был убит в своей камере выстрелом в окно: пуля попала в сердце, и он тотчас же скончался.
Так гнусно расправилась жандармерия с пламенным революционером.
Весть о зверском убийстве Ладо быстро облетела тюрьму. Забушевало политическое отделение. Вскоре об убийстве Кецховели узнали и в городе. Рабочие Тифлиса, любившие Ладо, посылали проклятия ненавистным палачам.
Метехская тюрьма была окружена казаками. Ладо был опасен полиции не только при жизни, но и после своей смерти. Вероломные убийцы побоялись выдать тело Кецховели для погребения. Тайком от рабочих и от ближайших родственников жандармы похоронили его ночью на тифлисском военном кладбище.
По поводу убийства Ладо Кецховели Тифлисский и Бакинский комитеты РСДРП выпустили прокламации. Эпиграфом в бакинской прокламации взяты слова Максима Горького: «О смелый сокол, в борьбе с врагами истек ты кровью…»
«Лучшим памятником и наградой таких борцов, — писалось в прокламации, — является отчаянная борьба с тем самодержавием, которое их убило, с тем диким произволом, который отнимает у нас наших лучших друзей. Мы надеемся, товарищи, что воспоминание об убитом друге будет прочно в нашей памяти и это еще больше укрепит нашу веру в близкое торжество святого дела».
Ладо Кецховели всю свою яркую, прекрасную жизнь без остатка отдал революционной борьбе за дело рабочего класса.
Его героический образ непоколебимого, бесстрашного пролетарского революционера воспитал не одно поколение мужественных революционеров-большевиков Закавказья и Грузии.
ПРИЛОЖЕНИЯ
ДОНЕСЕНИЕ ЖАНДАРМСКОГО РОТМИСТРА В ТИФЛИССКОЕ ЖАНДАРМСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ
С представлением настоящей переписки доношу его высокоблагородию г. начальнику Тифлисского губернского жандармского управления, что обвиняемый Владимир Кецховели, в числе прочего изложенного в донесении в департамент полиции от 31 мая 1903 г. за № 3105, произведенным дознанием изобличен также в том, что был главным организатором тайной типографии, печатавшей почти все прокламации и другие революционные издания, распространявшиеся до ареста Кецховели, т. е. до сентября 1902 г., в разное время в районах Тифлисской, Кутаисской и Бакинской губерний. Причем тем же дознанием Кецховели главным образом изобличен в том, что совместно с некоторыми из обвиняемых печатал в своей тайной типографии прокламации к войскам, имевшие целью призвать войска к явному неповиновению и бунту. Каковые прокламации к тому же, как установлено, имели самое широкое распространение среди войск, маневрировавших под г. Тифлисом и собранных сюда в числе почти ста тысяч человек для осмотра высочайших особ, бывшего в конце сентября 1901 г. по случаю празднования столетнего юбилея присоединения Грузии к России, причем распространение названных прокламаций среди войск послужило материалом для производства нескольких дознаний о том; помимо того, из того же дознания видно, что Владимир Кецховели в течение слишком двух лет разыскивается, как уклонившийся от отбывания воинской повинности, так и департаментом полиции, как подлежащий безусловному аресту по другому политическому делу, причем Кецховели благодаря своим обширным революционным связям и знакомствам под чужими фамилиями, с подложными паспортами, — во время розыска его, сумел совершенно безнаказанно несколько раз переезжать русскую границу и скрытно прожить в течение указанного промежутка времени в таких сравнительно больших центрах, как Тифлис и Баку, и соорганизовать такое сложное и рискованное предприятие, как тайная типография, функционировавшая в течение почти двух лет, часть коей к тому же до сих пор так и осталась необнаруженной и заведение коей, как установлено, стоило больших денег, собранных с разных лиц.
Донося вышеизложенное, имею честь доложить, что хотя предварительная высылка Кецховели в одну из отдаленных местностей — до окончательного разрешения дознания, — и желательна, но было бы полезно для обеспечения личности Кецховели, ввиду доказанных дознанием серьезности и значения Кецховели для революционного движения, чтобы против Кецховели