ушить это чертово платье?
— Что это там затрещало? — Один из второстепенных персонажей почему-то обращается с этим вопросом не к кому-нибудь, а к тетушке Бу.
Она птицей вспархивает из своего кресла и приземляется у меня на подлокотнике, пытаясь спрятать мою вырвавшуюся на свободу плоть.
— О, что вы, ничего особенного. Должно быть, кондиционер. Эти новые дорогие системы такие ненадежные!
— Ах, вы совсем не кушаете! — Мамины интонации опасно приближаются к истерическим. — Как, всего по четыре самосы каждый? Как же так?
— Нет, нет! Не желаем ничего слышать! Вы должны еще откушать! — Мама и тетушка Бу изо всех сил отвлекают от меня внимание.
— Сядь ровнее! — шипит мне тетушка, широко распахнув глаза и растянув губы в имитации улыбки. — Втяни живот! Втягивай! Втягивай!
Я стараюсь, я честно стараюсь: сижу как можно прямей и прикрываю прореху от Шармов.
Тетушка опасно свисает с подлокотника моего кресла, грозя и вовсе свалиться на территорию врага — второстепенных героев, сидящих рядом. Ее пышная филейная часть почти касается руки дядюшки Пунита, который, осознав это, тут же заливается пурпурным румянцем. Не берусь судить, то ли он пришел в восторг, то ли в ужас. Надо же, а ему идет этот цвет! Меня непреодолимо тянет рассмеяться, хоть я и понимаю, что это подпортит их представление о моей адекватности. Попробуйте втягивать живот и сдерживать смех одновременно — и при этом выглядеть адекватно!
— Бита, чем ты увлекаешься? — вдруг спрашивает мистер Шарма.
Что?!
— Хобби, хобби, — с трудом произносит тетушка Бу, ей трудно дышать. — Мистер Шарма тебя об этом спрашивает. Расскажи ему.
— А, хорошо. Мне нравится читать, путешествовать. Еще я люблю музыку и немного готовлю, дядюшка джи, — сдавленно произношу я.
Да сколько можно втягивать в себя этот живот, я же задохнусь!
Женщины Шарма оживляются при упоминании кухни. Ну конечно. В этом же весь смысл жизни: готовить и продолжать род. Ладно, сейчас другое время: сначала получать образование, какое-то время строить карьеру, но потом продолжать род и готовить.
— А что ты любишь готовить, дитя?
Серьезно? Вам неинтересно, что именно я читаю? И как я справляюсь с работой? Или куда хочу поехать, в следующий раз оказавшись в Бутане? Что, если я спрошу этого юношу, антипод Брэда Пита, умеет ли он готовить? Да они все попадают!
Шейла Бу снова рычит на меня, выпучивая глаза. Второстепенный дядя моргает, ерзает и становится ярко-фиолетовым, как большой баклажан. О, в этом фильме возможна параллельная любовная история? Фиолетовый дядюшка и Шейла Бу вот-вот запоют и побегут, словно в фильме семидесятых, обниматься с деревьями, а не друг с другом.
Старшие родственницы, особенно мама и тетушка Бу, учили нас, девушек, отвечать на вопросы о стряпне с тех пор, как нам исполнилось по двадцать. Этот важный вопрос может всплыть в самое неожиданное время и в самой пустячной беседе, а потом ответ станет известен родне потенциального жениха. «Лучше мы вам все объясним до того, как вы наломаете дров», — говорили матери и тетки.
— Я научилась готовить баранину. Бирьяни, — отвечаю я.
Правда, мне было велено говорить совершенно другое: о любви к чечевице, роти,[14] овощам и иной простой вегетарианской еде. Но им не заставить меня говорить только то, что они хотят слышать. Это мой мозг и мой рот. А бирьяни — мое любимое блюдо. О, это острое нежное мясо, приготовленное с луком и помидорами и выложенное на блюдо с рисом басмати! Такая еда способна довести до оргазма! Мое тело содрогнулось от одной мысли о ней.
Женщины Шарма взвиваются так, будто я предложила им потанцевать голышом вокруг языческого костра. Мужчины стали похожи на испуганных зайчат.
— Мы — вегетарианцы и не едим даже яиц! — произносит злодейка-мать со странной смесью отвращения и гордости. — Жене Пунита придется отказаться от поглощения плоти еще до свадьбы. И мы обязательно проведем пуджу[15] для ее очищения.
Что? Все мое существо взметнулось в протесте. Все, за исключением языка.
— О, ну это не составит никаких проблем, правда, Зоя? — Тетушка подталкивает меня, и ее острые ногти впиваются в освобожденный от платья бок.
Она требует от меня кивка, я же способна выдать только натянутую улыбку.
Так, старейшины — это путеводные звезды.
— Мы всегда приводим тебя в пример, Шейла-джи, — говорит второстепенная тетушка. — Ты пользуешься таким уважением во всех кастах! Я хочу сказать, что ты воспитывала троих братьев и сестер после того, как у твоей матери случился инсульт. Это нешуточное дело! Такой альтруистичный поступок и в таком молодом возрасте! Мы надеемся, что твоя племянница будет такой же, как ты…
Лицо Шейлы Бу вытягивается в отстраненную улыбку. Она кладет в рот четвертый малай педа и пугается, внезапно ощутив его на языке: моя тетушка не замечала, что делают ее руки. Надо же, я думала, что она порадуется упоминанию о ее достойном и жертвенном поведении. Она же всегда им гордится! Может, у нее сегодня тоже не самый удачный день? Ну что же, я явно пошла в свою тетку. Хотя надо отдать Шейле должное: в жертвах, которые ей пришлось принести, она никогда не упрекала свою семью. Во всяком случае, открыто.
— Что касается работы Зои, мы всегда хотели образованную, талантливую невестку. Но, знаете… — Тетушка Пунита замолкает и оглядывается на злодейку-мать.
— Да. У нее будет много обязанностей. Перед мужем, перед его семьей, потом перед детьми… Нам нужна уверенность в том, что семья для тебя будет важнее работы. — И мать жениха впервые смотрит мне прямо в глаза, изображая подобие улыбки. Или ее лицо свело судорогой? Может, у нее колики? Кто ее знает!
— Конечно. Мы понимаем, — отвечает моя мать, профессор колледжа.
— Она оставит работу, если так захочет ваша семья, — добавляет тетушка Бу, однако в голосе ее слышится сомнение.
Выходит, образование и карьера ценятся, только когда не идут вразрез с традициями?
Папа открывает рот, словно для того, чтобы возмутиться таким обесцениванием моего усердного труда, их усердного труда тоже. Сколько вечеров мы корпели над освоением алгебры и геометрии! А эти бесконечные проекты МБА, пробуждения в четыре утра, чтобы проверить, хорошо ли я подготовилась, поездки на экзамены и собеседования! Но Шейла Бу рыком заставляет его замолчать.
Все правильно. Мы должны быть едины во мнениях: семья девушки не может позволить себе открытой конфронтации на глазах у семьи жениха. Перед моим мысленным взором вдруг снова возникают виды Нью-Йорка с его высокими зданиями и мерцающими огнями. Грудь сжимает стальным обручем.
Идея с плохим фильмом больше не помогает. В замешательстве я больше не поднимаю взгляда, стараясь не смотреть на огромные «найки», и изо всех сил гоню злость. Мне хочется освободиться от давящего обруча, но он не поддается и мешает мне дышать.
Вдруг из-под подола сари матери жениха показываются ее ноги с тонкими шишковатыми пальцами, зажатыми в грубых коричневых сандалиях. Ногти на пальцах оказываются подрезанными так коротко, что вокруг видна красная кожа. Не знаю почему, но это зрелище пугает меня сильнее всех их слов.
— Может, Пунит и Зоя хотят отойти и поговорить, в стороне от нас, стариков? — произносит тетушка Шейла, выдавливая смешок.
— Нет, это сейчас ни к чему, — объявляет его мать с такой решимостью, что становится понятно: ей хватило того, что она увидела.
Ее мальчик приподнимается на диване, потом опускается на него снова. Все это время он помалкивал, не отрывая взгляда от своих кроссовок.
Мама с тетушкой Бу обмениваются удивленными взглядами. Разве могут они уйти без обязательного разговора юноши с девушкой? Я вспоминаю школьные дни и уроки физкультуры, когда все ученики были разобраны на команды. Все, кроме меня. Волейбол, хоккей, бадминтон — везде нужны атлеты, а не толстухи, едва умеющие бегать. От волейбола меня тошнило, от хоккея болели колени, но я все равно не хотела оставаться той, которая никому не нужна.
— Дома мы обсудим все со старейшинами семьи, попросим семейного астролога составить гороскоп на совместимость и, если все будет в порядке, встретимся с вами снова, — объясняет злодейская тетушка.
Мамино выражение лица говорит громче слов. Как бы нас ни возмущало их внезапное отбытие, нам не остается ничего другого, как принять его. Мы — семья девушки, и этим все сказано. Нам придется уважать требования семьи жениха, даже дурацкие.
После прощальных слов мама и тетушка Бу падают на диван со смешанным чувством смущения и облегчения. Папа выключает кондиционер, и пульт издает громкий писк.
— Ну что, все прошло неплохо, — кивает самой себе Шейла Бу.
— Но, Шейла-диди, они же даже не… — тихо говорит мама.
— Не волнуйся, Гита. У всех свои традиции.
— Но сколько раз мы должны показывать свою девочку? Не могут же они приходить снова и снова и просить ее показать!
— Наверное, у них в семье так принято. Твой Балли трижды встречался со мной, перед тем как согласиться. Да и Зоя сможет получше его рассмотреть, прежде чем принимать решение. Это же хорошо, да? — Шейла вдруг хватается за грудь, словно задохнувшись.
— Что такое, Шейла-диди? — с беспокойством спрашивает папа.
— Ничего страшного, просто устала. Не волнуйся. Ну что, скоро будем планировать Зоину свадьбу! — Тетушка уже убедила себя в успехе мероприятия.
Я больше не могу находиться в этой комнате, слушать эти разговоры. Не успев понять, что делаю, я оказываюсь в своей комнате, держа в руке тарелку с самосами, которые совершенно не вызывают у меня аппетита. Такое со мной впервые! Мой организм не выдержал усталости, подавленности и сдерживаемого гнева.
Ливень за окном превратился в парящую морось, а небо приобрело зловеще-чернильный оттенок серого. На узенькой улочке сражаются за пространство блестящие зонтики и машины. Сезонный роман Бомбея и муссона только начался, истосковавшиеся по дождю сердца еще не хотят признавать неизбежную реальность впереди: их ждут грязь, комары и вечно запруженные улицы.