В распахнутые французские окна врывается голос, капризный и отчетливо различимый. Галогеновые фонари бросают странные желтые блики на огромные белые «найки».
— Мам, я и так не хотел сюда ехать, а ты мне тут показываешь девицу с такой темной кожей! Да еще такую толстую! К тому же она ест животных!
Мать юноши мягко его успокаивает, жесткая матрона исчезает, и вместо нее появляется трепетно воркующая женщина:
— Прости, бита. Я же не знала. Обещаю: в следующий раз мы покажем тебе кого-нибудь посимпатичнее.
Молчаливый герой наконец обретает голос. На экране появляется реклама программ для похудения и кремов для осветления кожи.
А потом все сменяется черным экраном.
ГЛАВА 6НАПРАСНЫЕ МЕЧТЫ
«Ну, что ты думаешь? Как тебе понравился мальчик?»
Вопросы не заставили себя ждать. Что мне было сказать? Что я чувствовала себя как товар на базаре? Как будто меня ощупывали, мяли, нюхали, а потом поставили обратно на прилавок. Неужели нам всем приходится проходить через это, словно через чудовищный обряд посвящения?
Я ведь знала, на что это будет похоже. Вот только никакая теория не может подготовить вас к реальности. К тому, что сама по себе ты ничего не представляешь, пока не сменишь имя, не откажешься от любимых блюд, не пройдешь чертов обряд очищения, в результате которого забудешь, кто ты такая. И тогда, только тогда тебя примут. Но и то лишь на то время, пока ты будешь соблюдать их условия.
Может быть, я просто устала и мне все просто кажется? Мама прошла через это, и они с папой, в общем-то, счастливы, если не считать редких ссор. Аиша прошла через это, и Рита Чача, и даже Шейла Бу. У них же всё в порядке, правда? Зачем тогда мне раздувать из мухи слона?
На этом у меня мысли закончились, и в этот момент мне казалось, что с ними закончилась и вся моя жизнь.
Я не спала из-за свадьбы Аиши. Ходячая катастрофа в белых кроссовках, Нью-Йорк — все это произошло за одни сутки. Теперь само название этого города причиняет мне боль. Мне так нужна сейчас моя дади, моя бабушка. Ее белая вдовья туника лежит в ящике моей прикроватной тумбочки, такая же сморщенная, как ее лицо, и такая же мягкая, как ее руки. Они всегда удивляли меня. Как у человека, всю жизнь стиравшего, убиравшего и готовившего на большую семью, могли быть такие нежные руки? Я разворачиваю ее тунику, и мне отчаянно хочется побежать к бабушке.
«Вадда сияппа». Любимая присказка дади, означающая, что близится либо твоя смерть, либо чья-то еще, либо что-то другое, не менее ужасное. Часто, произнеся ее, бабушка странно посмеивалась, особенно за несколько месяцев до своей кончины. Никто не знал, что она имеет в виду: то ли хочет пышных похорон, то ли радуется, что скоро покинет этот мир, оставив нам решать, что делать с ее останками. Наверное, и то и другое.
Как давно ушли Шармы? Я не доверяю собственному ощущению времени. Мне удалось содрать с себя проклятое платье: маленькая победа. Я чувствовала себя Халком, появляющимся из тела доктора Брюса Барнера. Вот только платье не пережило этой трансформации, и мне было его жаль.
В гостиной с выключенным кондиционером странно тихо. Над головой папы, который, похоже, поглощен чтением индийского «Таймса», вращаются лопасти потолочного вентилятора. Если бы у папы еще оставались волосы, они шевелились бы от движения воздуха.
Занавески пудрового оттенка раздвинули, чтобы впустить в окна слабый ветер, насыщенный запахом дождя. Из окон виден дом напротив, и я могу заглянуть прямо в яркую гостиную Роев. Рой-старший, раскинувшись на красном диване перед огромным телевизором, смотрит крикет, не обращая внимания на непоседу-карапуза, который уцепился за край стеклянного стола. И муж, и карапуз жутко бесят жену Роя.
Тощая серая кошка запрыгивает к нам через открытое окно, идет прямиком под диван, обитый тканью в «огурцах», будто она тут полноправный житель, и начинает громко мурлыкать. На нее никто не обращает внимания. Это Плаки, бездомная кошка, живущая на нашей улице и гуляющая по квартирам в свое удовольствие.
— Гита, зачем ты так сильно ушила платье? — спрашивает тетушка маму.
— Шейла-диди, ты же сама мне посоветовала! Ой, смотри, героиня превратилась в питона! Какой ужас! — с ледяным восторгом восклицает мама.
Что за кошмар?
Раздается раскат грома, но папа не реагирует даже на него. Нет, это не звук крушения моей жизни, это телевизор. Мама с тетушкой сидят на кожаном диване, поглощенные гадким сериальчиком о змее, превращающейся в женщину. Или женщине, превращающейся в змею? Экранные события снова сопровождаются грохотом: там явно грядет конец света. Кошка затихла под диваном.
— Хаи! Надо же, какой интересный поворот! Держу пари, она подползет к своему первому мужу и сожрет его заживо! — Шейла Бу не может оторвать глаз от экрана. — Ну да, посоветовала, но я же не знала, что Зоя вырвется из платья! Откуда мне было это знать?
Кажется, обо мне теперь говорят так же, как о женщине-змее, сбрасывающей кожу. Нет, как только люди могут смотреть такие отупляющие сериалы?
— Слава богу, Шармы так ничего и не поняли, — говорит мама.
— Точно! Что бы они подумали? Что мы не можем нормально одеть своих детей?
— Шейла-диди, тебе надо следить за тем, что ты ешь. — Мама делает строгое лицо. — Тебе нельзя столько есть, как раньше. Подумай о своем сахаре!
Живое лицо Шейлы, на котором иногда отражается по четыре эмоции сразу, моментально закрывается. Стоит кому-нибудь заговорить о ее питании, как она замолкает и отстраняется. Нет, ест она, конечно, немало, не зря же она такая… корпулентная.
Не отрывая глаз от экрана, парочка увлеченно рассматривает подарки, полученные на свадьбе Аиши. Кажется, что это было так давно! В другой эре, в другой жизни. Сейчас нет никаких семейных скандалов, и факел статуи Свободы больше не манит меня.
Подарков оказалось не так много: набор странных стеклянных салатников, блестящие часы, пара шелковых наволочек. Остальное — конверты с наличными от нашей родни.
Снова пошел ливень, заполняя все вокруг белым шумом.
Как бы они мне ответили, если бы я рассказала им про Нью-Йорк?
Все, мозг, хватит!
Ветер треплет занавески, словно раскрывая чудовищные крылья.
Когда я была маленькая, дади говорила, что секреты, которыми ты не хочешь делиться, поднимаются к твоему горлу и начинают его щекотать, пока ты не выкашляешь их наружу. Я так сильно стискиваю челюсти, что у меня начинают болеть скулы. Я вхожу в гостиную.
— Пап, я хочу поехать в Нью-Йорк. — Я выплевываю эту фразу так, будто меня стошнило, не в состоянии больше удерживать ее в себе.
Желудок совершает кульбит. Вот и все. Теперь моя судьба в руках Вселенной.
Папа отрывает взгляд от газеты, явно не ожидая меня увидеть. В его карих глазах уже видна мерцающая тень катаракты, что очень вредно для глазного хирурга.
— Хм, ты что, просто проснулась этим утром и решила, что хочешь уехать на другой край света?
— Нет.
Я знала наверняка, что папа не потеряет головы. Он никогда этого не делает, за исключением тех случаев, когда Индия проигрывает в крикет. И даже тогда его ярость не выходит за пределы добропорядочного британского английского: «Да это, черт побери, немыслимо! Что за идиоты!»
— Я думал, что ты мечтала увидеть северное сияние в Исландии, — замечает он.
— До сих пор мечтаю.
— А при чем тут Нью-Йорк?
— Минуточку! То, что ты выросла, не значит, что ты можешь уезжать, куда хочешь, не спросив у нас разрешения! — Мама тоже не склонна закатывать сцены. За исключением тех случаев, когда рядом с ней Шейла Бу. Тетушка оказывает странное влияние на людей. — Ты что, задумала что-то вместе с Пиху?
Мама смотрит на меня с прищуром, все еще держа деньги в руках.
Пиху — моя лучшая подруга, которую, несмотря на то что она старше меня, мама считает ветреной. Сейчас Пиху в Париже, работает над кандидатской по модному текстилю. Воспоминание о еще одном дорогом мне человеке, которого нет со мной рядом, стало новым ударом. Что там, в груди, может так сильно жечь?
— Ох уж эта Пиху! Она кончит тем, что останется старой девой, вон как парнями разбрасывается! Я встретила ее мать на овощном рынке, и она мне все рассказала, бедная женщина!
Мама Пиху, должно быть, разыграла целую гуджарахскую мелодраму с непременными полными слез взглядами, вздохами и жалобами на общую судьбу матерей будущих старых дев. Каждая такая встреча вызывает у моей мамы потрясение, а потом она несколько дней готовит только блюда с малым содержанием жира. Я считаю, что родителей лучших друзей и подруг вообще нельзя знакомить, ни при каких обстоятельствах.
— Нет, Пиху тут совсем ни при чем!
По-моему, со дня нашего знакомства в первом классе я занимаюсь одним и тем же: защищаю ее перед своими родителями. Они почему-то всегда считали, что именно Пиху — причина и источник моего непослушания и всех шалостей.
— Я вот ставлю вас в известность… то есть спрашиваю сейчас. У меня появился шанс переехать в Нью-Йорк.
Все трое совершенно сбиты с толку. Шейла Бу замирает без движения, мама выпрямляется, насторожившись. Она готова сорваться с места и бежать, только пока не знает к кому: ко мне или к тетушке Бу. Она хлопает по пульту, обрывая повествование о женщине-змее, бросает свои занятия и просто смотрит. Причем не на меня, а на тетушку Бу, которая тоже смотрит на нее. Опять многозначительный обмен взглядами, только еще более настороженный.
— Что?
С улицы доносится шум все-таки наступившего апокалипсиса из фильма про женщину-змею, где-то одновременно звонят в две разные двери. Один звонок разносится гонгом, другой — пронзительной трелью.
Внезапно тетушка Шейла светлеет лицом и выдает:
— О, я поняла! Ты хочешь выйти замуж за юношу из Нью-Йорка! Так что же ты сразу не сказала?! Дай мне полгода, и я найду тебе такого же, как принц Хари.