— И отсюда до места всего шесть минут. Вон, видишь, эта гугли-штука так говорит. — Шейла сует мне в нос телефон с открытой гугл-картой и принимается с довольно громкими шлепками нажимать оттопыренным средним пальцем на кнопку «Г».
— А зачем мы к нему идем? Он тебе нужен для какой-то молитвенной церемонии? — Я закрываю внутренние двери лифта, и он с громким щелчком начинает спуск, подальше от мистера Арнава, к относительной безопасности.
— Вовсе нет! — кричит она сквозь грохот и скрежет металла. — Это такой специалист… ну, знаешь, как врач. Он исправляет ошибки в астральных картах.
Мне не стоило бы спрашивать, о чьих картах пойдет речь, но иногда людей охватывает непонятная тяга к смерти. Тогда, даже зная, что молчание способно сохранить если не жизнь, то нервы точно, мы все равно не можем удержать язык на привязи.
— А чьи карты мы будем исправлять?
— Твои, конечно! Ты встретилась уже с тремя молодыми людьми и пока без результатов. С твоей картой точно не все в порядке! Какая еще может быть причина? Сегодня мы наверняка получим все ответы.
И она удовлетворенно пыхтит, надеясь вскоре получить рецепт избавления от беды. Пусть и надуманной, с моей точки зрения, но совершенно реальной для родни.
ГЛАВА 9ГРАНДИОЗНЫЕ ПЕРЕМЕНЫ!
Итак, мы прибыли на край света, который называется Байкала, туда, где живет астролог Пандит Верна.
Технически это место прилегает к Южному Бомбею. Но это чисто технически, потому что здесь нет ничего шикарного или сияющего. Все строения здесь маленькие, потрепанные или заброшенные. Я стараюсь думать о том, что сейчас всего лишь время обеда и я успею закончить дела с этим астрологом и вернуться на работу. Там, прямо перед выходом, я сменю свои грустные брюки и красную блузу на что-нибудь более нарядное. У меня есть из чего выбрать, потому что в большой сумке на работе припасено несколько разных вариантов. Может, то лиловое платье с маленькими розовыми вставками на боках? Наверное, нет. Оно очень сильно меня обтягивает, а кому захочется на встрече выпускников привлекать внимание к выпирающим частям тела ниже груди? Может, лучше голубое с розовыми спиралями? Сочетание розового с голубым само по себе дарит мне хорошее настроение. Да и само платье сидит на мне довольно свободно, не как лиловое, мамин подарок.
Большой кроссовер тетушки Шейлы, которым управляет водитель, прокладывает себе дорогу в море машин, двигаясь по улочке вдоль пустующего нефтеперерабатывающего завода. Там уже давно никто не работает, но запах химикатов все еще настолько силен, что пробирается к нам в автомобиль сквозь все фильтры. Тем временем Шейла Бу устроила телефонную конференцию со своими мужем и сыном, обсуждая домашние дела. Она относилась к таким конференциям так, как я отношусь к тарелке с бараниной: с огромным удовольствием. У вас сломался ноготь прямо перед вечеринкой? Украшения не подходят к вашему сари? Не беспокойтесь: теперь весь женсовет можно собрать в вашем телефоне! Серьезно, тетушкины навыки в проведении летучек и развернутых совещаний сделают честь управленцу высшего звена. Может, имеет смысл устроить ее на работу в мой офис?
Но тут в памяти всплывает образ мистера Арнава, прижатого к стене Годзиллой. Нет, пожалуй, ей не стоит у нас работать.
— Да. Мы как раз едем с Зоей к астрологу, чтобы показать ему ее астральную карту. Зоя-бита, поздоровайся с дядей и кузенами! — вещает тетушка Бу, включив свой айфон новейшей модели на громкую связь.
— Эм-м… всем привет.
— Удачи, Зоя, она тебе понадобится! — звучит баритон моего кузена Юви.
— Юви-бита, не забудь свой форменный пиджак на вечеринку. Я повесила его возле… — заговорила тетушка Шейла, выдавая длинную очередь инструкций.
— Мама, хватит! — перебивает ее Юви, нетерпеливо цокнув языком. — Я знаю. И Аника уже выбрала одежду мне на вечер.
Он женился полгода назад и с тех пор с головой погружен в супружеское счастье со своей миниатюрной женой Аникой, полностью игнорируя прочих обитателей планеты Земля.
— Ах да… — Голос тетушки стихает до едва различимого скрипа.
Д’Мело, худощавый темнокожий водитель, увеличивает мощность кондиционера, и в салон врывается холодный порыв белого шума. Какой глупый этот Юви. Неужели нельзя поблагодарить мать, а потом надеть все, что душе угодно?
— А твой ужин в…
Как же мой кузен похож на свою матушку! Она тоже не умеет вовремя останавливаться.
— Да-а, ма-а-мочка, я зна-а-аю, — растягивает он каждый слог. — Аника мне его погреет.
Я буквально представляю, как кузен закатывает свои большие выпуклые глаза. Что Юви, что Каран совершенно беспомощны на кухне, в отличие от кузин, потому что «зачем мальчикам уметь готовить?». Судя по всему, мальчикам достаточно научиться раскрывать рот пошире и поднимать его к небесам, чтобы еда падала прямо туда.
Тем временем кондиционер превратил машину в холодильник. По влажной дороге мимо проносятся другие холодильники на колесах, гудя и обдавая нас ведрами грязной воды. Вечно потный Д’Мело служит водителем у тетушки Бу и дядюшки Балли с начала времен. Он никогда не отличался любовью к скорости или пунктуальностью.
— И еще, папа Юви… — Тетушка Бу всегда так обращается к дяде Балли, потому что женщины ее поколения очень редко называют мужей по именам. — Прими таблетки после еды, а не перед ней. Я знаю, что доктора говорят, что их надо принимать перед едой, но у тебя может повыситься кислотность!
— Гхм! — привычно буркает дядюшка Балли. — А ты у нас всегда знаешь, что и как кому надо делать, да?
По голосу — хрипловатому, прокуренному — его можно принять за настоящего мафиози. Но выглядит дядюшка совсем не угрожающе: хромоногий, с маленькими глазами и костлявыми руками, постоянно засунутыми в карманы неизменных блекло-коричневых штанов.
— Успокойся, папа! — перебивает его Юви. — Мам, а зачем было устраивать конференцию на эту тему? Это же так глупо! Всё, мы кладем трубки. Дела.
Щелк.
Тетушка отворачивается к окну. У нее на коленях лежит неоткрытая упаковка с чипсами, что само по себе очень странно. Она ест в два раза больше, когда рассержена или расстроена, и сейчас она определенно расстроена. Может, тогда они достанутся мне, раз уж я осталась без обеда?
Стоит мне протянуть руку к пакету, как с тетушкиных губ срывается приглушенный всхлип. Я тут же замираю. Однажды я уже слышала такой сдавленный плач. Тогда мне было девять. Воспоминания о том, как я видела мою непоколебимую Шейлу Бу сломленной, вдруг накатывают с такой отчетливостью, что я ощущаю запах собственного пота и чувствую исцарапанную ручку деревянной биты для крикета в руках.
Я выскочила из лифта на ярко освещенную площадку перед коридором в нашу квартиру, на ходу размахивая битой, которая была в два раза больше меня, и все еще переживая игру со своими дворовыми приятелями. Я уже собиралась войти в приоткрытую дверь, как до меня донеслось странное завывание. Я застыла.
«Пропали… они все пропали!» — Голос Шейлы Бу звучал так, словно у нее было сдавлено горло.
«Что случилось, диди? Что пропало?» — умоляюще спрашивал папа.
Я подошла поближе и заглянула.
«Дело всей моей жизни. Пропало. Не осталось ничего».
Она сидела на полу в гостиной, прижимая к груди пачку обгоревших бумаг так, будто держала на руках мертвого ребенка. Из пачки выскользнул лист с обгоревшими краями. Это был клочок рисунка, изображавшего летящую птицу в золотых и голубых тонах. Она казалась вырванной с небес и заключенной в рамку из рваных и обугленных краев.
Мама с папой пытались поднять тетушку на ноги, не дать ей упасть навзничь. Не думаю, что они тогда смотрели на ее рисунки из испачканной сажей кучи.
«Все уничтожено… все», — всхлипывала она.
«Но кто мог такое сделать?»
«Твой драгоценный зять и его матушка! — Слова звучали остро, как лезвие. — Как это могло случиться… как?!»
Папа выглядел больше рассерженным на тетушку, чем расстроенным ее потерей.
«Шейла-диди, самбало. Возьми себя в руки. Зачем ты снова начала рисовать?», — вопрошал он.
«Ты же обещала, что больше не будешь этого делать! Шейла, ведь некоторые рисунки совершенно неприличны!», — вторила ему мама. — «Что скажут люди, если им это на глаза попадется…»
«Но это дело моей жизни… вся моя жизнь…» — Гладкое ненакрашенное лицо тетушки сморщилось от боли.
Не знаю, сколько я простояла за дверью. Постепенно страшные рыдания и всхлипывания перешли в тихое икание. Как будто из смертельно раненного животного по капле уходила жизнь и оно понимало, что это конец.
И вот теперь, в машине, я слышу тот же звук: тихий тонкий всхлип, вот только на этот раз в нем кроется какой-то другой смысл. Да и я больше не ребенок, напуганный плачем взрослого. Я хорошо знаю, что он означает. Такой звук издают те, кто столкнулся с предательством. И вдруг меня неожиданно охватывает волна гнева. Он струится по моим венам, как байкеры между машин в бомбейских пробках. Я снова вижу, как мои пальцы сжимают ручку биты, представляю, как я забираю ее у девятилетней себя и бью дядюшку Балли по лицу снова и снова.
Д’Мело, словно ощутив волну жаркого гнева, опять подкручивает ручку кондиционера. Я впериваю взгляд в его сальный затылок и седые волосы, свисающие до темной шеи, и заставляю себя дышать ровнее.
— Тетушка Шейла, а ты еще рисуешь? Хоть иногда?
Она дергается так, словно я ее ударила, хмурится, и ее лицо тут же застывает как маска.
— Нет.
Шейла просто смотрит в сторону торговых автоматов с перекусами. Этот лаконичный и равнодушный ответ прожигает во мне дыру, как пуля.
Машина со скрежетом тормозит возле обветшавшего фабричного здания, превращенного в жилищно-строительный кооператив. Как обычно, Д’Мело молча ждет, пока мы выйдем, а потом отгоняет машину на стоянку в тенистый уголок. Там он откинет спинку сиденья и будет слушать радио с джазом шестидесятых.
На крохотной улочке такая сум