— Привет, — доносится откуда-то издалека голос Лалита. Мы будто попали в фильм семидесятых, где персонажи изо всех сил стараются расслышать друг друга во время международного телефонного разговора. — Ты не только кошелек забыла. Еще и коробки из кондитерской оставила в машине.
В его интонациях нет ни тепла, ни сожаления. Позвонив невесте после крупной ссоры, он будто хочет подлить масла в огонь.
— Это ты так считаешь. — Я не настолько глупа, как ему кажется. — Потому что я их не забывала. Это пирожные для твоих родителей.
— Им не нужны четыре коробки. Я думал, что две предназначены для твоих коллег.
— Нет, это все для твоих родителей. Я просто выполнила просьбу своих мамы и папы. — Интересно, мы все еще говорим о пирожных? — И если ты не хотел, чтобы я столько покупала, то почему не сказал об этом в кондитерской?! — рявкаю я в телефон.
Так, Зоя, спокойнее, спокойнее. Помни: он прислал тебе подарок, чтобы загладить свою вину.
Такое впечатление, что я держусь только из-за подарков. Но что делать с радиостанцией, посвященной здоровью, низкокалорийными пирожными, утверждениями, что мой любимый цвет мне не идет, и еще не угасшими чувствами к бывшей?
— Бог с ними, с этими пирожными. Я хотела… в общем, спасибо за подарки… Бирьяни была просто превосходна. — Я безбожно лгу.
Пожалуйста, Лалит, смутись и скажи, что ты присылал не бирьяни. Скажи, что это были вада пав. Пожалуйста.
На том конце линии возникла долгая пауза, которую заполнял треск помех, хотя на самом деле прошло не больше пары секунд.
— Рад, что тебе понравилось.
Нет. Нет. Так вот какой он, сердечный приступ? На плечи сваливается каменная тяжесть, проваливается внутрь и давит.
И почему мне кажется, что я всегда знала ответ на этот вопрос?
Обида и злость на собственную доверчивость разгораются опасным огнем, потом превращаются во всепоглощающую пустоту. Я никак не могу этому помешать.
— Ты лжешь! Зачем ты говоришь, что посылал мне эти подарки, если ты явно этого не делал?
Он даже не пытается ничего отрицать.
— Ты вроде была счастлива, вот я и подыграл. У меня нет времени на такие детские глупости, а раз ты сама решила, что я все это сделал, то в чем проблема!
— Нет времени? На будущую жену? На что же тогда у тебя это время есть?
Что же я наделала? Неужели я совершила огромную ошибку только ради того, чтобы угодить родителям? Угодить общественности? Хотя я же сама хотела этого брака. Неужели так начинаются все договорные браки? Со лжи, ругани и разочарования?
— Слушай, этот разговор не приведет ни к чему хорошему. — Я слышу, как хлопает дверь машины и пищит сигнализация. Он добрался до места, где его ждут коллеги. — Давай спокойно поговорим завтра.
От монитора компьютера отклеивается листок с нью-йоркским номером Селены Джонс, и я ощущаю, как к общему отчаянию добавляется еще одно сожаление. Я поднимаю листок и снова приклеиваю его к монитору. Я еще не готова его выкинуть.
— Ну да, как скажешь, — говорю я Лалиту, но он уже положил трубку.
Я так и стою с телефоном возле уха, будто у меня внезапно закончились силы на такие рутинные дела, как завершение телефонного звонка. Наконец я втыкаю палец в кнопку отбоя. Хочется бросить телефон о стол, но я с пугающей аккуратностью кладу его на столешницу. Обуревавший меня гнев вдруг словно превратился в маленького красного человечка, который теперь управляет мной как марионеткой. У меня все руки покрыты пятнами краски: моей синей и желтой мистера Арнава, и экран телефона теперь тоже в желто-сине-зеленых разводах. Не осознавая, что делаю, я начинаю тереть уставшие глаза. Теперь у меня на веках разноцветные тени. Я раздосадованно вздыхаю.
Мистер Арнав никуда не ушел. Остановился в трех столах от меня и отвернулся, чтобы дать мне возможность поговорить. Я беру в руки прямоугольный сверток, который получила в подарок вместе с вада пав, и начинаю его медленно разворачивать. Я была права, это действительно книга: последний психологический триллер, который я так давно хотела прочитать. Там героиня впадает в кому, но может слышать всех героев. Теперь мне кажется, что я хотела бы оказаться на ее месте, в коме. Тогда я точно была бы более податливой.
Услышав звук рвущейся упаковочной бумаги, мистер Арнав поворачивается ко мне. Озабоченное лицо, сморщенный лоб.
Я робко ему улыбаюсь, и он тут же подходит, воспринимая улыбку как своего рода сигнал. Наверное, она действительно была сигналом.
— Это не Лалит прислал мне шоколадки, кружку и еду. — Я киваю на бумажную тарелку с вада пав и с трудом удерживаю лицо.
Он смотрит на меня с тем же обеспокоенным выражением, к которому примешивается что-то еще: то ли извинение, то ли жалость. Господи, только бы это не было жалостью!
— А еще он считает, что мне не идет желтый цвет. — Теперь я киваю на свою бледно-желтую курту.
Боже, Зоя, стоп! Понятно, что ты не в духе, но это не дает тебе права жаловаться на Бриллиантового Жениха посторонним людям. То есть жаловаться-то никто не запрещает, вот только делать это надо как в фильме «Начало»: молча и желательно в тайне от самой себя.
Две вада пав печально лежат на тарелке нетронутыми.
— Какая же я глупая, да? Лалит не накормил бы меня жареной картошкой, даже если бы это было моим предсмертным желанием, — смеюсь я сухим, каркающим смехом. — Сухим рисом, может быть. Но не хлебом с жареной картошкой.
— Хотите сказать, настоящими углеводами?
А вот это неожиданно, особенно от него. Сказывается опыт общения с бывшей.
— Да уж, вы точно в этом разбираетесь. Хлеб — пища дьявола, да? — Мне надо заклеить рот скотчем.
Он поджимает губы, но его янтарные глаза возвращают свой свет.
— Я все понял про сухой бурый рис, настоящие углеводы и хлеб с низким содержанием натрия, без масла и без муки. — Мистер Арнав поднимает пустой пластиковый стакан, которому досталась в основном желтая краска, но и немного синей и зеленой тоже. — Вот только к какой пищевой группе отнести все это — известно одному дьяволу. А если все это поедать, то этого же дьявола придется умолять, чтобы он избавил тебя от дальнейших мучений. — Вокруг его глаз собираются морщинки, и с губ слетает звук, подозрительно напоминающий икание.
Да, похоже, он навеселе. Я смеюсь вместе с ним, чувствуя, как постепенно оттаиваю после телефонного разговора. Есть же люди, обладающие даром распускать узлы, скручивающиеся в душе. Как жаль, что у нас с Лалитом никогда не было этой легкости в общении.
— Может, нам стоит открыть клуб для мучеников, партнеров адептов здорового питания?
— Или просто познакомить мою бывшую с вашим… женихом?
— Вы хотите, чтобы я развелась еще до того, как вышла замуж? — Я потрясенно прижимаю руку к груди и, конечно же, оставляю на курте цветной отпечаток. Да что же это такое!
— Ну тогда кто же отправляет вам эти подарки? Может, ваша Шейла Бу? Кто еще может так хорошо вас знать?
— Ох, давайте не будем о подарках. Я в депрессии.
Я ведь действительно думала, что они от Лалита. Как же я могла так ошибаться? Почему с этими договорными браками все так сложно? Почему бы им не быть такими же легкими и приятными, как… некоторые другие вещи.
— Ну уж нет, мы не можем позволить вам предаваться депрессии. Точно не во время Холи. Вы позволите? — Он разделяет две булочки с картошкой, протягивает одну мне, берет вторую и касается одной вада пав верхушки второй, словно чокаясь коктейльным бокалом.
— Ну же. Будем! — И он откусывает огромный кусок.
Я следую его примеру. Мы едим жареный крахмал с глютеном, и как же это вкусно! Мы наслаждаемся молчанием, исполненным почтения к углеводам, и слушаем, как кто-то из коллег аплодирует игрокам завершившегося крикетного матча.
— Не забудьте позвонить Селене Джонс, — бормочет мистер Арнав с набитым ртом.
— Кому?
— «Завтра позвонить Селене Джонс из „ПНР Глобал Рисёрч“». Вон там написано на листке. А что, ПНР — один из наших поставщиков?
Я давлюсь хлебом с картошкой.
— Эээ… ну… да…
Стоит ли мне врать и соглашаться? Потому что на самом деле ответ отрицательный. А еще у меня горло склеилось так, будто я наглоталась технического клея.
— Там еще сказано позвонить с учетом нью-йоркского времени, — продолжает мистер Арнав, не глядя на меня. — Это же нью-йоркский номер, я не ошибаюсь?
Надо было мне убрать эту напоминалку. Я же все равно никогда не получу эту должность. А теперь все мои слова застряли в горле, склеившемся техническим клеем.
— Ну… она… в отпуске… Да! Но все равно работает. — Я так быстро жую свой вада пав, что уже почти иду на рекорд. Эй, Пиноккио, как там мой нос? Еще не дорос до самого Нью-Йорка?
Она работает в Нью-Йорке, потому что живет там. А еще она — глава отдела кадров ПНР, компании, в которую я отправила свое резюме, претендуя на должность в том же Нью-Йорке. Та самая компания, у которой ограничения на набор новых сотрудников. Они обещали перезвонить, если у них что-нибудь изменится, и эту записку я повесила для того, чтобы напомнить о себе.
Чтобы вы не подумали, что я несерьезно относилась к своему будущему браку, так это все я делала до помолвки. Теперь, когда мы обменялись кольцами, эта идея уже не кажется такой уж реалистичной, пусть ради нее мне и пришлось спорить и лгать. Ну не могу я не узнать результаты своих усилий, даже если это уже не принесет мне никакой пользы. Вот только записку эту надо было давно выбросить. Эх, Зоя, Зоя…
— Надо же, какой ответственный работник эта Селена Джонс! И в отпуске продолжает трудиться! — Он подчеркивает каждый слог, все еще не глядя на меня и крутя в пальцах записку. — Может быть, нам самим пригодится такой сотрудник. Не дадите ли мне ее номер?
— Что? Эээ… да… конечно.
Хмель ударил и мне в голову, и я начинаю смеяться как ненормальная. Боюсь даже себе представить, как это выглядит: жуткий клоун в разноцветной одежде с ненормальным смехом. Куда уж там Стивену Кингу со всеми его регалиями.