– Я уже чувствую его тепло, – еле дыша, проговорил Биттнер по радио. – Думаю, осталась всего пара минут.
Далее раздался голос одного из ученых:
– Уважаемые зрители, наденьте ваши защитные очки и спорраны[19]. – Тут подошел официант с подносом окуляров, похожих на старинные мотоциклетные очки, и заполненных свинцом чехольчиков, которые мы повесили себе на колени.
– Одну минуту, – проговорил Биттнер.
Я тревожно пригладила юбку, потом повесила свинцовый спорран заново. Остальные зрители тоже выглядели напряженно, только Алрич, как всегда, сохранял предельное спокойствие и сидел неподвижно, будто и не дыша. Все мы смотрели на белые руки Биттнера, положенные на яйцо, и слушали его голос по радио.
– Оно шевелится. Я ощущаю его движения. Мышцы под скорлупой напрягаются.
Он извлекал из происходящего все, что только мог. А почему бы и нет? Как-никак с события такого масштаба он мог начать карьеру в Шахах.
К тому же я и сама теперь это почувствовала.
Он был там и слабо зудел на границе моего восприятия. Я осмотрелась, желая понять, ощущали ли это другие, но они направили все внимание на малолетнего пророка, который общался с пробуждающимся чудовищем. Тут меня одолел приступ последнего сомнения. Раньше драконы терзали Европу, истребляли неисчислимые количества людей. Перед нами находился последний представитель рода, угасшего еще до четырнадцатого столетия. И когда эта история уже практически ушла в небытие, мы вдруг стали наблюдать за их возрождением.
Я ощутила движение под скорлупой. Он давил на нее, напрягая мускулы, и мои мускулы тоже напрягались в непроизвольном сопереживании. В животе у меня поднималась паника. Обычно, чтобы применить свой дар, мне нужно к кому-то прикоснуться. Реже, если кто-то находится под сильным физическим или психологическим давлением, – я получаю от этого человека сигналы. Но сейчас было иначе. Мои пальцы будто превратились в когти, и мне приходилось прилагать усилия, чтобы не выпустить их. Мне хотелось расправить крылья и закричать во все горло.
Биттнер умолк, но мы все видели, что яйцо стало слабо покачиваться. Затем скорлупу прорезал коготь – проколол ее, будто стилет. Он резал точно и аккуратно, снимая куски скорлупы, которая, как оказалось, достигала шести дюймов в толщину. Спустя поразительно короткое время яйцо отпало, и мы лицезрели кучку бурых чешуек. Биттнер расправил руки, и дракон распрямился, выпростав конечности. Вытянулась змеиная шея, вскинулись к небу мощные веерообразные крылья. Мы смотрели завороженно.
– Бог ты мой, – прошептал Алрич.
Биттнер дышал прерывисто. Мы услышали по радио, как он набрал в грудь воздуха за мгновение до того, как дракон откинул голову назад и прокричал в ночь. Легкие возрастом в сотни лет впервые пропустили через себя воздух. Глаза распахнулись и впервые увидели свет. И я тоже все это ощущала. Он прокричал еще раз, еще громче, и мы все прижали руки к ушам.
– Ладья Томас? – неуверенно спросила Кэхилл, и я увидела, что она была уже готова отдать приказ снайперам.
– Нет! – крикнул Биттнер, крутанувшись, чтобы оказаться к нам лицом. – Ни в коем случае! Мы с драконом создаем связь! У нас с ним одно еди… – И он резко осекся, когда дракон протянул лапу и срезал ему голову.
Я прикрыла рот рукой, но глаз не отвела. Все вокруг реагировали на случившееся. Одни повскакивали с мест, перевернув кресла. Другие кричали. Одного или двоих тошнило. Алрич хохотал. Энтони положил руку мне на плечо, будто собираясь меня увести, а Кэхилл отдавала по радио приказ стрелять. Когда солдаты открыли огонь, дворик перед нами озарили вспышки света. Стекло, защищавшее нас, стало прогибаться: пули отскакивали от дракона и попадали в него. Я заказала самое прочное стекло, наподобие того, за каким возили папу римского. Впереди все заволокло дымом, и дракон пропал из поля зрения. Тогда его хвост вдруг ударил по стеклу, а затем исчез в облаках. И в следующий момент и дым, и снег осветил мощный поток огня.
– Доложите ситуацию! – прокричала Кэхилл.
Ответа не было, но дым медленно рассеивался. Дракон, весь невредимый, медленно поднимался на задних лапах и расправлял крылья. По дворику были разбросаны тела солдат. Некоторые остались лежать на крыше, сгоревшие. Те, что на земле, были разорваны. Один повис напротив нашего окна, выпотрошенный, с ярко-красными внутренностями.
– Вот… черт, – проговорил Энтони у меня за спиной.
Дракон вытянул лапу, оторвал полтела несчастного и принялся неряшливо его пожирать. Ослабевшими пальцами я взяла свой мобильный и набрала номер.
– Это ладья Томас. Ты меня слышишь, Моника?
– Да, мэм, – послышался голос.
На заднем фоне свистел ветер, и я представила ее съежившейся на холоде, с собранными сзади волосами, как она глядит на звезды, совсем одна в терпеливом ожидании. Драконья голова качнулась за стеклом и, хотя оно было зеркальным, он нас заметил. Я ощутила, как он напряг мышцы и пошевелил когтями.
– Все плохо. Начинай прямо сейчас. – Я испытала гордость за то, что мой голос не дрогнул.
– Да, мэм.
Моника отключилась, и я повернулась к пешке Кэхилл – та ошеломленно смотрела на части тел военных.
– Пешка Кэхилл, закройте, пожалуйста, жалюзи. – Она уставилась на меня, явно ничего не соображая, и я схватила ее руку. – Закройте жалюзи!
По ее телу прошла дрожь, она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами и вернула себе контроль. Снизу поднялись тяжелые железные шторы, и дракон пропал из нашего вида.
– Томас, что за чертовщина здесь творится? – с вызовом спросил сэр Генри, грубо хватая меня за плечо и разворачивая к себе. – Я требую, чтобы вы сказали мне…
Он умолк, и вообще все замерли, потому что услышали, что сейчас происходило. Сверху доносился пронзительный звук, и он постепенно становился громче и интенсивнее. Он нарастал и нарастал, а мы сбились в кучу, чувствуя, как этот звук проникает в наши головы и сотрясает наши кости. Затем, с резонирующим треском, он достиг пика. Раздалась ударная волна, от которой сотряслись жалюзи и потрескалось, хоть и не разбилось, стекло. После этого наступила тишина.
Я дотянулась до кнопки, на которую нажимала Кэхилл, и жалюзи опустились обратно. Прожекторы во дворике уже не работали, но мы видели тело дракона – он лежал на земле. Его голова была аккуратно отделена от тела, а между ними по стойке «смирно» стояла пешка Моника Джарвис-Рид, покрытая дымящимися драконьими внутренностями. Она только что спустилась с четырехмильной высоты, вооруженная лишь своим неуничтожаемым телом и легко отстирываемой одеждой.
После этого, сама представляешь, вечер быстро подошел к концу, а я, с твоего позволения, сейчас отключусь от усталости.
С любовью,
Я
23
Две женщины лежали на полу и тупо смотрели перед собой, позволяя пыли беспрепятственно оседать на глазах. Их одежда затвердела от плесени, а культисты вокруг продолжали петь. Чуть поодаль лежал Гоблет, человек-дикобраз, и по его виду было понятно, что в ближайшее время он никуда не уйдет и ничего делать не будет. Под пушистым слоем грибка звонил телефон Шонте, тихо игравший тему из «Семейки Аддамс».
Мифани резко вдохнула и села. Она набрала полные легкие заплесневелого воздуха и зацарапала пальцами по полу, когда все ее тело пыталось накачать кислорода туда, где тот был необходим. Она пошарила рукой, ища флягу на поясе, а потом еще долго полоскала горло и сплевывала, выкашливая все, что мешало ее организму. Наконец, ей удалось осмотреться и ответить на звонок.
– Алло? – хрипло проговорила она.
– Мифани? – донесся голос Поппата, тот находился в таком отчаянии, что совсем забыл о протоколе. – Слава богу! Мы уже были готовы сровнять весь дом с землей и выжечь участок! Уже сорок пять минут вам звоним!
– Да неужели? – рассеянно отозвалась Мифани. – Ладно, ничего пока не делайте с домом, я нашла в чем проблема.
– Прекрасно, – сказал Поппат. – Слон Петоски в порядке?
– Да, в порядке, – ответила Мифани, наклоняясь к распростертой на полу подруге. – Придет в себя через минуту-другую, а вся ситуация разрешится где-то через полчаса.
Она огляделась вокруг: комнату все так же покрывала плесень. Но пока она лежала без сознания, из стен проросли новые ветви грибка, которые заслонили дверной проем и перегородили окна.
– Да, полчаса… или около того.
– Может, мне хотя бы группу направить? – спросил пешка.
– Пожалуй, не стоит, – ответила она, глядя, как с потолка медленно тянется еще одна новая ветвь. – Я позвоню, когда со всем разберусь.
– Вы уверены, что у вас там все в порядке?
– Ага. Позже перезвоню.
– А что если… – начал было он, но она отключилась.
– Милый парень, но ему в самом деле стоит удалить это руководство из толстой кишки, – заметила она своим унылым певцам. – У вас, ребята, конечно, тоже есть свои недостатки, но вы хотя бы не следуете стандартным оперативным процедурам.
Вздохнув, она презрительно посмотрела на грибок, покрывавший ее кожу и одежду. Она зудела и состояла будто из равных долей черной плесени и каких-то ядовитых оранжево-красных спор.
Мифани вызвала в памяти образ системы, которую наметила себе, когда подключалась к культистам. Как только она поняла, как та работает, то все оказалось… ну, в общем, все оказалось невообразимо сложным. Но теперь она хотя бы понимала. Умственным усилием она прервала все мелкие связи, которые делали эти споры частью чего-то большего. Подула на свою кожу, и мертвые крошечные хлопья взметнулись в воздух.
Затем Мифани, потянувшись, коснулась руки Шонте. От этого прикосновения по коже американки разлились серебристые спирали, которые, утолщаясь, стали соединяться, пока все ее тело не покрылось металлом. Волосы издавали слабое шипение и треск, когда металл стал облекать десятки ее косичек, будто превращая ее в скульптуру, выполненную самым искусным и дотошным мастером в мире. Металл соскреб плесень, что покрывала кожу, и Шонте заблест