вственности трав, о жизни лошадей я больше рассказал, чем о любви… Нет… ничего я больше не скажу… врагам. Друзьям хочу открыть секрет истёртой жизни. Как мало вас – секретов и друзей. Друзей не мало, но встречал их мало; они, подобием зари – посмейтесь над избитостью строки, – они, подобием зари над дубом душ уединенных, помогут обострённость, волчность, ожесточённость и забитость заглушить, и посмеются, и простят, и чаем напоят, и пустят в мир пространств. Пространства те могучие, шумят там ели, сосны. Там комары проели всё мужество лесного бытия. Там сердца нет, там глина золотая золы ежевечерней гнили, то – сосны там роняют ресницы и сны свои, то – ели истекают и не истекут кровавою смолою – янтарём для внуков. Но если прикоснуться грудью к снам, к словам, нет – не к земле, где крик черноземельного убийства любви единственной и озарённого единства с плотью, с прошлым и с густым усилием ночной борьбы за жизнь, любовной схватки с женщиной, с любимой поутру борьбой и за себя, и за неё, за кость, за волосы, за хлеб и за вино, и в этом нет вины, да – нет вины, но в этом есть загадка и победа… В пространство жадно я вхожу. Озёра вижу, горы, реки, детей, что не прожили жизнь мою, что веки их не поседели, как у меня виски от тайны бытия».
Свет. Экран быстро убирается. На сцене Дональдо и 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й цепные. (Предельный разрыв между голосом молодой актрисы и Дональдо – 3–4 секунды.)
ДОНАЛЬДО: О, если ты познал её, тебе великое дано и сердце, и уменье мыслить… Нет, я в смерть не верю… надо изолгаться настолько перед пахотою чувств, предчувствий, перед водой, пред облаком, что всех напоит светом воды небесной, нет – надо столько глаз блёклых проглядеть, чтоб разглядеть таинственный свой облик, единственный, жестокий глас!..
Занавес опускается на 1 минуту. Перед занавесом Лена в гимнастическом трико исполняет упражнения с мячом. В начале и в конце упражнений мяч падает в оркестровую яму.
Занавес поднимается. Сквозь прозрачные теперь стены трюма видна сцена (эффект венецианского зеркала), зрительный зал, двери, интерьер. Дональдо что-то пишет за столом. Цепные чем-то возмущаются, негодуют. По эту сторону зеркала-стены – несколько вьющихся вверх виноградных лоз. В шезлонге в белом летнем костюме сидит 1-й, он пьёт воду из бокала. Напротив стоит журналист. На палубе вверху шезлонг без капитана. Флажки трепещут.
ЖУРНАЛИСТ: И в заключение несколько вопросов.
1-й кивает головой.
ЖУРНАЛИСТ: В вашей пьесе не совсем понятна задача Елены… то есть её драматургическая нагрузка…
1-й кивает головой, пьёт из бокала.
ЖУРНАЛИСТ: Читатели еженедельника интересуются – какие события предшествовали синтезу образа Дональдо, образа демонического и курьёзного… Кстати, как он появился на корабле?
1-й кивает головой, вытирает лоб платком, пьёт из бокала.
ЖУРНАЛИСТ: Понятно, благодарю. Образ 6-го схематичен, очевидно, что это отрицательный персонаж, предатель, эгоист, себялюбец, но хотелось бы больше ярких характеристик… И потом, как я понял, авторский текст читает голос, но кто его читает – неизвестно. Нельзя ли этот голос обактёрить, то есть придать ему руки и ноги?
1-й пристально смотрит на журналиста, медленно наливает из графина в бокал воду и выплескивает её в лицо журналисту.
ЖУРНАЛИСТ: Благодарю за внимание.
Журналист встаёт, кланяется 1-му, уходит. 1-й допивает воду, встаёт, причёсывается у зеркала, уходит. На сцене появляется Лена, протирает пыльное зеркало, уходит.
Из-за кулис медленно выезжает в каталке дряхлое существо, это Дональдо. Каталку толкают дети 5–7 лет. Дональдо в малиновом халате. На нём криво сидит обветшавшая шляпа. Он тихо смеётся. Дети (30–35 человек) – в голубых платьях, шортах, с чёрными флажками. Коляска останавливается в центре сцены.
ДЕТИ: Дедушка, расскажите, как всё это было? Нам важны все детали. Как мы завидуем вам, в какие времена вы жили!
ДОНАЛЬДО: Человек рождён одиноким странником и в мире скорби он до гроба шагает по этому миру в одиночестве… Да, дети… без помощи… да… без любви… и вот я… (Жест в сторону зеркала.)…вся жизнь, полная поисков и борьбы, страданий и… да, дети… крови, пролитой во имя свободы!
Дети полукругом встают у каталки на колени. Трепетание флажков.
ДЕТИ: А что такое свобода, дедушка?
ДОНАЛЬДО (мучительно): О, какой тяжёлый путь я прошёл! (Всхлип.) О, какие мучительные поиски добра и истины, справедливости и счастья, хлеба и свободы… ради вас, тех… (Жест в сторону зеркала.)…и этих… (Жест в сторону зала.) Ещё в детстве я почувствовал великое предназначение и силу повести всех за собой к светлым истокам, увести к новой земле, закопать в этой земле семена новой жизни ради всех на земле и в земле… (Кашляет.) Я вышел в путь молодым телом, а сел в каталку молодым душой…
ДЕТИ: Дети пошли в школу, а пришли домой! Мы знаем ваши шутки!
ДОНАЛЬДО (закрыв глаза):…ибо… (Пытается встать, шляпа его падает, он опускается в каталку.)…ибо, когда страдаешь за благо, здоровья прибавляется у гробовой доски… ибо… всегда молодость! (Дети аплодируют.) Крысы бегут с корабля на бал, а в те времена на моём корабле не было крыс. Пожалуй, кроме шестерых подонков, моих заклятых врагов, коварных хищников… Да, друзья, если смотреть на мир честными глазами, беда всегда будет твоим призваньем.
ДЕТИ: Ай-я-яй-яй-яй!
Действие по эту сторону зеркала замирает. За зеркалом 5-й подходит к Дональдо, сидящему за столом.
5-й: Любимая ма, слышал я, что где-то высоко в горах люди живут без всевидящего ока и даже, страшно подумать, без цепей и лопат! И слышал я, что они счастливы, питаясь лишь кореньями, ягодами и орехами.
ДОНАЛЬДО: На земле полно ещё дураков.
5-й: Возможно, возможно. Но когда же нас освободят?
ДОНАЛЬДО: Когда будете готовы к этому!
2-й: А когда это будет?
ДОНАЛЬДО: Когда достигнем земли.
3-й: А когда мы её достигнем?
ДОНАЛЬДО: Когда проснётся капитан.
4-й: А когда он проснётся?
ДОНАЛЬДО: Когда услышит звуки пришвартовки.
5-й: А когда будет пришвартовка?
ДОНАЛЬДО: Когда достигнем земли.
Действие за зеркалом замирает.
ДОНАЛЬДО (старый): Моя беда состояла в стремлении к братству, счастью…
ДЕТИ: Равенству…
ДОНАЛЬДО: Но я не плакал, потому что плачут только от лука…
ДЕТИ: А не пьёт только сова и телеграфный столб. Сова днём спит, а у столба чашечки перевёрнуты. Это ваши слова. Мы внимательно изучали ваши труды.
ДОНАЛЬДО: Чувство юмора помогало во всём, даже в жизни… если её ради света, свободы…
ДЕТИ (хором, помахивая чёрными флажками):…братства и счастья.
ДОНАЛЬДО (патетически, привставая): Я счастлив, ибо я всегда молод.
Дети записывают эти слова в блокнотики. Из-под каталки появляется лужа.
ДОНАЛЬДО: Я утомился. Поеду, дам храповицкого. Детки, отвезите бай-бай.
ДЕТИ: Нет, дедушка, потомки вам храповицкого не простят. Рассказывайте дальше о славных временах.
Фонограмма: крик девочки: «Спаси меня!» Дональдо вздрагивает, пытается встать, падает в каталку.
Женский голос монотонно, с акцентом лишь на сказуемых, не переводя дыхания. Его подхватывает мужской голос, пока один отдыхает, читает другой. (Запись на магнитную ленту проводить без дублей, актёрам дать полную свободу импровизировать паузами и тональностями.) Все замерли и смотрят наверх, на шезлонг капитана.
ГОЛОС: И вот я снова вернулся туда, откуда пришёл в жизнь прекрасную жизнь прекрасную жизнь труда и геройства ради похлебки я повторять не буду этих слов. Я вернулся домой и сильно устал в погоне за смыслом, что лучше жизни и всего вместе живущего кровью и жизни страсти желаний иметь. Всё начал плохую игру кончил словом без да, неплохо, хорошо всё абсолютно и гладкие мысли вместе собрались твои и мои слова расходятся мысли думать, думать я собираюсь вместе никогда им не уйти я связываю печатью пустой идеи не вам это не ведомо, последняя мысль сладкая наипервейшая возможность проскользнуть во времени и изменить, в свинюшне идей и поступков верных, не известно оцененных кем прошлое мясо на рынке добра снова чувствую. Боли нет в груди в ней, что-то бьётся в темнице, в кровавой существа сердца окружённого крика о милосердии для не знаю, милосердия одинокого прыгуна, харкающего вроде жизни и сразу идущего в стороны. Навсегда прекрасный дом на ногах с головой изумительно умной, как тело эха к ушедшему в пасти не важно где я нашёл себя просто шёл по дороге назад и попал в собственные руки. Зачем меня не задушили микробы радости, они голодны знаю шепчутся и дрожат, ведь только я их знаю что у них всё мысленно расстаюсь со всем что составляло картину жизни ни о чем, просто так спокойно картина всегда моё сердце радостно опившееся моей крови, убийца, пожирающий всё вместе до мозга костей, присланных в подарок от скуки просто так. Остановить бег слова и споткнуться, подняться произнести слово звонкое чистое слово скука, но пропеть его свистом что-нибудь вроде береги честь смолоду кретина ради, вот ещё скажете, просто повторяю своё частое сожаление как сожаление, ничего больше, а что ещё от подонка, но хватит. Вытрясти живое из мешка поиграть сапогом перед зеркалом свиста, этот раз громче и громче, чтобы слышали свист изящный говор губ и воздуха как песня родиться снова и ещё сложным способом распада навязанной силы того кто хочет спать под землей спокойно объевшись мяса спокойных и до бессознательности праздная мысль. Бьётся над головой пустой как повторяли сравнение глупо и точно повторить непонятное слово ах, никогда не ошибки падения в чужой дом из дерева и земли, из воды и костей обо всём, что написано рукой просто слова ради, никогда нет, все вместе, ты и он, я пошёл не понял вместе не уйти к совету молитвой, пр