[64]. Философ, овеянный европейской славой, но претерпевший за свои произведения многочисленные гонения от местных духовных властей и находившегося под их влиянием городского правительства, в 1763 году вынужден был отречься от гражданства Женевы. В начале 1770-х годов выходцы из городских средних слоев и низов, так называемая партия «представителей» (поскольку они постоянно отстаивали право граждан делать «представления», видя в том залог «суверенитета народа»), видели в Руссо мученика, символ злоупотреблений олигархического режима и выдвигали требования реформы политической системы. Несомненно, что эта атмосфера повлияла на Лагарпа: в Женеве он усердно изучал книги о природе власти и типах государственного правления, переходя от трудов Руссо к Томасу Гоббсу и Джону Локку.
Впрочем, тяга к изучению государства и права у Лагарпа возникла не только сама по себе, но и потому, что его отец высказался против его занятий чистой наукой, которая не дает гарантий будущего благополучия. В 1772 году вернувшись из Женевы в Ролль, Лагарп должен был сделать выбор относительно будущей карьеры. Как представителю дворянского сословия ему была открыта или военная стезя, или юридическая, то есть служба в суде.
Окончательному выбору способствовал человек, с которым Лагарп впоследствии будет много лет подряд поддерживать самую теплую и искреннюю переписку – Жан Марк Луи Фавр (1733–1793). Выходец из семьи французских гугенотов, переселившихся в Швейцарию (к которой в Женеве принадлежали многие политические деятели и ученые), доктор права, он исполнял должность юридического советника в Ролле, где подружился с отцом Лагарпа. Для юного же Фредерика-Сезара он выступал в роли не только наставника, но и старшего товарища, всячески воодушевляя его на продолжение образования. Фавр сам учился некогда в Тюбингенском университете в Южной Германии и порекомендовал Лагарпу отправиться туда же. При этом Фавр отворил перед юношей сокровища своей огромной личной библиотеки – несколько тысяч томов, которые до сих пор хранятся в Ролле – и давал ценные советы по чтению книг (продолжая присылать их и после, во время университетской учебы Лагарпа, и в первые годы его пребывания в Петербурге). Пока Лагарп жил в Ролле, по крайней мере трижды в неделю он прогуливался вместе с Фавром по тихим окрестным аллеям в беседах о философии, праве и литературе. «Я был резким и пылким, как любой молодой человек. Г-н Фавр давал мне высказаться, спокойно меня выслушивал и вместо того, чтобы обрушить на меня всю тяжесть своей учености, поразить мое юношеское самолюбие прямыми доводами, ограничивался тем, что облекал их в столь приятную и мягкую форму простых рассуждений, а потом переходил к другим предметам, вполне убежденный, что его слова не будут потеряны. Этому замечательному человеку я обязан большей частью того, чем я стал впоследствии, и мой долг – это признать»[65].
Так, говоря словами Лагарпа, «скорее по увлечению, нежели по убеждению», он выбрал для себя юридическую карьеру. Протестантский университет в Тюбингене, процветавший в начале 1770-х годов под просвещенным покровительством герцога Вюртембергского Карла Евгения (родного дяди будущей российской императрицы Марии Федоровны), предоставлял все возможности для основательного изучения юридических наук и благодаря этому притягивал к себе дворянскую элиту не только из Германии, но и из Швейцарии и других соседних областей (здесь даже училось несколько студентов из Российской империи). Во время учебы в Тюбингене Лагарп соединял профессиональную подготовку и собственные научные интересы. Помимо слушания общих лекций он самостоятельно изучал фундаментальные трактаты по естественному праву, написанные немецким философом Самуэлем фон Пуфендорфом и женевским юристом Жаном Жаком Бурламаки, выказывая при этом, насколько последовательно усвоил начала философского рационализма.
«Если право в общем основано на философии, – писал Лагарп Фавру из Тюбингена в августе 1772 года, – то мне также кажется, что многие части сей последней науки еще слишком слабы, гипотезы и системы очередной новой философии не лежат на твердом основании; тогда как могут эти части, вызывающие сомнения и не имеющие четких границ для применения, служить опорой чего бы то ни было? И сколь несовершенной была бы опора, составленная из более чем сотни различных мнений, которых, быть может, никто не разделяет? Поэтому лишь философские истины, извлеченные из опыта, кажутся мне способными носить имя Философии Права; отсюда я вывел необходимость морали и, следовательно, необходимость изучения естественного права».
Не менее прилежно Лагарп изучал здесь и книги по истории: так, он увлекся знаменитым трудом «Причины величия и падения Римской империи» Шарля Луи де Монтескьё. Находил он время и для того, чтобы «развлечься латинской литературой» или обратиться к своим любимым точным наукам, изучая трактат по алгебре Эйлера (опубликованный в Петербурге) и исследования женевского ученого де Люка о состоянии атмосферы.
Увлечение историей привело Лагарпа к непосредственному знакомству с идеями гельветизма. В конце 1773 года он прочитал «Историю конфедератов», изданную Винцентом Бернгардом Чарнером, одним из первых членов Гельветического общества, и был ею чрезвычайно доволен: «Автор – добродетельный гражданин, философ и, насколько я могу судить, замечательный патриот. Полнейшего одобрение у читателя заслуживает как план, предложенный автором, так и его самая последовательная беспристрастность и точнейший отбор существенных фактов». Это чтение тут же вызывает у него желание, чтобы какой-нибудь «просвещенный гражданин» начал бы работу над описанием «гельветической конституции», понимая под этим законы, обычаи, политические отношения различных народов, составляющих Конфедерацию, основываясь на «опыте, природе и действительном состоянии вещей»[66].
Таким образом, время, проведенное в Тюбингенском университете, позволило Лагарпу значительно расширить горизонты познаний в гуманитарных и общественных науках (не теряя из виду и точные!). Он вполне сложился как философ-рационалист, который обретает истину с помощью разума, а не принимает чьи-либо мнения на веру, особенно если их нельзя проверить опытным путем. Доискиваться до источников знаний, держаться фактов – этим максимам Лагарп будет потом неустанно учить будущего Александра I.
В Тюбингене Лагарп также приобрел знакомства, которые значительно повлияют на его дальнейшую судьбу. Вместе с ним здесь учился его земляк и сверстник Жан Франсуа де Рибопьер (о котором чуть ниже), а также Анри Моно из Моржа – последний станет одним из ближайших друзей Лагарпа на всю жизнь[67].
По истечении двух лет пребывания в Тюбингене 20-летний Лагарп отказался от продолжения учебы на юридическом факультете Лейденского университета (также весьма известного и привлекательного в среде европейского дворянства) и от возможной стажировки при Парижском парламенте (высшем судебном органе Франции). Ему не хотелось более злоупотреблять финансами отца, и без того скудными, которые тот тратил на оплату его обучения за границей, а потому в 1774 году Лагарп получил университетский диплом на степень доктора права и вернулся домой, чтобы найти для себя практическое поле деятельности.
Сначала он, пользуясь протекцией Фавра, знакомился с юридическими делами в родном Ролле, а в 1778 году, получив патент адвоката, открыл собственную практику в Лозанне. Однако адвокатская карьера Лагарпа не продлилась здесь долго. Уже спустя четыре года молодой, блестяще образованный юрист отвернулся от своей родины и решил искать счастья в эмиграции. Почему?
Чтобы более точно ответить на этот вопрос, коснемся сперва характера общественной жизни в Лозанне того времени. К последней четверти XVIII века она приобрела отчетливый космополитический характер. Лозанну выбирали для своего времяпровождения европейские аристократы (включая и приезжавших из России), а также множество литераторов и ученых. Зимы в Лозанне проводил Вольтер, окрестив ее «французской провинцией, где бесспорно больше всего ума». В 1750–1780-х годах здесь практиковал Самуэль Огюст Тиссо, которого называли «врачом Европы» и к пациентам которого относились многие знаменитости, включая коронованных особ; его перу принадлежал и ряд трудов по медицине, адресованных как ученым, так и широкой публике (советы по поддержанию здоровья). В 1760-х и 1780-х годах в Лозанне жил известный английский историк Эдуард Гиббон, книгой которого «История упадка и разрушения Римской империи», переведенной на все европейские языки, зачитывалось просвещенное общество конца XVIII – начала XIX века. Гиббону же принадлежит крылатое выражение, которым он (вероятно, в 1763–1764 годах) охарактеризовал положение земли Во: «Чего же вам здесь не хватает? Свободы: но без нее, вам не хватает всего»[68].
Благодаря связям Фавра Лагарпу были открыты двери аристократических кружков и салонов. Так, в 1772 году один из друзей Гиббона, Жак Жорж Дейверден основал в Лозанне «Литературное общество» (в числе его членов были и князья Михаил и Борис Голицыны, племянники одного из богатейших людей России князя Николая Борисовича Юсупова). 4 июня 1780 года членом общества единогласно был избран Лагарп. В том же году из его писем к Фавру можно узнать, что он участвовал в литературных забавах – представлял в лицах пословицы на вечере у известной писательницы, мадам Изабель де Шаррьер. Между тем в ее романах, издававшихся с 1760-х годов, присутствовала немалая доля социальной критики, относящейся и к окружавшей ее жизни в Швейцарии. «Сообразно ли с природой человеческой, чтобы бедные крестьяне оставались на высоте нравственности и добродетели, когда все призывает их к пороку? Истинная причина зла – самовластие городов и гнет, наложенный ими на сельское население. Преобладающая страсть человека есть стремление господствовать над другими. Богачи порешили, что человек ленив и что нужно принуждать его к труду голодом»