Александр платил Лагарпу ответной привязанностью. Его первые детские письма к учителю наполнены трогательными фразами, показывающими, что Александр переживает из-за недомогания Лагарпа, радуется его награждению орденом, расстраивается тому, что огорчал его на уроках, обещая исправиться, и т. д. «Господин де Лагарп, вы мне наказали писать царствование Домициана, так пришлите, прошу вас, ключ от ящика, потому что тетрадь по истории римской там заперта. Мне весьма досадно, что Вам не можется, а еще что я Вас видеть удовольствия не имею», – писал Александр в 9 лет во время болезни учителя, а тому было приятно получить эти несколько строк[114].
Интересно, что и Константин, чье непослушание причиняло Лагарпу немало огорчений, по-своему любил учителя. В его детских записках больше непосредственности, чем у Александра, больше какой-то спонтанной (а потому ценной) искренности. Например, когда Лагарп диктует обоим братьям обидную для них самохарактеристику, Александр перепишет ее слово в слово и тем ограничится, а Константин добавит внизу: «Вот беда, неправда все это». Или позже, когда Лагарп за какую-то провинность прогнал Константина с занятий[115], тот просил простить его и писал с искренним раскаянием: «Не буду ослом, и не буду пропащим, прошу вас, позвольте, я приду учиться, я буду в комнате, даже пусть вы мной не занимаетесь, а я буду слушать, про что вы брату учите». Как вспоминал потом учитель, при расставании с ним в конце 1794 года Константин «простился сердечно» и надолго «сохранил добрые чувства к строгому наставнику, который нередко его неистовые выходки усмирял»[116].
А таковые действительно случались, поскольку на замечания и упреки Лагарпа Константин часто реагировал слишком живо и воинственно. Так, однажды он выкрикнул в ответ, что, когда вырастет, прибудет в Швейцарию во главе армии, видимо, чтобы наказать учителя (на что Лагарп напомнил ему о швейцарском памятнике – оссуарии в Муртене, хранящем кости павших врагов). Другой раз раздраженный замечаниями 14-летний Константин даже полез после урока на учителя с тростью в руке; Лагарп, впрочем, выхватил трость, готовый поколотить упрямца, а потом сломал ее пополам. Преподававший обоим братьям в 1790-е годы математику Шарль Массон полагал, что завоевать уважение Константина и сохранять над ним какую-либо власть мог лишь такой твердый человек, как Лагарп, готовый давать отпор и обуздывать «природную грубость» младшего из великих князей (в то время как «дядька» Константина, барон Сакен, оказался на это совершенно неспособным)[117].
Здесь следует подчеркнуть, что с формальной точки зрения Лагарп вовсе не был главным воспитателем великих князей Александра и Константина[118] – им всегда являлся Н.И. Салтыков. На это недвусмысленно указывала и Екатерина II в своих письмах к Гримму, например 25 апреля 1785 года: «Александр и Константин находятся в руках Салтыкова, который во всем следует моим принципам и моим предписаниям» (не упоминая при этом ни о какой самостоятельной роли Лагарпа). Типичное упоминание Екатериной II учительского корпуса при великих князьях можно найти в ее письме к Салтыкову в начале 1787 года: «Чтобы во время моего отсутствия непременно наблюдали, следовали и исполняли данный от меня наказ о воспитании моих внуков, великих князей Александра и Константина Павловича, Вы о сем именем моим подтвердите господам Протасову и Сакену, и вообще всем, при внуках моих находящимся». Как видим, императрица называет здесь по фамилиям Протасова и Сакена как ближайших помощников Салтыкова – Лагарп же попадает в категорию «вообще все»[119].
В то же время по своему глубокому влиянию на учеников Лагарп значительно превосходил положение обычного учителя. В частности, в ежегодных отчетах, которые он посылал Салтыкову, передававшему их для прочтения императрице, Лагарп выходил далеко за рамки простого перечисления пройденного и позволял себе пространные рассуждения о характерах воспитанников и о средствах к их умственному и нравственному развитию[120]. А в конце 1794 года, задетый неподходящими, на его взгляд, условиями, с которыми его отправляли в отставку, Лагарп попытался письменно доказать свое особое положение среди учителей, заявив Салтыкову: «Обязанности мои при Их Императорских Высочествах никогда не сводились к тем, какие исполняют обыкновенно частные учителя. Напротив, не подлежит сомнению, что служил я их наставником, ибо один, без чьей-либо помощи, исполнял все, что сия должность предполагает»[121].
Наблюдения за характером своих учеников Лагарп, следуя своей «практической системе», начал сразу же, когда приступил к регулярным урокам с Александром и Константином в Царском Селе летом 1784 года. После возвращения двора в Петербург он составил записку, явно предназначенную для глаз Екатерины II, которая показывает, насколько обогатились его педагогические взгляды за несколько месяцев после начала занятий.
Александру в этот момент было всего лишь 6 лет, а Константину – 5, но Лагарп сразу формулирует главную задачу: «Нечувствительно перевести их от игр к более серьезным занятиям». Швейцарец понимает, что слишком маленький возраст мешает этому, но тем не менее даже разбору характера их игр придает определенное значение. По его мнению, у мальчиков – слишком много игрушек, и это не только занимает все их время, но и заставляет переходить от одной к другой «без размышления, без связи понятий между собой», что может быть в дальнейшем опасной привычкой для ума. Что касается возраста, то Лагарп советует пока еще несколько месяцев или, может быть, даже около года разделять их на уроках, но затем надеется, что возрастные различия сотрутся и их можно будет учить вместе, на равных. Очень важен метод преподавания, от которого зависит усердие мальчиков и их успехи. Например, при письме под диктовку по-русски нужно научить их распознавать гласные звуки и писать по звучанию, не обращая сперва внимания ни на орфографию, ни на чистописание. Другой интересный метод, предложенный Лагарпом для заучивания букв – давать мальчикам читать и заучивать наизусть стихи; он подчеркивает, что это гораздо лучше, чем заставлять их читать по складам и перерисовывать прописи[122].
Те же рекомендации он относил и к французскому языку. Лагарп стремился, чтобы мальчики схватывали его со слуха. К началу 1785 года и Александр, и Константин уже хорошо понимали французскую речь Лагарпа, что позволило тому вести преподавание других предметов. Но и в дальнейшем Лагарп продолжал именно практический метод овладения языком, избегая перехода на теоретический уровень. Из-за того, что в данной методике на первый план выходили не буквы, а звуки, великие князья на письме часто подбирали орфографию под то, «как слышится» слово, что хорошо видно по их сохранившимся детским запискам. Спустя год занятий Лагарп признавал, что 8-летний Александр «объясняется по-французски достаточно быстро и с той степенью ясности, что иностранцы без труда его понимают, а также с величайшей легкостью пишет множество слов подряд, услышав их лишь один раз, и делает при этом лишь те ошибки, которые проистекают из орфографии звуков». Швейцарец подчеркивал при этом, что сознательно не стремился пока еще знакомить мальчика с правилами написания слов и избегал «тщательно представлять ему каждое слово грамматически, пока он не будет в состоянии хорошо уяснить его значение»[123]. И даже в своем отчете за 1786 год, то есть спустя два года преподавания французского языка Лагарп писал, что до сих пор «избегал говорить о грамматике, <…> решался скорее затруднить себя приисканием окольных объяснений, чем употреблять грамматические термины, значение которых могло быть не ясно понято»[124].
Еще осенью 1784 года Лагарп обосновывал, что из других учебных дисциплин надо начать преподавание с географии и истории – даже не дожидаясь, пока мальчики будут свободно изъясняться по-французски, а напротив, полагая, что эти занятия помогут им в совершенствовании французского языка. При этом он настаивал на том, чтобы уроки были встроены в строгий распорядок дня, а их продолжительность зафиксирована заранее. Основным предметам, требующим наибольшего внимания, Лагарп предлагал учить с утра, а занятия танцами и рисованием перенести на послеобеденное время.
Приступая к обучению мальчиков в столь раннем возрасте географии, Лагарп хотел, чтобы они запомнили, «где находятся достопримечательные места», и тогда это останется с ними на всю жизнь. А для развития мышления своих учеников швейцарец большое внимание уделял наглядности. Александр и Константин под его руководством разглядывали карты и изучали планы местности: сперва дворца и парка в Царском Селе (где жили летом), затем Петербурга, затем карту всей окрестной губернии и так далее – карты соседних с Петербургом губерний, других частей Российской империи, наконец, других стран, запоминая моря, заливы, реки, горные хребты, столицы. Конкретную методику Лагарпа хорошо иллюстрирует то, что, рассказывая об устройстве мира, его основных частях, он не следовал какой-либо «ученой системе», но отталкивался от России, и это было ему даже удобно, поскольку та лежала и в Европе, и в Азии, касаясь различных океанов, пустынь и проч. Говоря о соседях России, много внимания уделял он азиатским странам, например Османской империи, народам, ее населяющим, но, разбирая деление этого государства, указывал на греческие земли и таким образом давал первые сведения о древнем населении и античной истории Греции. Так постепенно в занимательном рассказе Лагарпа о странах появлялись сведения по истории, которые с течением времени приобретали более системный характер.