Однако надо объективно признать радикализацию позиции Лагарпа на рубеже 1797–1798 годов. Это приводило его к столкновениям даже в среде французских либералов, с которыми, казалось бы, он должен сохранять близость в силу приверженности схожим идеям Просвещения. К этому времени относится его конфликт с Бенджаменом Констаном и мадам де Сталь: Лагарп обвинил последнюю как владелицу водуазского баронства, подчиненного Берну, в интригах в пользу патрициев: «Желаю, чтобы ее замок в Коппе сожгли в первую очередь, ибо это адская распутница», – написал Лагарп в письме от 30 декабря[227].
В столь же страстных и ужасных выражениях составлена прокламация Лагарпа к своим соотечественникам в земле Во, написанная в январе 1798 года в ответ на некоторые репрессивные меры, предпринятые Берном: «Времена умеренности прошли: кровь ваших друзей, пролитая за ваше дело, взывает к отмщению; оно должно быть предоставлено… Что же нужно сделать, чтобы его добиться? Немедленно провозгласить независимость. Вы должны арестовать как заложников ваших бальи, ваших комиссаров и их агентов, всех граждан Берна, Фрибура, Золотурна, Люцерна, Цюриха и верхнего Вале, находящихся среди вас или в вашей досягаемости. Бейте их наотмашь, со всей силой, если те будут сопротивляться. Нечистая кровь всего Совета двухсот в Берне не стоит и капли крови одного патриота!»[228] (последнее предложение, безусловно, цитирует знаменитые строки из припева «Марсельезы»: Qu’un sang impur abreuve nos sillons – «Пусть нечистая кровь пропитает наши нивы»).
И все-таки – к вопросу о «предательстве Лагарпа», призывающего кровь и смерть на суверенную Бернскую республику, к которой он принадлежал по рождению: как неоднократно подчеркивал сам Лагарп, его родина – это не земля Во под гнетом Берна, не та земля, в которой репрессии властей и попрание прав людей считается в порядке вещей, а идеальная свободная Швейцария, прекрасная страна будущего, которая одновременно опирается и на прекрасное наследие прошлого, борцов за свободу, героев Рютли, Телля, Винкельрида и др.[229]
И вот происходит то, что заставляет Лагарпа и его соратников в Париже ликовать. После трехнедельной отсрочки (вызванной тем, что новый министр иностранных дел Шарль-Морис де Талейран сопротивлялся любой идее возобновления боевых действий) Директория дала ответ на петицию от 9 декабря и издала 8 нивоза VI года (28 декабря 1797 года) декларацию, где объявлялось, что Франция принимает на себя гарантию прав и собственности населения Во и Фрибура. Более того, этот шаг был подкреплен военной акцией: следуя совету Лагарпа, Бонапарт отдал приказ направить к границам земли Во, в Жекс (то есть прямо на берег Женевского озера) возвращавшуюся из Италии дивизию генерала Филиппа Романа Менара – ту самую, которой полтора года назад командовал Амедей Лагарп!
Декларация 8 нивоза распространялась в земле Во тысячами экземпляров усилиями французских миссий в Женеве и Вале, а также местных «патриотов» в городах вдоль Женевского озера. Она вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Повсеместно в водуазских городах стали возникать клубы и комитеты, которые ратовали за созыв собственной «ассамблеи представителей». Бернские власти демонстрировали некоторую растерянность, в том числе из-за соперничества двух вышеназванных партий. Одновременно революционные события захватили Базель: там в правительстве победила партия Окса, которая 19 января провозгласила уравнение в политических правах горожан и сельских жителей.
Прокламация генерала Менара, обращенная к «водуазскому народу», появилась 23 января 1798 года. В ней он заверил, что французская армия пришла к его границам, чтобы поддержать требования народа и уберечь его от посягательств «врагов свободы». Одновременно с этой прокламацией по краю стала рассылаться 10-страничная брошюра, содержащая «Инструкции к ассамблее представителей Леманской республики»[230] и подписанная Лагарпом и его младшим товарищем по парижской эмиграции, Венсаном Пердонне. Вдохновленная этим горстка водуазских «патриотов» в ночь на 24 января провозгласила в Лозанне независимую Леманскую республику. Вечером 25 января Менар направил делегацию к командующему бернскими войсками в земле Во, чтобы объявить о вмешательстве Франции в случае выступления Берна против местных «патриотов». Однако часовым водуазского селения Тьерран показалось, что к ним приближается не мирная делегация, а атакующие враги, и они открыли огонь, поразивший двух французских гусар. Этот пограничный инцидент предоставил Франции «законный предлог», чтобы вступить на территорию Бернской республики. 28 января войска Менара заняли землю Во, объявив что это делается для ее «защиты». Так началась Гельветическая революция.
Конечно, прямое влияние Лагарпа на происходящее не следует преувеличивать. Разосланные из Парижа его «Инструкции» едва ли оказали на тех, кто провозгласил независимость Во, большее влияние, нежели присутствие 10-тысячной французской армии. Да и в дальнейшем революция не следовала плану Лагарпа: ведь, например, представителей бернских властей не арестовали (как он требовал в цитированной выше прокламации), а напротив, горожане устроили своим бальи почетные проводы, на которых некоторые даже плакали! Впрочем, и те патриоты, которые 24 января вывесили из окна в доме напротив Лозаннской ратуши зеленое знамя (цвет был подсказан Лагарпом) эфемерной Леманской республики со словами «Свобода. Равенство», в последующих революционных событиях не сыграли никакой решающей роли. По сути, их историческая миссия оказалась выполнена в тот момент, когда они создали предлог для вторжения французской армии. Отсутствие же какого-либо сопротивления со стороны бернского правительства объясняется тем, что его раздирали противоречия: в результате бальи земли Во остались в критический момент без указаний из центра, а 25 января их просто отозвали в Берн, где было решено сосредоточиться на защите своей «коренной», немецкоязычной территории[231].
В феврале Менар, а затем сменивший его генерал Гийом Брюн вел переговоры с Берном, ожидая подкреплений. При этом тысячи французских солдат, размещенных по городкам и деревням земли Во, вовсе не были вежливыми с местным населением: источники зафиксировали масштабные требования Менара по реквициям денежных средств и продовольствия в пользу армии, а также дополнительный набор рекрутов среди водуазцев (4 тысячи человек), что вызывало у народа ропот, а иногда и прямые протесты против своих «защитников»[232]. Наконец, к началу марта с севера выдвинулась вторая французская армия под командованием дивизионного генерала Бальтазара фон Шауэнбурга (она еще в декабре 1797 года аннексировала связанные с Берном договорами протестанские владения епископа Базельского, то есть формально именно она первой нарушила суверенные права Конфедерации). Но за этот месяц с начала революции уже большинство «подчиненных территорий» в Швейцарии заявили о своей независимости от прежних кантональных «господ». Характерно, что этот процесс не только протекал преимущественно мирно, но и не означал распада страны, поскольку новые независимые образования тут же требовали своего принятия в состав Конфедерации. Одновременно происходила и ликвидация неравенства в правах между городскими и сельскими жителями кантонов, причем только в Цюрихе для этого потребовалось вооруженное выступление крестьян против магистрата, а в Люцерне наоборот – революционный заговор созрел внутри самого правительства и привел к государственному перевороту с последующей передачей власти народному собранию. Дольше всех (до мая 1798 года) «Старый режим» продержался в северной части Республики семи десятин, иначе говоря в Верхнем Вале[233].
Первого марта по приказу Директории обе французские армии пришли в движение, избрав своим главным противником Берн. Золотурн и Фрибур без боя открыли ворота французам, лишив тем самым Берн важнейших союзников. На защиту «старой Конфедерации» он смог выставить лишь несколько тысяч человек собственного ополчения с плохим вооружением, а также несколько сот солдат, пришедших из лесных кантонов. Здесь-то и выяснилась, чего на самом деле стоит «тирания Берна»: ограничения прав и репрессии воспитали здесь в народе чувство отдаленности от той кучки олигархов, которая пользовалась властью, а потому в критическое время огранизовать эффективное сопротивление, выставить против чужой армии толпы жителей, которые бы поддержали свою «законную республику», не удалось.
Видя неизбежный крах своего режима, 4 марта подал в отставку давнишний покровитель Лагарпа Н.Ф. фон Штейгер. На следующий день этот 68-летний старик принял участие в битве с французами при Граухольце, где надеялся «обрести почетный конец и не пережить несчастную родину». На поле боя его спасли друзья и вывезли в Южную Германию, откуда он вплоть до своей смерти в конце 1799 года пытался организовывать сопротивление[234].
Одержав победу, французская армия в тот же день, 5 марта, заняла Берн. Было видно, как радовались французы унижению своих прежде столь надменных и богатых соседей. Это выражалось в том, что военные успехи сопровождались символическими акциями, вполне в духе Французской революции. Так, в Муртене разрушили памятник победы конфедератов над бургундцами (которых французы сочли частью своей нации). А из Берна в Париж были вывезены знаменитые медведи, городские талисманы, которых как минимум с XV века постоянно содержали в центре города, в специальных рвах (нем. Bärengraben). Эту акцию доверили «патриоту» Виктору-Теодору Жюно, освобожденному из бернской темницы, куда его заключили в январе за призывы к созыву собрания представителей земли Во.