.
Устранение Окса – сильного политика и идейного сторонника революции, к которому вряд ли можно в полной мере отнести предъявленные обвинения – тем не менее было необходимо Лагарпу для реализации собственной программы «спасения Отечества». К ней относилось обретение подлинной независимости от Франции, наполнение бюджета за счет распродажи национальных имуществ, а на вырученные деньги – создание собственной регулярной армии, для чего сперва образовывалась гвардия в 500 офицеров «для охраны верховных властей» (то есть в первую очередь Директории), которые бы ежемесячно сменялись, чтобы у себя на местах обучать новых бойцов. Через год Лагарп надеялся таким способом поставить под ружье 50 тысяч человек, «способных защищать землю Гельвеции и ее независимость». Пока же «надобно было спасать деревни, заморенные армейским постоем, утирать слезы несчастных, поддерживать с гражданскими и военными агентами французской Директории и с нею самой нелегкие сношения, каковые нищета, преграды и бесконечные горести нимало не облегчали»[257].
В своих публичных обращениях от имени Директории Лагарп выдвигал чрезвычайные меры, которые «были суровыми, быть может, жестокими, но достойными наших предков, <…> они вполне соответствовали республике, подвергнутой тысячам смертельных угроз, от которых можно спастись только мерами в высшей степени энергичными». Лагарп предлагал «торжественно объявить, что вся Швейцария – это большой военный лагерь, и каждый житель призван защищать его как солдат», что общины несут ответственность за собственность и за семьи всех, кто ушел на защиту родины, что республика берет на себя попечение о раненых и детях, оставшихся сиротами, и, наконец, что части дезертиров, пойманные вне поля боя, подлежат децимации «согласно обычаям древних швейцарцев и римлян», а выжившие будут поставлены на передовую линию, чтобы искупить свое бесчестие[258].
Проведение в жизнь таких мер требовало укрепления исполнительной власти, что естественным образом приводит Лагарпа к мысли о «диктатуре». Собственно, ее уже напоминало долгое (два с половиной месяца, до 4 сентября 1799 года) председательство Лагарпа в Директории. Но, как подчеркивают современные историки, понятие «диктатуры» воспитанный на античных авторах, Плутархе и Таците, Лагарп понимал именно в римском смысле[259]. «Временная диктатура казалась мне необходимостью, но, искренний друг свободы, я хотел, чтобы законодательный декрет, который бы одобрил эти чрезвычайные полномочия, тщательно определил их, установив пределы и объявив наказание, которое будет вынесено Директории, если она преступит свои новые полномочия или продлит их хотя бы на минуту дольше установленного срока»[260]. Действительно, с согласия законодательных палат Директории был передан ряд полицейских полномочий: так, ее приказа было достаточно для ареста и помещения под стражу (что использовалось для взятия в заложники членов бывших правящих семейств в кантонах, которых подозревали в сговоре с врагом). Но Лагарп размышлял и о более глубокой централизации исполнительной власти, к чему его явно подтолкнул произошедший во Франции переворот 18 брюмера (9 ноября 1799 года), препринятый вернувшимся в Париж Наполеоном Бонапартом.
Пока Наполеон находился в Египте, военные действия в Европе летом и осенью 1799 года шли с переменным успехом. С одной стороны, к концу августа 1799 года армия генерал-фельдмаршала графа Александра Васильевича Суворова-Рымникского очистила от французских войск Северную Италию, после чего ему было предложено соединиться с Римским-Корсаковым возле Цюриха с тем, чтобы далее обе армии вместе развивали наступление на территорию Франции. Кратчайший путь к соединению лежал через Сен-Готард. 21 сентября русская армия выступила из Беллинцоны в сторону альпийского хребта; так начался знаменитый Швейцарский поход Суворова. Замечательно, что при его армии находился бывший ученик Лагарпа, 20-летний великий князь Константин Павлович, для которого это был первый опыт участия в боевых действиях. Некогда юный Константин, обижаясь на Лагарпа, обещал прийти за ним в Швейцарию во главе армии – и вот, удивительным образом, данное им обещание начало воплощаться в жизнь!
С другой стороны, генерал Массена очень вовремя, 25–26 сентября, разбил под Цюрихом армию Римского-Корсакова, вынужденную отступить с территории Гельветической республики за Рейн, и это лишило смысла поход Суворова (о чем тот еще не мог знать). Правое крыло французской армии под командованием дивизионного генерала Клода Лекурба столь же вовремя вытеснило австрийцев из Центральной Швейцарии и взяло под контроль Сен-Готард, перегородив Суворову путь. Тому, правда, после тяжелых боев удалось пройти через перевал, долину Урсерн и Чертов мост, чтобы вдоль Ройса спуститься к Альтдорфу (столице кантона Ури и «мифа о Телле»). Но затем в Муотатале Суворов узнал о поражении Римского-Корсакова и принял решение не идти дальше к Цюриху, где находились заведомо превосходящие его силы противника, а пробиваться через Гларнские Альпы в долину Рейна.
Ни для кого в Гельветической республике не было секретом, что Лагарп воспитывал и Александра – нынешнего наследника российского трона, и его брата, который сейчас вместе с Суворовым с оружием в руках вступил на швейцарскую землю. Не раз Лагарп слышал за спиной упреки в том, что он «служит интересам России», да и к тому же получает от царя пенсию, которая до избрания членом Директории действительно оставалась единственным источником его доходов. Даже в мае 1798 года, то есть в разгар революции, Лагарп умудрился-таки отправить Александру письмо с просьбой обеспечить ему очередную годовую выплату! Правда, с момента избрания в Директорию, чтобы не навлекать на себя новых подозрений, Лагарп прекратил всякие сношения с Россией (в том числе столь дорогую для него переписку с учеником). Но в то же время он продолжал чувствовать себя связанным с этой страной и ее правителями, которые были для него вовсе не чужими людьми.
Узнав о наступлении корпуса Римского-Корсакова, в июле 1799 года Лагарп воспользовался первым же удобным случаем (перехваченным пакетом с дипломатической почтой на имя императора), чтобы передать Павлу I письмо, где с политической точки зрения доказывал пользу для России сохранить независимую и целостную Швейцарию, а с чисто человеческой стороны задавал вопрос, который не мог не задеть Павла, радушно принятого в Альпах в 1782 году: «Когда проезжали Вы некогда по нашей стране, жители ее Вас приветствовали; с тех пор ничего они недостойного не совершили. Взываю я, Государь, к Вашей вере и не боюсь у Вас спросить, отчего приказывает Ваше Императорское Величество своим воинам сию гостеприимную землю разорять?»[261]
Письмо Лагарпа к Павлу I удивляет той откровенностью и прямотой, с которой председатель гельветической Директории обращается к главе враждебного государства, надеясь, что их личные отношения помогут в решении международных проблем. Лагарп даже не преминул напомнить Павлу об особой связи между ними, которая установилась после памятного объяснения в Гатчине в 1795 году. Впрочем, это был вовсе не «приватный», а публичный ход швейцарца, который зачитал письмо своим товарищам по Директории – «по секрету» (который, конечно же, тут же стал известен французам!), но одновременно и допуская в будущем возможность его публикации[262]. Однако этот честолюбивый демарш не принес положительных результатов. У французов появился лишний повод усомниться в лояльности к ним Лагарпа (которая и без того была под вопросом), а Павел I проигнорировал политические аргументы письма, но, раздраженный его дерзостью, приказал лишить Лагарпа российского ордена и пенсии «за его неистовое и развратное поведение» как революционера и даже передал в армию приказ при первой же возможности арестовать Лагарпа и доставить его в Россию[263].
Как видим, шутливые слова Константина продолжали сбываться… И Лагарп как будто включился в незримую словесную дуэль: 6 октября он писал Моно, узнав, что Константина видели в Альтдорфе: «Было бы здорово его сцапать!» – именно в таких выражениях, словно речь по-прежнему идет о непослушном ученике. Но на деле Лагарп вел себя благородно по отношению к русским противникам: 2 ноября он переправил в лагерь Суворова письмо императрицы Марии Федоровны к Константину, перехваченное швейцарцами, приложив к нему несколько собственных строк с упреками бывшему воспитаннику: «Русские солдаты явились сжигать наши дома и разорять наши поля, хотя мы к тому никакого не дали повода. Грусто мне думать, что два народа, один от другого на четыре сотни лье отстоящие, знакомство свое начинают с войны истребительной»[264].
К моменту отправки этой записки армия Суворова уже покинула швейцарскую землю. Героический переход через перевал Паникс смог вывести русские войска из каменного мешка, в котором они оказались. Однако все могло бы закончиться не так благополучно из-за энергичных действий Лагарпа, о чем он не преминул рассказать позднее: «Гельветическая Директория приказала занять перевал Паникс; по роковой случайности приказ запоздал. Когда бы вовремя он был получен, большую часть русской армии обрекло бы сие на гибель, ибо тремя днями позже снег все пути засыпал»[265].
Хотя к концу октября 1799 года французская армия восстановила контроль почти над всей территорией Гельветической республики, но общее настроение как среди политиков, так и в народе было далеко не победное, а скорее наоборот. Ужасы войны и огромный понесенный ущерб будут давать о себе знать еще долго. Вот, например, одна лишь маленькая долина Урсерн насчитала у себя за год почти миллион ночевок солдат и офицеров, растеряв весь домашний скот. А победители-французы, которые «спасли» Швейцарию (между прочим, в полном соответствии со своими обязанностями по союзному договору), требовали, чтобы им за это вновь заплатили, и притом немедленно! Массена наложил огромную контрибуцию на Базель, Санкт-Галлен и Цюрих, и вообще «с городами союзнической нации так обходился, как будто они у врага отбиты». 11 октября 1799 года гельветическая Директория по инициативе Лагарпа издала постановление, запрещавшее уплачивать эту контрибуцию «под страхом быть объявленным изменником родины». Лагарп никогда не забывал попенять Массене, что именно он «упустил» армию Суворова. Обоюдный конфликт достиг такой силы, что по сведен