Но самым сильным впечатлением здесь для великого князя, как и для его наставника, стало восхождение на Везувий, состоявшееся 20 марта 1819 года. Вулкан находился тогда в активном состоянии (очередное из его слабых, некатастрофических извержений, происходивших регулярно на рубеже XVIII–XIX веков, началось в декабре 1818 года), и потоки лавы перестали течь с вершины всего за пару недель до приезда наших путешественников, открыв возможность совершить подъем к кратеру. Проводников и снаряжение они наняли в селении Резина у подножия Везувия (именно на этом месте когда-то располагался античный Геркуланум, погребенный под слоем вулканического шлака). Оттуда путники поднялись к подножию конуса вулкана, а затем начали медленное продвижение вверх по сыпучему грунту, настолько подвижному, что иногда увязали в нем по колено. Тех, кто не имел навыков подъема в горах (в том числе Михаила Павловича), проводники вели на особых страховочных кожаных ремнях, надетых им на плечи; Лагарп же, по-видимому, обходился без этих приспособлений (он потом с улыбкой вспоминал эту картину в письме к великому князю Михаилу Павловичу от 15 декабря 1826 года)[438].
Они пересекали впадины, устланные гладким черным вулканическим песком, вышли к месту, где совсем недавно текла лава, а из трещин обильно сочился пар, ощущали почти нестерпимый жар вулкана, попадали в облака удушающего дыма, которые ветер приносил сверху, но, наконец, невредимыми достигли границы большого кратера. Путешественники были вознаграждены там за все трудности роскошной панорамой Неаполитанского залива вплоть до островов Капри, Искья и Прочида, и долго наблюдали «заход солнца, какой можно видеть только в Италии и какой никого не оставляет хладнокровным». Одновременно всего в двухстах шагах от них малый кратер, находившийся в глубине большого, с ужасающим шумом выбрасывал камни (Лагарп насчитал семь извержений с интервалами 8–10 минут). Трудно было оторваться от этого зрелища, и, хотя проводники уверяли, что оно не представляет никакой опасности, камни долетали почти до них, а когда путники, наконец, начали спускаться (к большому огорчению Михаила Павловича), раздалась оглушительная канонада и град раскаленных камней обрушился ровно на то место, где только что располагалась вся группа[439].
Любопытно, что столь яркое приключение, чьим инициатором, очевидно, являлся сам Лагарп (поскольку ни в каких предварительных дорожных планах оно не значилось), затем ни разу не было упомянуто им ни в письмах к Марии Федоровне, ни к Александру I; да и сам Михаил Павлович (судя по сохранившимся ответным письмам Марии Федоровны Лагарпу) хранил молчание об этом походе. Значит ли это, что свое участие в таком рискованном предприятии они решили держать в секрете от императорской семьи? Как бы то ни было, оно еще больше сплотило швейцарца и великого князя, способствуя дальнейшему успеху всего путешествия.
Пребывание в Неаполе имело и другой результат – бывший министр внутренних дел короля Иоахима Мюрата, граф Джузеппе Дзурло, подарил Лагарпу большую этрусскую вазу, которую швейцарец счел нужным переправить Александру I для его эрмитажной коллекции. В ответ он попросил императора передать в дар водуазским музеям собрание российских минералов и карт, что было тем исполнено с избыточной щедростью (письма от 3 апреля и 25 августа 1819 года, 22 марта и 3 сентября 1820 года). Эти подарки царя фактически заложили основу кантонального естественно-исторического музея в Лозанне[440].
Итак, ментор достиг своей цели: итальянский тур стал для юного брата Александра I и ярким впечатлением, и живой пищей для ума, постигающего «великие уроки истории». Лагарп со своей стороны был доволен воспитанником, тем, как развилось его чувство прекрасного, а еще более – чувство здравого суждения и размышления, о чем швейцарец как педагог прежде всего и заботился. По итогам путешествия Лагарп адресовал Александру I детальные рекомендации по дальнейшему развитию характера и способностей Михаила Павловича, основанные на наблюдениях за ним (8 мая 1819 года). Помимо этого и сам Михаил получил от швейцарца подробнейшую инструкцию. Лагарп поступил здесь точно так же, как он сделал, расставаясь с Александром в 1795 году – записал наставления о том, как великому князю следует распряжаться своим временем, чтобы употреблять его с наибольшей пользой, и всячески подчеркивал, что именно знания будут служить в его жизни главным средством приобрести уважение окружающих (а для этого Лагарп рекомендовал ему для чтения значительный список книг, от античных авторов до современных политэкономов, историков и философов – теоретиков естественного права)[441].
Однако помимо чисто познавательного и воспитательного значения, путешествие великого князя Михаила Павловича по Италии в конце 1818 – первой половине 1819 года имело еще одно, на первый взгляд неочевидное, измерение – политическое. Нельзя забывать, что это была эпоха Рисорджименто, то есть развития национального движения в поддержку либеральных конституционных реформ против угнетателей «народа Италии», в роли которых в первую очередь выступали короли Сардинии и Неаполя (стремившиеся после возвращения на трон восстановить в своих государствах «Старый порядок»), а также австрийцы, присоединившие к своей империи значительную часть Северной Италии. Значительную роль в этом движении играли тайные общества (знаменитые карбонарии), но ему сочувствовали также и некоторые высокопоставленные лица итальянских государств. Подъем этого движения после 1815 года отражал неудовлетворение широких общественных кругов Италии результатами Венского конгресса, что в ближайшем будущем вылилось в революционные события 1820–1821 годов в Сардинии-Пьемонте и Неаполе.
В этой ситуации политического напряжения в Италии взоры многих ее деятелей обращались в сторону России в надежде, что влияние последней станет здесь естественным противовесом реакционной политике Австрии. И Россия, казалось, оправдывала эти надежды. Статс-секретарь граф И.А. Каподистрия уделял большое внимание итальянским делам. При его поддержке посты русских посланников в ключевых политических центрах Италии, Турине и Риме, занимали князь Петр Борисович Козловский и уже упоминавшийся А.Я. Италинский, известные своими либеральными взглядами. И это оказалось особенно важным после Варшавской речи Александра I, которая получила широкий резонанс, а Козловский и Италинский (судя по тайным дипломатическим донесениям других держав) в разговорах с итальянскими либералами всячески восхваляли «свободомыслие царя, давшего бедной Польше конституцию»[442].
На этом фоне во второй половине 1818 года стали распространяться слухи о том, что после Аахенского конгресса Италию посетит сам Александр I. И хотя в результате туда отправился лишь брат российского императора, Венский двор счел нужным одновременно организовать в качестве «противовеса» поездку в Италию австрийского императора Франца I в сопровождении князя К. фон Меттерниха. Таким образом обе поездки становились своего рода конкурирующими демонстрациями влияния двух держав, России и Австрии, на Италию.
При этом характерно, что и князь Козловский, и Италинский были хорошими знакомыми Лагарпа (последний вообще принял его вместе с великим князем Михаилом у себя дома в Риме). Кроме них наши путешественники встречали на своем пути большое количество русских, в которых иностранные дипломаты видели «агентов влияния», посланных Каподистрией. Здесь же весной 1819 года находился и сам статс-секретарь, который взял отпуск «для поправки здоровья» (правда, о встречах с ним в Италии Лагарп не упоминает). Действительно ли, как предполагал Австрийский двор, эти русские «агенты» были связаны с карбонариями? И, соответственно, общение этих людей с Лагарпом и его высокородным спутником не создавало ли «опасную связь», по которой карбонарии получали доступ к персоне российского императора? По крайней мере, так это могло восприниматься. Например, услуги в связи с отправкой в Россию вышеупомянутой этрусской вазы Лагарпу и великому князю Михаилу оказывал русский консул граф Георгий Дмитриевич Мочениго, а он, согласно австрийским донесениям, «заигрывал с тайными обществами в Неаполе», причем, вероятно, согласно инструкциям от Каподистрии.
Наконец, и сам Лагарп был достаточно активным и известным спутником брата российского императора, чтобы усилить политические трактовки этой поездки. У Лагарпа существовали давние приятельские контакты с представителями итальянской политической элиты (например, упомянутым выше графом Дзурло). Швейцарец мог возобновить их и во время своего недавнего визита в Северную Италию в августе 1817 года. И, конечно, царский наставник во время поездки с Михаилом Павловичем не мог отказать себе в возможности вести либеральную пропаганду и освещать с этой точки зрения взгляды и намерения Александра I. Вот что тогда сообщала супруга графа К.В. Нессельроде в письме к мужу: «Ты должен знать, что во время своего путешествия по Италии Лагарп вел себя, по обыкновению, как смутьян, и проповедовал в провинциях, подвластных Австрии, независимость; он даже назвал (а скорее осквернил) покровителем этой независимости императора»[443].
Пик неявного противостояния Лагарпа с Австрийским двором, несомненно, наступил в конце марта – начале апреля 1819 года в Риме, где после возвращения из Неаполя швейцарец находился одновременно с императором Францем I и Меттернихом. Именно там им всем стало известно, что студент Йенского университета Карл Занд убил немецкого писателя и публициста Августа фон Коцебу, в котором видели одного из идеологов Священного союза. Лагарп мог тогда наблюдать «европейскую реакцию» в действии: Меттерних немедленно решил воспользоваться этим событием для масштабных репрессий против общественного движения, обвиняя его в подготовке революции, и эти планы обсуждались в римских салонах на глазах Лагарпа.