Научные работы, проекты и программы этих продлевателей жизни и (мета)физиков бессмертия сопровождались приподнятой риторикой обетований. К ней присоединялся дидактический тон рассуждений о «новом человеке», чье нравственно-биологическое совершенствование подавалось как предпосылка функционирования новой культуры человечества. Лев Троцкий считал, что в будущем можно будет «создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно – сверхчеловека»[146].
Проект «бессмертие» дополняется проектом создания Нового Человека. Последнему сопутствуют различные опыты, включая психологические и педагогические эксперименты, в которых решающее теоретико-методологическое значение получил психоанализ. В Москве основываются Русское психоаналитическое общество и Государственный психоаналитический институт. Одну из ведущих ролей, среди прочего благодаря своему влиянию на более молодых психологов Александра Лурию и Льва Выготского, взяла на себя психолог Сабина Шпильрейн[147], защитившая диссертацию под руководством К. Г. Юнга и в 1923 году вернувшаяся в СССР из Швейцарии. Она работала над применением психоаналитических методов к детям в созданных с этой целью детдомах сначала в Москве, затем в Ростове-на-Дону. Однако психоаналитический подход просуществовал недолго[148]. С падением Троцкого, ярого поборника психоанализа, последний был отвергнут и начал «преследоваться». При этом опирающаяся на старые педагогические модели воспитательная методика Антона Макаренко, вовлекшего в свой воспитательный проект беспризорников, малолетних бандитов и проституток, никаких препятствий не встретила. Задействование психологических или психиатрических методов в педагогике было направлено на реализацию антропологических мечтаний о преображении, перерождении, перевоспитании, переплавке, перековке, которые должны произойти под руководством партии[149]. Перековка[150] как проект перевоспитания продержалась до 1930‑х годов. Если в детдомах стремились воспитывать людей нового типа, то программы перековки были предназначены для тех, чей (неправильный) жизненный путь уже начался. В приставках «пре-» и «пере-» заключена суть этих метафор: преображение изначально имеет религиозную окраску, перевоспитание происходит из педагогики, однако переплавка и перековка отсылают к ремесленному труду: человек, будто обрабатываемое изделие, подлежит радикальному изменению; к этим последним обозначениям семантически примыкает и перестройка: перестроены должны быть существующие условия.
Проект Нового Человека (неизбежно) сопровождается проектами, призванными научить его мыслить новыми (космическими) категориями. Концепции иммортализма развивались в тесной теоретической близости к космизму – своего рода спекулятивной космофизике[151], нашедшей выражение в научных трудах и так называемой научной фантастике. Один из провозвестников космонавтики Константин Циолковский (1857–1935) усматривает бессмертие в составляющих человека атомах, которые считает бессмертными носителями сознания. Ученый-самоучка Циолковский, публиковавший свои футурологические концепции в теоретических трудах, а также (в радикальной форме) в жанре научной фантастики, провел ряд экспериментов, убедивших его в возможности покорения космоса при помощи ракет. Одна из последних его публикаций (1935) называется «Наибольшая скорость ракет». Предсказанный им год начала освоения космоса – 1950‑й («Спутник-1» опоздал на семь лет), а первого пилотируемого полета – 2000‑й (Гагарин опередил его в 1961 году). В своих художественных повестях он описывал высадки на Луну, что соответствует приписываемым ему известным словам: «Земля – колыбель человечества, но нельзя вечно оставаться в колыбели»[152]. «Русский космизм» предстает типичным примером изобретенной традиции (invented tradition), созданной еще и с целью обосновать традицию изобретения (tradition of invention). С отсылкой к оккультной традиции раскрывает легендарное ядро российского прославления Циолковского Михаэль Хагемейстер[153].
Эйфория прорыва сообщила импульс и другим научно-фантастическим текстам. Например, прозе Сигизмунда Кржижановского, в чьих «Воспоминаниях о будущем»[154] осуществляется пространственно-временной эксперимент, предпосылками которого служат физико-математические (а по сути философские) рассуждения и создание манипулирующего временем аппарата. Построив такую машину и приведя ее в действие, герой Кржижановского получает возможность доказать свою новаторскую теорию взаимосвязи пространства и времени. Речь о концепции ускоряющего или замедляющего время преобразования, которое до некоторой степени осуществляется в пространстве. С этой целью изобретаются «времярез» и «темпоральный переключатель». Пространственно-временное наложение должно приводить к тому, чтобы «прошедшее и будущее превращались лишь в два тротуара одной улицы, проходящим по которой предоставляется идти и по будущей и по прошедшей стороне – кому как удобнее». По возвращении из своего путешествия сквозь время, забросившего его в пространство будущего и катапультировавшего обратно посредством заднего хода, герой рассказывает о прорыве в преобразованное ускоряющим аппаратом пространство-время: о темпорально-спациальных переживаниях – например, об измеряемом при помощи темпограмм nunc, которое растягивается в вечность (когда в будущем наступает остановка), и о времени, которое внезапно оказывается вне времени. Особенность эксперимента в том, что происходит этот полет, преобразующий время, при помощи надеваемой на голову шапкообразной воронки, делающей невидимыми и человека в ней, и сам аппарат, и в конечном счете совершается только в голове путешественника во времени.
Предусматривает космофизический утопизм и образцовую с точки зрения нового человека общественную форму. Примером может послужить «Красная звезда» Богданова[155] – дореволюционный утопический роман, повествующий об устройстве нового внеземного общества. После революции «Красная звезда» воспринималась как некое обетование, провозвестие спасения. Многие заключенные ГУЛАГа должны были ее знать.
Эти тексты с их доведенными до крайности утопическими идеями и эксперименты заключали в себе научный абсурд. Энергия и кровь не были объектами чисто естественно-научными. И энергия как дальнейшая передача прожитой жизни (или, вернее, неистребимость несущей жизнь энергии), и кровь, которая, циркулируя между двумя организмами, придает их соединению все новую жизненную силу, принадлежат к области неизмеримого. А значит, физико-физиологический эксперимент не мог исключить метафизику. Возвращение мертвых, прием и отдача энергии, обмен кровью – все это взаимосвязанные идеи вечной регенерации. Ответом на требование бессмертия в конечном счете стал пересмотр этого бессмертия: как неугасания, дальнейшей передачи, воскресения. Переосмысляющие пространство и время футурологические концепции тоже вращаются в сфере пока что неизмеримого, проектируя в своих фантазмах существующего в новых измерениях человека.
Упомянутая теоретическая, а в случае с Богдановым и практическая «бурная деятельность» протекала в эпоху, когда депортации были в порядке вещей, свирепствовал «красный террор» и совершались массовые расстрелы. Эти вещи словно бы происходили на разных уровнях, как будто между этими сферами не было никакого контакта.
Рядом с «чистками», приведшими к ликвидации или депортации жизнеспособных (притом способных трудиться на благо культуры, науки, экономики, а впоследствии и армии, «полезных») людей, усилия, вложенные в эти идеи бессмертия и продления жизни, а также в попытки их реализации, кажутся парадоксальными. Впрочем, проекты оптимизации качества жизни советского нового человека тоже утратили официальную поддержку. Некоторые исследователи, проводившие эксперименты по продлению жизни и достижению бессмертия, но также и идейные пропагандисты, мнившие себя провозвестниками нового коммунистического человечества, устранялись: их утопии, нередко преподносившиеся в гиперболизированном виде, обладали несомненным тревожным потенциалом[156].
Так называемая посмертная реабилитация, затронувшая после смерти Сталина многих выдающихся людей из числа жертв ГУЛАГа, тоже парадоксальна (хотя некоторым родственникам погибших она принесла удовлетворение), поскольку опять-таки выражает идею санкционированного государством и бюрократически закрепленного продолжения жизни. Еще один парадокс – сохраняемое тело Ленина – можно наблюдать в московском Мавзолее. Бальзамирование Ленина положило начало культу, первоначально питавшему надежду на его скорое воскрешение[157]. Впоследствии эту надежду, о крахе которой наглядно свидетельствовал едва сдерживаемый распад ленинской мумии[158], сменила вошедшая в ритуальный речевой обиход убежденных коммунистов и помещаемая на плакатах формула «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить».
6. Подозрение и арест: Лидия Чуковская
В борьбе с «контрреволюцией» Феликс Дзержинский 5 сентября 1918 года провозглашает «красный террор», методами которого должны стать «устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности»[159]. Начертанный на визуально агрессивных плакатах б