Остаток дня для Виктора был таким, что он не один раз обругал тупого лося, припершегося не вовремя и не туда. Для тушенки потребовалось немыслимое количество воды и дров — Ирка перемывала и кипятила все найденные банки. На счастье Вити, банька у Арины оказалась функционирующей. Потом Ирка тушила лосятину, а Виктору пришлось заниматься китайской работой, поддерживая в печи «малый, но равномерный огонь», что оказалось сложнее, чем просто спалить всю эту деревушку целиком и пару таких же в придачу.
Когда дело дошло до закатывания банок, Витя считал, что может перевести дух, но Ирка погнала мужа в баню. Оказывается, что там опять надо набирать воду. Хорошо колодец оказался неисчерпаемым, но все равно было непонятно, куда Ирка всю воду подевала…
Пообедать не получилось, кухня была заставлена разномастными банками, а за ужином Виктор, поев чего-то, что и не разглядел, уснул прямо за столом сидя. Ириха милосердно дала ему подремать четверть часа, после чего, продрав глаза, он вдруг вспомнил:
— Слушай, а ведь тушенка опасна, там ботулизм может развиться!
— Не разовьется!
— Почему это ты так уверена?
— Потому что потому, что кончается на «у». Если хранить при температуре ниже восемнадцати градусов, ботулотоксин не вырабатывается. А у Арины в подполье — до июля не будет. А может, и вообще не будет — подвал у нее качественный. Давай вставай, банки закатывай. Нехорошо, конечно, что у нас в трехлитровых в основном. Да и сала нет — залить бы сверху… Ладно, что есть…
В баню поползли уже глубокой ночью. Мылись вяло, как сонные мухи. От тепла окончательно развезло. Все за день сделать не успели, но сил уже никаких не осталось. В избе было жарко и сытно пахло тушенкой.
В медпункте вовсю идет свара. Понятное дело, дамы, оставшись одни, делят полученные медикаменты. Правда, до стрельбы не дошло, но вмешаться приходится.
Забрав то, что стоит раздать завтрашним участникам вылазки, величественно отбываю, прекрасно понимая, что вообще-то это скорее отступление — дамы сейчас опять заспорят.
В салоне застаю Демидова. За последние дни он как-то отъелся, определенно. Вижу, что он занят делом — набивает рожки, при этом выбирая патроны из разных кучек. Оказывается, трассеры добавляет каждым третьим патроном. Ну, это хорошее дело, в перестрелке прицелиться не всегда может получиться. Ну, это я не на своем опыте знаю, это мне рассказывали.
Спрашиваю Демидова, о чем он задумался.
— Да этот, дядь Паша, мне про таких «кульных» пацанов рассказывал тут. Реально — крутые.
Сильно удивляюсь, заподозрить милейшего Павла Александровича в рассказах о криминальных авторитетах никак не получается. Если б омоновцы еще об этом толковали — я б понял.
— И чего рассказал?
— Короче, там один авторитет крышевал малышевских, собрал бабло, а когда на хазу поехал — решил, что мало взял. Ну, короче, он крутой такой, братву по домам отправил, а сам один вернулся и малышевским — давай еще бабла. Те его за ноги к двум елкам привязали и порвали пополам. Потом, короче, к его бабе поехали, типа твой волчища позорный коньки откинул — будем тебя теперь крышевать, а ты за Малышева выходи, пучком тогда все будет. Ну а та, короче, хитрая скобариха — да говно вопрос говорит. Я согласна типа, давайте квасить. Ну те, короче, купились, как лохи последние, ужрались вусмерть. Баба своим братанам — мырг. Те пьяных малышевских замочили во сне. Во какие дела!
— Круто! Ты, кстати, из пистолета научился работать или все неграм подражаешь?
— Да че вы все прицепились!
— Голова — два уха, людей не хватает, стрелки нужны, а тебе все понты детские…
— А то вы мне ствол дадите!
— Если будешь уметь им работать, и без понтов, то дадим. Ты, к слову, читать умеешь?
— Ну. Умею.
— Если тебе пару книжек толковых притащу — будешь читать?
— Да ну, скука это.
— Ну гляди. Хозяин — барин. Токо телевизора тут нету, кина тоже долго не будет.
— Ты сам обещал музейским кино казать. Дядь Паша говорил. А книжки при чем?
Оп! А ведь и действительно, вчера разговор был. И я забыл, и они что-то не чухнулись.
— Притом что про кульных нигга-гангстов — ни фига книжек нет. А про твоих сверстников, которым оружие дали, есть. И про то, как они это оружие грамотно пользовали, тоже.
— Не, не люблю читать. Ты мне лучше так расскажи.
— Будет время — расскажу. А где все?
— Дернули к ментам.
Это новость. И точно — нет обоих бронетранспортеров, на площади отсутствует наш автобусик, да и грузовиков вроде тоже нет. Это они, получается, колонной рванули? И почему меня не позвали?
— Здесь кто еще остался?
— Андрей внизу вещи роет.
Спускаюсь. Андрей там и разбирает сумки с вещами. Еще те — из магазина.
— Ну а меня что не позвали?
— Николаич так решил. Там несколько сотен человек, опять же омоновцы. Лекаря попросят помочь, то-се, только мы тебя завтра и видали. А так — приедут люди сюда, тут им и помогут. Да они такой колонной поперли, что некому их останавливать.
— А ты тут чем занимаешься?
— Да была у нас пара серьезных болтов. Оптику я на них поставил. А вот патроны где-то тут.
— Ну а чем СВТ не годятся?
— Болты охотничьи, на крупного зверя. Если против морфов-то, пожалуй, могут быть и лучше «Светок». Берут дальше, кладут лучше. Завтра и посмотрим.
С этими словами Андрей выкапывает наконец коробку с патронами. Показывает мне один. Совершенно диковинный — длинная гильза непривычного размера и рисунка, странноватая пуля.
— Калибр триста. Винчестер магнум.
— Это что, крупнокалиберная винтовка?
— Ага. Чуть-чуть до нашего, двенадцать и семь, не дотягивает. Потому отдача мягче, грохот не такой сильный, а работает на приличные дистанции. Патронов кот наплакал, потому возьмем как дополнение к «Светкам».
— Я о таких даже не слыхал.
— Немудрено — вещь редкая. Цены немалой. Очень немалой.
— Слонобои?
— Ага. Можно и так сказать.
Странные патроны с виду. И пули странные.
— Не понимаю — вы по стоимости, что ли, отдавали оружие Михайлову?
— Нет, по характеристикам. Это, конечно, и со стоимостью совпадает, как правило, — но вот с какой стати отдавать стражу ворот дальнобойную снайперку? Вполне хватит помповухи. Самое смешное — у него и получится лучше, и толку больше будет. А что это у тебя?
— Медицинские прибамбасы вам на завтра. Подвинься, что ли, мне по кучкам разложить надо.
Некоторое время копаемся каждый в своем. Успеваю разложить добро по новеньким полиэтиленовым мешкам. Теперь еще раздать и кратенько инструктаж провести — совсем хорошо получится.
— Что думаешь насчет завтрашнего задания?
— Признаться по совести, не нравится мне оно. Группа наша — с бору по сосенке, несработанная. Друг друга не знаем, противник — не пойми кто. Лупить по всем попавшимся по дороге тоже кисло — могут быть и люди непричастные. Зря положим — некрасиво выйдет.
— Но взвод-то пропал?
— А взвод вырезать несложно. Особенно если там пьющие лопухи. Сколько таких случаев в той же Чечне — напьются до зеленых соплей, папа-мама сказать не могут. Баранов резать и то сложнее, чем опившихся болванов. Два-три человека вполне взвод уделают. А если в пойло чего хорошего добавить, так и тем проще. Тот же клофелин.
— Ну, клофелин — вчерашний день. Сейчас таксисты уверенно угощали лепонексом и азолептином.
— Это как?
— Сажает пассажира, желательно небедного, цену дает минимальную, услужливый, вежливый, по дороге останавливается у какой-нибудь забегаловки, берет себе кофе и пассажиру. Воспитанные идиоты не отказываются из деликатности, невоспитанные — клюют на халяву. Ну, в кофе у водителя ничего нет. А у пассажира — лошадиная доза. Если выживет, хрен что вспомнит, а частенько и не выживают. Погодка у нас прохладная, замерзнуть раздетому — раз плюнуть. Да и публика стала куда безразличнее — раньше б «скорую» вызвали или милицию, на худой конец. В вытрезвителе-то всяко сдохнуть сложнее, чем в сугробе, а сейчас всем по фигу вареники — ну лежит и лежит, его дела…
— Что? Серьезно?
— Про по фигу вареники?
— Нет. Про такси.
— Абсолютно и с ручательством. Особенно это любили бомбилы-гастеры. Впрочем, нам-то это по барабану и глубоко фиолетово. Такси теперь, если и будет, так токо на БРДМ.
— Это да… — кивает Андрей.
— Слушай, давно хотел спросить. А действительно, все чеченцы героические и бесстрашные?
— Нет, обычные люди. Героев и отморозков и у них не больше, чем в других нациях. Но, во-первых, они никогда себя не критикуют. Тем более перед чужими людьми. Во-вторых, у них сохранилась архаичность, этакий племенной подход: «люди — это только те, кто из моего племени; остальные не люди, и с ними можно делать что угодно». В-третьих, они очень боятся за репутацию в своем племени.
— Как потерять лицо у японцев?
— Ага. Поэтому, если чеченец один, он вполне нормальный человек. А если чеченцев с десяток — они начинают друг другу показывать, что они нереально круты, и кончиться это может чем угодно. Допросить одного, да если он посчитает, что из своих не узнает никто, будут результаты и без особой напряги. А спрашивать сразу у трех — никакого толку.
Говоря это, Андрей не перестает аккуратно протирать тряпочкой патроны из коробки. Но видно, что думает о чем-то другом.
— Мне вот непонятно. Люди вроде же разумные существа. Но почему у большинства основное желание как можно гуще нагадить окружающим?
— Что это тебя на философию потянуло? — удивляюсь я такому повороту разговора.
— А что, скажешь, не так?
— Люди вообще-то изрядные сволочи, тупые и неблагодарные априори. Хороших-то людей как раз небогато. Откровенно плохих — еще меньше. А вот основная куча — никакие. Могут быть и такими, и этакими, как начальство прикажет. Токо вот беда — плохими быть легче и веселее, а сейчас — и выгоднее. Ты его, урода, перевязываешь, а он, веселясь, тебе в полу халата сморкается. Приходишь на вызов, а он страдает похмельем. Вот так вот. «Ты, доктор, клятву демократа давал? Не финти! Ты, доктор, обязан ко мне относиться с гуманизмой, потому обязан меня опохмелить». И это все на полном серьезе. С какой радости я ему чем-т