Даже когда Аристотель не говорит о почестях, он, кажется, считает, что определенные конфигурации просто “лучше” прочих, независимо от их функциональности. По его мнению, органам лучше иметь простое происхождение. Аристотелю нравится симметрия. Так как сердце (главный орган души) помещается в середине тела, ему “лучше” иметь три камеры, и среднюю камеру уравновешивают остальные две. Да, у биологии Аристотеля есть мистическая сторона. В ней ощущается влияние народных, пифагорейских или, скорее, платоновских представлений о ценности. Биология “Тимея” (если так можно выразиться) не просто пронизана религией, а построена на ней.
Влияние Платона заметнее всего тогда, когда Аристотель говорит о человеке. Он высказывается недвусмысленно: человек для него образец не только потому, что это животное нам известно лучше всего, но потому, что он – самое совершенное животное. Оси тела сильнее всего различаются у людей, а у других животных они спутаны (так, у четвероногих нет разницы между правым – левым и верхом – низом). Аналогично, черты характера, которые определяются чувствующей душой – смелость, робость, разум и т. д. – у человека развиты лучше, чем у других животных. В некоторых случаях исключительность человека определяется количественными параметрами (у нас чего-то больше или меньше), в других – качественными. Да, ласточка, сооружая прекрасное гнездышко, проявляет сообразительность, но человеческий разум все равно устроен иначе.
Поскольку способности чувствующей души сильнее всего развиты у человека, различие нагляднее всего как раз у людей. Оценим, например, различия между полами. По Аристотелю, мужчины обычно храбрее и преданнее женщин, однако они менее отзывчивы, не такие бесстыжие, ревнивые, лукавые и не в такой степени подвержены унынию. А если самку каракатицы ударить трезубцем, самец героически плавает вокруг нее, пытаясь спасти подругу. Если же ранить самца, самка предпочтет улизнуть. То же и у людей. Аристотель в целом мрачно смотрит на женщин. По его мнению, они менее совершенны, чем мужчины. И это еще мягко сказано: в трактате “О возникновении животных” Аристотель пишет, что женский род “слабосилен”, “страдателен”, что самки – “как бы увечные самцы”. Ученые-феминистки сделали массу выводов из этих пассажей.
Что же, в этом есть резон. Однако я не хочу сажать Аристотеля на скамью подсудимых за его гендерную идеологию – только за его науку. Не то чтобы у него не было причин делать такие выводы – конечно, были, он же Аристотель. Он задает вопрос: почему обоим полам даны отдельные тела? Это не обязательно: взгляните на растения. Следовательно, различие полов нужно как-то объяснить[193]. И философ приходит к телеологическому объяснению: животные (хотя бы большинство) разнополы, потому что так “лучше”.
Иногда Аристотель описывает различие полов так: самцы сообщают потомству действующую причину, самки – материальную. Первая, утверждает философ, выше второй, так как она охватывает сущность и форму животного. И для вещей высшего порядка лучше не смешиваться с вещами низшего порядка, продолжает он. Это самоочевидно. Следовательно, для животных мужского и женского пола лучше существовать в разных телах, чем в одном.
Существование полов, таким образом, связано с разделением труда между причинными силами, необходимыми для воспроизводства, в котором самцы играют более “божественную” роль. Ну, по крайней мере, это дает женщинам некую цель в жизни. В остальном биология пола у Аристотеля подчиняется той же логике: девочки рождаются, когда у семени не получается “овладеть” менструальным кровотечением, семя чище менструальной крови, мужчины темпераментнее женщин, форма выше материи и т. д. Эти утверждения не подкрепляются эмпирическими наблюдениями. С другой стороны, евнухов калечат, делая женоподобными.
Когда Аристотель рассматривает людей как вид, его страсть находить связи и объяснять переходит все границы. Все признаки человека (любострастие, объем связанных с совокуплением выделений, плодовитость, осанка, конечности, пропорции тела, отсутствие волос, группа крови, устройство сердца, общественный характер и, прежде всего, ум) он объединяет в сложную сеть взаимосвязей. Начать можно с любого узла сети, например с секса.
По мнению Аристотеля, люди исключительно сладострастны: из всех животных лишь мы, а еще лошади, во время беременности занимаемся сексом. Это оттого, что мы вырабатываем больше семени (относительно размера тела), чем другие животные[194]. А поскольку женщины производят много менструальной жидкости, они необычайно плодовиты для своего размера. Самки большинства крупных животных рожают по одному детенышу за раз. Женщины, как правило, также, но иногда и двойню, и тройню. Аристотель слышал даже о четверне.
Зачем организм мужчины вырабатывает столько семени? Аристотель предлагает два ответа, и оба опираются на его изыскания в области физиологии. Первый – у нас самые горячие и жидкие тела. Второе – мы голые. В отличие от других животных, у нас нет бивней, рогов и даже выраженного волосяного покрова. Мы не расходуем питательные вещества на эти вещи, и поэтому больше остается на семя. Аристотель настаивает, что волосы растут за счет семени. Он обращает внимание на то, что евнухи и женщины не лысеют – они тратят гораздо меньше мужчин. С другой стороны, лысые мужчины особенно сладострастны. Философ также полагает, что семя вытягивает вещества из мозга – именно поэтому избыток секса вызывает западение глазных яблок[195].
Все это Аристотель излагает в книге “О возникновении животных”. Но главную причину исключительности человека он объясняет в трактате “О частях животных”. Мы голые потому, что лишь у нас есть совершенное орудие, способное превратиться в любое другое – в коготь, клык, рог: наши руки. Руки могут изготовить все эти орудия и управляться с ними. Следуя принципу экономии (природа ничего не делает “напрасного и излишнего”), больше ничего и не надо.
Почему у нас есть руки? Анаксагор говорит: люди – самые разумные животные потому, что у нас есть руки. Все наоборот, утверждает Аристотель: у нас есть руки потому, что мы – самые разумные животные (ибо только высокоразвитое существо смогло бы их использовать). Далее, у нас есть руки потому, что мы (и это уникальное свойство) ходим на двух ногах. Откуда у нас прямохождение? Потому что мы выросли такими. Все животные в сравнении с нами карлики: не только по росту, но и по интеллекту. И такие мы оттого, что мы самые страстные из всех животных – что, наряду с нашей чистой кровью, делает нас самыми разумными существами. Итак, прямохождение и интеллект тесно связаны материальной необходимостью. Есть здесь и целевая причина (мы наконец доходим до финала этой длинной цепи причинно-следственных связей). Мы ходим на двух ногах и наделены разумом не потому, что мы самые совершенные из животных, а потому, что наиболее божественны. Это – часть определения нашей сущности, которое не требует объяснения. Так получается, что причина уникальных свойств человека (в том числе похотливости) в том, что мы ближе к Богу, чем другие животные.
В “Истории животных” Аристотель выделяет несколько уровней социальной организации. Большинство животных ведет одиночный образ жизни, некоторые – стадный, но есть и “политические” животные – они способны сообща добиваться определенной цели. Журавли в этом смысле исключительно разумны: они подчиняются вожаку, который громкими криками направляет стаю во время долгих перелетов[196]. Но любимое “политическое животное” Аристотеля – конечно, пчела.
Его завораживает поведение этих насекомых. Аристотель отмечает, что пчелы за один полет посещают цветки лишь одного вида, что они призывают сородичей отправиться к лужайке с цветами, что они делают круги перед ульем (ему неизвестно, зачем), вернувшись с грузом пыльцы[197]. Пока одни рабочие особи добывают мед, другие строят соты, а третьи собирают воду – прекрасное разделение труда. Пчела-“царь” (мы говорим “матка”) посвящает жизнь лишь одному: производству новых пчел. У этих насекомых есть общая цель – поддерживать жизнь улья. Они содержат его в безупречной чистоте. Они умирают, защищая его. Пчелы безжалостно управляют внутренней экономикой улья и перераспределяют рабочую силу в зависимости от потребностей. Трутни подвержены особенному риску[198].
Все это очень интересно читать. Однако рассказ Аристотеля о поведении пчел указывает на важный пробел: в его биологии отсутствует поведенческая экология. Философ не объясняет, почему животные ведут себя так или иначе. Нет никаких “Повадок животных”, которые дополняли бы “О частях животных” и “О возникновении животных”. И мы не знаем, как Аристотель отвечал на некоторые в высшей степени интересные вопросы.
Например, как пчелы ведут свои дела? В “Домострое” Ксенофонт излагает одну из точек зрения на предмет. Исхомах, самодовольный молодой человек, рассказывает Сократу, какие наставления по ведению хозяйства он дал молодой жене. Я, говорит Исхомах, поведал ей о пчеломатке. Она инструктирует рабочих, распределяет еду, надзирает за сооружением сот и воспитанием потомства. И тебе, дорогая женушка, следует поступать так же.
У Ксенофонта пчеломатка представляет собой руководящий ум командно-административной экономики. Конечно, этот диалог (написанный примерно в то время, когда Аристотель преподавал в Академии) обогащает апиологию не больше, чем “Басня о пчелах” Мандевиля. Однако он показывает, как образованные греки в IV в. до н. э. представляли себе организацию улья. (И не просто образованные. Ксенофонт, судя по всему, был богатым землевладельцем, оставившим также изящное сочинение “О [псовой] охоте”.) Однако его точка зрения на пчел не совпадает с аристотелевской. У Аристотеля “царь” далек от управления и просто сидит сиднем, порождая новых пчел. Единственный раз в жизни, когда он проявляет инициативу, – это когда вылетает вместе с роем основать новый улей. Нередко рабочие особи, пишет Аристотель, убивают юных “царей”, чтобы предотвратить раскол. А когда два улья объединяются, одного “царя” убивают. Судя по всему, власть у пчел принадлежит пролетариату.