[17] Ты войдешь ко мне в долю по всем пунктам, кроме одного — бутлегинга. Это мой личный бизнес, и никто не может в него вмешиваться.
— Хорошо, — согласился Массерия. Про себя он подумал, что со временем приберет к рукам и бутлегинг. А пока хватит того, что есть. В знак дружбы сицилийцы выпили по стакану красного вина — кьянти.
С этого дня Джо Босс вещал по всей Малой Италии, что Луканиа — один из десяти капо в его семье. Самолюбие Чарли жестоко страдало, но он терпел, понимая, что другого выхода нет, и старался с головой уйти в дела.
Выборы 1925 года прошли удачно для «Банды четырех». Благодаря содействию «смазного банка» демократы одержали победу не только в Манхэттене, но и в Бронксе, Гарлеме и тех бруклинских округах, которые контролировали подчиненные Арнольду Ротштейну еврейские гангстеры.
В том же, 1925 году значительно изменилась расстановка сил в преступном мире. Зима выдалась очень бурная и богатая событиями. Приказал долго жить Денни Михан, главарь банды «Белая рука», застреленный прямо в своей квартире. Его укокошили сицилийцы из семьи Айяле. В Чикаго ярко зажглась новая звезда — Аль Капоне. После того, как убийцы из конкурирующей банды Вейсса тяжело ранили Джонни Торрио, Капоне принял бразды правления его Организацией и сумел расправиться со всеми врагами. К тому времени, как Торрио вышел из больницы, Большой Аль всюду поставил своих людей и предъявил бывшему боссу ультиматум: или он добровольно удаляется от дел, или, по выражению самого Капоне: «Вейссу не удалось, зато удастся мне». Не желая более искушать судьбу, Торрио уехал из Чикаго в Нью-Йорк, где Чарли Луканиа и Фрэнк Костелло встретили его с распростертыми объятиями.
В 1926 году «Банда четырех» присоединила к своим владениям новый большой кусок территории в Бруклине. Это постарался Лепке Бачелтер, к тому времени сильно выросший из своих штанишек личного телохранителя Якоба Оргена. Неизвестно, каким образом Маленький Людоед Орген обидел Лепке, но точно известно, что тот не стал терпеть обиду. На пару со своим закадычным дружком Гюрахом Шапиро Бачелтер задумал убрать босса и, понятное дело, стать боссом самому. Оргена подстерегли на улице, когда он садился в такси. Причем Лепке продемонстрировал блестящее владение оружием, всадив в Маленького Людоеда пятьдесят пуль из окна движущейся машины. Его безотказный «Томпсон» сработал на славу: помимо Оргена был смертельно ранен телохранитель, один из братьев Даймонд. В тот вечер гангстеры не дождались своего босса в ресторане. Вместо него пришел Лепке с еще горячим после стрельбы автоматом. Сказал, что босс теперь — он, и тут же пристрелил двух парней, пытавшихся возразить. Таким образом, вся территория, ранее принадлежавшая банде Оргена, перешла под контроль «Банды четырех». Разумеется, свободу Лепке никто не ограничивал. В своих владениях он мог делать все, что угодно. Теперь, став главарем, Лепке предложил новый, тогда еще невиданный в Америке вид рэкета — рэкет профсоюзов. Даже Костелло, самый сообразительный из всех, не сразу оценил перспективы этого бизнеса. Тем не менее Лепке не раз доказывал на деле, что голова у него работает неплохо, поэтому сходка решила: «О’кей» — и уже через неделю под мощными ударами затрещали кости профсоюза работников швейной промышленности. За год Лепке добился больших успехов. Мейер Лански подсчитал, что по итогам 1927 года этот рэкет принес доход в сумме трех миллионов долларов. Теперь, когда выгоды такого рэкета были очевидны для всех, Лепке поделился профсоюзами со своими друзьями. «Банда четырех» жестко контролировала через тред-юнионы перевозки грузов, швейную промышленность, доки, выпечку хлеба и так далее. Сенсацией уходящего 1927 года стало убийство Фрэнка Айяле. Молодой сицилийский главарь, одержавший в долгой кровавой войне решительную победу над бандой «Белая рука», через год сам стал жертвой убийц, которых направил из Чикаго Аль Капоне. Руководство семьей взял в свои руки Антонио Карфано, получивший благословение старика Джузеппе Бальзаме. Чарли Луканиа быстро нашел общий язык с преемником Фрэнка Айяле.
В начале 1928 года Фрэнк Костелло познакомил Чарли с Дэниелом Рэстоком, мультимиллионером, построившим знаменитый Эмпайр Стейт Билдинг. Этот небоскреб по наше время считается символом Америки. Помимо строительства, Рэсток занимался политикой, был убежденным сторонником демократической партии и хорошо знал Джимми Хиннеса. На этой почве он легко сошелся с Фрэнком Костелло, а уже затем с Чарли Луканиа. В огромном кабинете Рэстока, который занимал весь двухсотый этаж, Чарли нос к носу столкнулся с губернатором штата Нью-Йорк Альбертом Смитом. Смит, маленький, жилистый, подвижный человечек, по всем параметрам очень схожий с Чарли, крепко пожал ему руку:
— Дорогой мистер Луканиа, я счастлив познакомиться с вами. Вместе нам предстоит свершить немало больших дел.
Губернатор поспешил объяснить, что имеет в виду. Ему были необходимы голоса избирателей в Манхэттене, Бруклине, Бронксе и Гарлеме, которые лежали у Чарли в кармане. С их помощью неразборчивый в средствах губернатор мог смело рассчитывать на выдвижение своей кандидатуры от демократической партии на президентские выборы 1929 года.
Чарли разволновался. В самых смелых мечтах он не мог представить, что политическому деятелю такого масштаба понадобятся его услуги и поддержка. Какой прогресс по сравнению с жалким рэкетом на улицах Малой Италии! Ну а что предлагал Смит в обмен на голоса? Советы, обыкновенные советы, как жить. Но какие советы!
— Видите ли, мистер Луканиа, вам надо срочно перестраивать вашу деятельность, чтобы подготовиться к грядущим переменам. Должен вам сказать, что в скором времени закон Уолстеда будет отменен и торговля спиртными напитками вновь станет легальной. Это вопрос ближайших двух-трех лет.
Забегая вперед, автор сообщает, что Альберт Смит, благодаря содействию Чарли Луканиа добился выдвижения своей кандидатуры на президентские выборы, однако победа осталась за республиканцами. В 1929 году президентом Соединенных Штатов стал Герберт Кларк Гувер, с именем которого связана эпоха Великой Депрессии.
Поглощенный политическими играми, Чарли Луканиа начисто забыл о своем звании капо в семействе Массерия. Зато у Джо Босса память была гораздо лучше. Кругленькие суммы, которые аккуратно поступали в его карман согласно договору 1924 года, не могли компенсировать моральный ущерб. Чарли Луканиа становился слишком самостоятельным для одного из десяти капо. На постоянное ворчание Массерии по этому поводу Чарли неизменно отвечал:
— Джо, ты же получаешь свою долю, так? А в остальном я сам себе хозяин. Я же не вмешиваюсь в твою жизнь.
Ругань Массерии он сносил с каменным лицом. Однако выдержка изменила ему, когда в сентябре 1928 года Багси Сигел среди ночи позвонил в «Кларидж»:
— Чарли, беда!
— В чем дело?
— Весь груз с «Офелии» пропал.
Луканиа до боли сжал трубку, так, что побелели пальцы:
— Черт возьми, мы заплатили за этот товар миллион долларов!
— Ребята говорят, их перехватили где-то на полпути от Бостона. Руки чешутся, как подумаю, что за сволочи хлещут сейчас наше лучшее виски!
— Кто это сделал?
— Пока не знаю. Как думаешь, может, это дело рук Маранцано?
— Все может быть. В печенках у меня сидит этот старый мерзавец. Ладно, Бен, ты должен точно узнать, чья это работа. Точно, понял?
— Сейчас же отправлю ребят, — отозвался Багси и повесил трубку.
Весь остаток ночи Чарли метался по номеру, как тигр в клетке, ожидая вестей от Сигела. Но тот так и не позвонил. Вероятно, налетчики, по своему обыкновению, размешали виски до неузнаваемости и в таком виде продали где-нибудь в трущобах. Чарли не знал, что и думать. Неужели Маранцано опять взялся за старое?
Через несколько дней Арнольд Ротштейн пригласил своего сицилийского друга в «Коттон клаб», поговорить с глазу на глаз. Луканиа сразу заметил выражение крайней обеспокоенности на его лице.
— Чарли, тут такое дело. Мне даже неудобно говорить…
Ротштейн немного помолчал, собрался с духом и выдал:
— Я выгребаю деньги из твоего кармана.
Услышав это, Чарли в первый момент растерялся.
Его понятие дружбы и чести было глубоко оскорблено, ведь он дружил с Ротштейном почти десять лет. Они никогда не обманывали друг друга.
— Этого не может быть, — твердо заявил сицилиец. Хмурое лицо Ротштейна на мгновение разгладилось:
— Спасибо, Чарли, за твои слова. Все-таки… Мне очень жаль, но я говорю правду. Послушай… — он нервно хрустнул пальцами, — неделю назад тут был один тип из Чикаго. Не знаю, где его воспитывали, при всех он шлепал девчонок по задницам, во весь голос ругался — короче, выпендривался уж очень чересчур. Тогда я распотрошил его, чтобы научить хорошим манерам. Сто пятьдесят тысяч взял.
Чарли невольно рассмеялся:
— Неужели он пытался обыграть тебя, Арнольд?
— Где ему… Сопляк, мальчишка. При себе у него оказалось пятьдесят грантов, с остальными он просил подождать.
— И кинул тебя, — предположил Чарли.
— Как раз нет. Вся сумма у меня в кармане, но где он так быстро мог найти сто кусков? Меня смущает, что он принес мне деньги на следующий день после того, как пропали твои машины.
— Имя! — резко выпалил Чарли.
— Сэм… Сэм Блюм.
Сицилиец был уже на ногах.
— Я у тебя в долгу, Арнольд.
Ротштейн замахал руками:
— Ни в коем случае, Чарли. Мы же друзья.
Из «Коттон клаб» Луканиа направился прямо в резиденцию Бена Сигела на Мэдисон-сквер. Багси занимал целый этаж из пяти роскошных квартир. В одной он жил сам, а другие держал для своих людей. Лифт поднимался прямо в холл, огороженный пуленепробиваемыми стеклами, где постоянно дежурили пятеро стрелков с автоматами Томпсона. При появлении Чарли они почтительно вскочили на ноги.
Багси резвился с двумя хорошенькими белокурыми проститутками. Чарли застал его в самом лучшем виде. Коротко бросил:
— Есть дело.