— Не исключено. — Брайерс сказал это так жестко, что они сразу перестали смеяться. Вот он, несмотря на скромность и доброжелательность, внушал страх, и порой больше, чем это было полезно для дела. — Вовсе не исключено. Нет ни малейших оснований сбрасывать со счета женщин. Ни малейших.
Шинглер старался прислушиваться к начальству, но иногда нетерпение брало верх. И теперь он бесцеремонно вернулся к своей теме, словно женщины даже не были упомянуты.
— Если он профессионал, — продолжал Шинглер, — то проделал все это практически впустую. Как я указал в отчете, добыча свелась к кое-каким безделушкам и примерно к тремстам фунтам в банкнотах.
— Эти банкноты должны бы оказаться нам полезными, — сказал Брайерс, а Бейл добавил:
— Да, их можно будет проследить, сэр. Вы же читали отчет Нормана. Она записывала номера к себе в книжечку. Мы их уже разослали всем кому требуется.
— Отлично, — сказал Брайерс, а затем неожиданно добавил словно между прочим: — Если это профессионал, то довольно скверный.
— Согласен, — вставил Бейл.
— С одной стороны, он действовал как очень опытный профессионал и не оставил совсем никаких следов. Но в практическом отношении он был на редкость плох. Подавляющее большинство профессионалов сначала проверили бы, есть ли в доме что-то стоящее, — так? И они не стали бы устраивать разгром, словно уличное хулиганье.
— К чему вы клоните, начальник? Вы думаете, кто-то разыгрывал из себя взломщика?
— Так далеко я заходить не рискну. — Брайерс сохранял полную невозмутимость. — Более вероятно, что это был неумный профессионал, в решительную минуту потерявший голову. Нет вреднее ошибки — хотя все мы, конечно, склонны в нее впадать, — чем с самого начала надеть на себя шоры. На попытке доказать предвзятую идею сорвалось немало сыщиков.
— Ну а все-таки, начальник… — начал Флэмсон.
— Что — все-таки? — переспросил Брайерс самым энергичным тоном.
— Если я вас правильно понял, начальник, по-вашему, это вовсе не обязательно взломщик, который решил посмотреть, не подвернется ли ему что-нибудь. По-вашему, может, было и не так. А в таком случае ее прикончили не потому, что она кого-то спугнула. Значит, была другая причина. И тут уже пахнет настоящим убийством. Преднамеренным.
— Возможно, — сказал Брайерс. — А возможно, что и нет.
Флэмсон вытер потный лоб. Он торжествовал свою маленькую победу и не отбирался отступать.
— А в таком случае надо заняться самой старушкой. Почему кому-то понадобилось ее прикончить? Из-за денег? А кто должен получить ее деньги, раз она отдала богу душу? Я еще вчера днем об этом подумал.
— Не так уж гениально. Мы бы все к этому пришли, как только покончили с предварительной работой. Стандартная процедура, — сказал Шинглер с досадливой улыбкой. Он понял, что Флэмсон первым уловил ход мыслей Брайерса, а вернее, то их направление, на которое Брайерс счел нужным намекнуть.
— Ну а я пришел уже вчера! — Флэмсон вспотел еще сильнее, и вид у него был сыто-довольный, как у любителя поесть после вкусного обильного обеда. — И я говорил об этом с Леном Бейлом, верно?
Бейл утвердительно кивнул.
— Надо узнать про ее завещание. Стандартная процедура, Норман, если вам так хочется. Мы же простые полицейские. Старина Лен позвонил ее поверенным. И говорит, что они уловили суть и огласят завещание еще до конца недели.
Брайерс одобрительно воскликнул:
— Молодец, Джордж! — И добавил, улыбнувшись Бейлу: — Молодец, Леа. — Потом он продолжал: — Если тут что-то всплывет, нам придется нелегко. Иметь дело с людьми этого круга — удовольствие небольшое. Я не очень часто с ними сталкивался, но они хорошо умеют смыкать ряды. Так что учтите: играть мы будем не на своем поле.
Тогда же, утром во вторник, пока Брайерс совещался со своими сотрудниками, Хамфри сидел у себя в гостиной и читал «Таймс». Он сразу же нашел сообщение об убийстве леди Эшбрук. Это не потребовало особых поисков: достаточно было взглянуть на первую страницу. Он не сомневался, что другие газеты поместили его на столь же видном месте и под более кричащими заголовками. Особенно конкурировать с такой новостью в этот момент было нечему. Все тот же финансовый спад; погода — по-прежнему никаких признаков перемены; предупреждения специалистов, что посевы горят на корню и что возможна засуха (в Англии — кто бы поверил!); убийство в Белгрейвии. Конечно, предпочтение было отдано убийству.
«Убийство в Белгрейвии» — этот заголовок был подхвачен за пределами Лондона и даже за пределами Англии, хотя подавляющее большинство тех, кто его повторял, понятия не имели, где находится Белгрейвия и что это вообще за место. Как предвидели Брайерс и его начальство, убийство леди Эшбрук обещало оставаться сенсацией еще довольно долго.
В официальном сообщении говорилось только, что, по мнению полиции, леди Эшбрук была убита и что расследование ведет старший суперинтендент Брайерс. Прочитав это, Хамфри обрадовался. Брайерс при его манере работать быстро, несомненно, уже прочел взятые накануне показания и, значит, позвонит ему в ближайшие часы. Хамфри подумал об этом с искренним удовольствием. Он уважал Брайерса и любил его — возможно, так, как любят удачливых протеже. Сам Хамфри особого успеха не добился, но ему было приятно, когда успеха добивались те, кому он чем-то помог. Здесь играло роль и некоторое тщеславие: все-таки он поставил на победителя.
Некролог в «Таймс» был официальным, фактографичным, не очень длинным и занимал не самое видное место. Семья, замужества, сын — нынешний маркиз. Играла видную роль в лондонском свете между двумя войнами. Общественная деятельность. Председатель Ассоциации женщин-консерваторов (1952–1963), Англо-Норвежское общество, Имперский фонд борьбы с раком.
Более чем сухо. Может быть, кто-нибудь из ее искренне огорченных друзей решит написать от своего имени несколько не столь безразличных слов — что, впрочем, совсем нетрудно, подумал Хамфри.
В конце утра зазвонил телефон. Приятный, хорошо поставленный голос назвал его имя. И затем:
— Это Лоузби. Послушайте, мне требуется небольшая помощь. Нельзя ли нам поговорить?
— О чем? — Хамфри был более чем сдержанным.
— Я попал в затруднительное положение. А вы ведь мудрец…
— В чем, собственно, дело?
— Нельзя ли нам поговорить? Это могло бы помочь… — Очень мило и вкрадчиво.
— Пожалуй, если хотите. — Хамфри примерно представлял себе, что может последовать, и в нем пробудилась прежняя служебная осторожность. — Но только не по телефону. И сюда вам приезжать не стоит. Возможно, вас ищут.
Они встретились в кафе у дальнего конца Кингс-роуд, поблекшем, душном, но почти полном, которое выбрал Лоузби. Возможно, Лоузби был встревожен, но выглядел он все таким же цветущим баловнем судьбы и с полным спокойствием заказал себе макароны по-болонски.
— В штабе сказали, — говорил он тоже без видимого волнения, — что вы звонили мне в понедельник.
— По вполне понятной причине, — ответил Хамфри.
— А я отсутствовал.
— Да, я это заметил.
— Собственно, я был в Лондоне. — Лоузби просиял своей простодушной, невинной, бесстыжей улыбкой. — Как вам это покажется?
— Как это покажется мне, значения не имеет. Объяснять вам придется полиции. О чем вы, конечно, уже думали. А что вы делали в Лондоне?
Лоузби по-прежнему улыбался с полной безмятежностью.
— Ну, вы же меня знаете!
— Знаю ли?
Лоузби это не сбило.
— Я решил, что мне полезно будет проветриться. Полностью отключиться. Ну, я и взял отпуск на несколько дней. Сослался на состояние здоровья бабушки — отличный предлог. И проверенный на опыте.
— Но вы у нее не были?
— К несчастью, нет. Днем в субботу я ей позвонил. Она сказала, что чувствует себя прекрасно.
— А где вы были?
Лоузби ответил:
— Неподалеку. Можно даже сказать — довольно близко.
— Где?
Лоузби внезапно перешел на холодно-корректный тон.
— Об этом я предпочел бы умолчать. — И снова бесстыжая улыбка. — Укрылся в уютном гнездышке. Очень удобно для полного отключения.
— С женщиной?
— Это вы сказали, а не я.
Лоузби занялся макаронами. Хамфри в свое время вел немало допросов. Он сидел молча. Молодой человек будет вынужден заговорить сам.
И с полной невозмутимостью молодой человек заговорил:
— Я ведь сказал вам, что попал в затруднительное положение. Теперь вы знаете почему. Ну и что же мне делать?
Хамфри выждал некоторое время, а потом спросил:
— Вы говорите мне правду?
— А почему, собственно, мне ее не говорить?
— По целому ряду причин. И если вы меня в этом не заверите, нам придется кончить этот разговор.
Лоузби улыбнулся самой милой своей улыбкой.
— Хотите, чтобы я поклялся на Библии?
— Необязательно. — Хамфри ответил улыбкой далеко не такой милой. — Вы бы на ней поклялись, даже если бы лгали напропалую, не так ли?
Лоузби расхохотался.
— Ну хорошо. Да, я говорю правду. Только не уточнил, где я был и с кем. Это могло бы вас удивить. Я предпочту сохранить свой секрет — разве что другого выхода у меня не будет. В конце концов согласитесь, что я поступаю как истинный английский джентльмен.
Хамфри не мог сдержать усмешки. Наверное, с помощью таких вот шуточек Лоузби и одерживает свои победы. Только хорошо зная ему подобных, можно уловить ее подтекст. Хамфри заговорил менее резко: — Ну, будем исходить из этого. Любой мало-мальски здравомыслящий человек посоветует вам то же. И любой порядочный адвокат. Но от такого совета толк будет, если вы говорите правду. Вам необходимо явиться в полицию и сказать все, что вы сказали мне. И отправляйтесь сразу же, как только разделаетесь с этим. — Хамфри неодобрительно посмотрел на груду макарон. — Конечно, вам надо было бы сделать это вчера утром. Они будут с вами вполне вежливы. Вы дадите показания и подпишете их. А они начнут проверять. Помните: это очень серьезно. Они меньше всего дураки. И отнесутся ко всему, что вы скажете, с подозрением. Это их обязанность — подозревать. Они не придерживаются возвышенных взглядов на человеческую натуру. Их, конечно, интересует завещание вашей бабушки. И если она оставила вам приличную сумму — а это кажется мне довольно вероятным, — уж тогда они раскопают все, что можно раскопать. Вот почему, если вы не сказали мне правду, мои советы вам лучше сразу забыть.