Флэмсон показался ему бесцветным. Грубое лицо, грубая манера мыслить… Почему Фрэнк Брайерс выбрал именно его? Наверное, нашлись бы десятки оперативников не хуже, если не лучше. Но, возможно, Брайерсу приходится брать что дают. Особая разборчивость нигде не поощряется: люди куда более взаимозаменяемы, чем хотелось бы верить.
Это было вполне здравое обобщение, но неприменимое к данному случаю, в последние сутки от Флэмсона Брайерсу было больше пользы, чём от всех остальных, вместе взятых. Хамфри не знал и не мог знать, что ядро группы, включая самого Брайерса, озадачено и растеряно. Это стало особенно ясно, когда Брайерс обсуждал положение наедине со своими ближайшими помощниками. С самого начала каждый, старательно избегая упоминать об этом вслух, про себя думал, что завещание подскажет им что-нибудь конкретное. Однако накануне им сообщили его содержание. Ничего сколько-нибудь полезного.
Завещание было сугубо обычным. По словам поверенного леди Эшбрук, оно практически повторяло предыдущее — только была исключена статья, касавшаяся какого-то ее американского знакомого, который недавно умер. Все завещанные суммы были невелики: 200 фунтов Марии, 300 фунтов доктору Перримену, 200 фунтов парикмахеру. Лоузби — ничего, только пометка, что о нем она позаботилась при жизни. Вещи были тщательно распределены. Все не очень ценные. Подсвечники — Селии, другое серебро — разным знакомым, пара графинов и ковровые дорожки — Хамфри. Картины не упоминались. Остальное имущество было оставлено Имперскому фонду борьбы с раком.
«Остальное имущество», поскольку ничего крупного отдельно завещано не было, подразумевало практически все ее состояние, включая аренду дома на еще не истекшую часть срока, картины и драгоценности. Вот тут-то и выяснилось обстоятельство, смутившее полицию, а затем — когда о нем стало известно — удивившее всех знакомых леди Эшбрук. Ее поверенные сочли возможным предупредить Брайерса заранее. Ее наследство оказалось весьма незначительным. Против ожиданий у нее не было никаких денег. Общая стоимость наследства вряд ли составит и пятьдесят тысяч фунтов. Завещание и неожиданное отсутствие богатства явились для группы Брайерса очень неприятным сюрпризом.
— Мотива тут ни на грош, — сказал Шинглер. А потом добавил: — Разве что для ракового фонда. Может, они ее и прикончили. — Натянутая шутка была принята холодно, и он поспешил поправиться: — Хорошо еще, что мы не сбросили со счета профессионалов.
— Об этом и речи не было, — сказал Брайерс. При всей его кажущейся непосредственности после неудач он становился непроницаемым.
— Ну, не знаю. — Флэмсон смотрел прямо перед собой туманным взглядом и никак не мог облечь свои мысли в слова. — Не сходится это. Концы с концами не сходятся.
— Правильно, Джордж. — Брайерс ничем не выдал собственных мыслей, но уловил ход мыслей Флэмсона.
Он старался ободрить своих помощников, заразить их своей энергией. В таких случаях остается только одно — продолжать делать то, что они делают. Остальные не знали, притворялся ли он или действительно что-то предугадал. Вероятнее всего нет, как он сказал позднее. И упрекнул себя за тупость. Этот новый оборот дела, который как будто заводил в тупик, должен был бы подсказать ему многое. А вот Флэмсон, простая душа, втихомолку заподозрил, что некоторые слишком уж простые на вид вещи не могут быть настолько просты.
В гостиной Хамфри Фрэнк Брайерс расположился удобно, но внутренне ни на секунду не расслаблялся. По выражению его лица ничего нельзя было прочесть и уж тем более догадаться, как продвигается расследование. Подобно всем, кто создан для действий, он был поглощен непосредственными действиями. Можно было сказать, что он слишком занят, чтобы размышлять, или же, наоборот, что он слишком занят размышлениями. Что-то вроде мании, но тем не менее он научился контролировать свой темп. После того, как Хамфри вторично побывал в участке, прошло несколько дней. Брайерс так и не воспользовался приглашением Хамфри заходить в любое время, и Хамфри еще раз пригласил его, уже на определенный вечер, потому что с ним хотел познакомиться Алек Лурия.
Лурия коллекционировал способных людей, особенно если их профессия была ему плохо знакома. Брайерс не рвался демонстрировать себя, но и против ничего не имел. Он согласился прийти и сказал, что ему не надо объяснять, кто такой Лурия — он это имя уже знает. Брайерс приехал на пятнадцать минут раньше назначенного часа, и не случайно. С Хамфри он мог поговорить так, как не стал бы говорить с чужим человеком, а когда Брайерс вел расследование, у него была потребность выговориться. Однако Хамфри прекрасно понимал, что он хотя и говорит свободно, тем не менее взвешивает каждое свое слово. Сообщал он (если употребить старое клише службы безопасности) не больше, чем Хамфри требовалось знать, или, точнее, не больше, чем ему полезно было знать. То есть полезно для Брайерса. Если бы Хамфри слышал, как оперативная группа обсуждала завещание, он, конечно, задумался бы, чувствуют ли люди, которых он знает, что над ними нависает угроза. Теперь же для него, простого зрителя, все ограничивалось ощущением какой-то тягостной неясности, словно где-то далеко рокотал гром.
Брайерс сидел в кресле, рядом на кофейном столике стояла рюмка виски. Хамфри мог бы побиться об заклад, что Брайерс, как бы он ни благодушествовал, до конца вечера выпьет еще только одну рюмку — ни меньше ни больше. Он сказал:
— Ребята работают. Прочесывают все дома в этом районе. До Пимлико. Проверяют всех известных нам уголовников, а на задворках вокзала их порядком наберется. Потом повторяют всю операцию для перепроверки. У меня стол уже весь завален рапортами. Будь я социологом, Хамфри, я бы черт знает сколько узнал про нравы и обычаи обитателей здешних мест. И особенно о том, чем они занимались на протяжении трех-четырех часов в некий субботний вечер.
— Ну и как? — спросил Хамфри. У него было ощущение, что его недооценивают. Этот разговор велся не ради того, чтобы он узнал что-нибудь новое.
— Пока еще рано. — Брайерс посмотрел прямо на Хамфри. Возможно, именно сейчас он решал, быть откровенным или нет. Он продолжал: — Одну из ее десятифунтовых банкнот мы нашли. В выручке магазина.
Брайерс снова сосредоточенно посмотрел на Хамфри.
— Во время нашего первого разговора я ведь дал вам понять, что в деле есть кое-какие странности? Так?
— Возможно, и дали, — сказал Хамфри. — Но чтобы уловить это, требовался человек столь же сообразительный, как вы сами.
— Ну, вы в свое время особой тупостью не отличались, — весело возразил Брайерс и добавил: — Кое-что в этой комнате было странным. Интересно, вы заметили? — И тут же перешел на другое: — Ребята даром времени не теряют. И скоро начнут работать по соседству. Собственно говоря, они уже побывали на Итонской площади.
— Там-то зачем?
Брайерс улыбнулся широкой злокозненной улыбкой.
— Политический расчет, и ничего больше. Уж если нам придется перерыть Пимлико, то почему бы заодно не попортить крови…
Богатым людям, явно подразумевал Брайерс. Он, безусловно, не был откровенен, хотя Хамфри не понимал почему, как раньше в участке не понял, чем объяснялись отголоски скрытого напряжения. Однако он уже примерно представлял себе, что может думать Брайерс. А тот продолжал:
— Они вот-вот доберутся сюда. Конечно, и вы должны будете рассказать, что вы делали вечером в ту субботу.
— Из этого они ничего полезного не извлекут, — посмеиваясь, сказал Хамфри. Его недавняя растерянность исчезла. — Ничего хоть сколько-нибудь интересного даже для социолога, мой дорогой Фрэнк. Я либо читал, либо сидел перед телевизором. А вернее, и то и другое вместе.
Брайерс ответил полицейской ухмылкой.
— Абсолютно недоказуемо.
Тут до педантичности пунктуально в комнату вошел Алек Лурия.
Начался очаровательный обмен любезностями, словно каждый пытался побить другого козырем постарше.
— Я счастлив познакомиться с вами, старший суперинтендент.
— Не так счастливы, как я, профессор.
— Я столько слышал о сделанном вами…
— Ну что вы! В сравнении g вашими книгами…
Побить Брайерса в состязании по этикету было трудно, но, кроме того, он, как заметил Хамфри, умел отключиться от исполнения служебного долга, который был для него превыше всего, и полностью посвятить свое внимание новому человеку. Любой специалист по розыску талантов увидел бы в этой особенности залог его будущих успехов.
Лурия же, достаточно завершив церемониальную часть, отнюдь не утратил своей сардоничности. Он взял рюмку, откинулся в соседнем кресле и после неизбежного вступления — жара, стоимость фунта, первичные выборы в США — сказал без обычной печали в печальных глазах:
— Но, конечно, у вас есть передо мной преимущество, старший суперинтендент. Ваши подчиненные, несомненно, подали вам в письменном виде все сведения обо мне. Надеюсь, ничего особенно подозрительного?
Полицейский обход Итонской площади! Теперь Хамфри понял, почему Брайерс проявил такую осведомленность, когда услышал фамилию Лурии. А Брайерс, и глазом не моргнув, сказал:
— По нашей части абсолютно ничего, профессор. Вам незачем принимать дополнительные меры предосторожности. Надеюсь, ребята отняли у вас не слишком много времени?
— По-моему, они прекрасно справились со своей задачей, если мне позволено высказать мое мнение. Иметь с ними дело было одно удовольствие Пожалуйста, передайте им это, если сочтете нужным.
Это Лурия произнес снисходительно-отеческим тоном, а потом с прежней мягкой любезностью спросил:
— Боюсь, я излишне любопытен, но верно ли я заключил, что все ваши подчиненные, занятые этим расследованием, благополучно пережили чистку, про которую мы слышали?
Про чистку знали все. Комиссар столичной полиции за последние три года убрал примерно пятую часть сотрудников департамента уголовного розыска, иными словами — Скотленд-Ярда, за взятки, за связи или сговоры с преступниками. Мног