— В этом есть свои преимущества, верно?
Брайерс не собирался отступать, и губы Теркилла растянулись в жесткой, по-своему обаятельной усмешке.
— Не спорю. — Усмешка перешла в смех. — Пусть будет по-вашему. Не ты платишь по счету, а за тебя платят.
Брайерс тоже засмеялся, словно оба признали это верхом остроумия. Потом он спросил:
— Но все-таки мне хотелось бы узнать ваше мнение. По-видимому, этот план оказался успешным. Или какой-то сходный. Вы думаете, так могло быть?
Теркилл внезапно посерьезнел. Он ненадолго задумался.
— Пожалуй, могло. Если обе стороны соблюдали абсолютную осторожность. И третьим лицам доверяли только самый необходимый минимум.
— Вы действительно так считаете?
— Если они действовали в очень ограниченных масштабах, то да, у них, я полагаю, все могло пройти гладко.
Брайерс поблагодарил его и сказал, что ради этого он и приходил. И сказал неправду. А Теркилл тем временем на несколько минут вернулся к своей роли министра, объясняя, что, разумеется, старина О'Брайен был его давним и близким другом, из чего, возможно, следовало, что он видел его в жизни не один раз, а два или три.
Вскоре после этого разговора Брайерс получил от Скотленд-Ярда разрешение командировать в Америку оперативную бригаду. Это произошло уже на исходе октября, и Хамфри, который был теперь полностью в курсе, узнал об этом на день позже самого Брайерса. Бригада была самой скромной — только Бейл и Флэмсон. А почему именно они? — спросил Хамфри. Ну… (Брайерс был в самой энергичной своей форме) у Скотленд-Ярда есть уже представители в Нью-Йорке, и они знают, что им требуется. Флэмсон… да, он слишком уж простоват на вид и вряд ли найдет общий язык с молодчиками из ФБР. Лен Бейл, с другой стороны, солиден и может произвести впечатление. Кроме того, Фрэнк решил использовать эту командировку как предлог, чтобы добиться для Бейла повышения — другого способа не было. Его прежний чин был для этого недостаточен. Фрэнк Брайерс был по-мальчишески доволен, словно для того и затеял всю командировку.
Как бы то ни было, Бейл и Флэмсон вернулись с новыми фактами. Бейл сообщил, что в конторе О'Брайена выяснить что-либо оказалось невозможным: либо его прежним служащим нечего было сказать, либо они не хотели говорить. Секретарши были преданы старику и оберегали его память. Они, правда, знали, что на каждое рождество он сам запечатывал какие-то пакеты и отсылал их кому-то в Лондон — так же, как делал всем трем своим секретаршам по дорогому, подарку. Бейл не сомневался, что они знают еще что-то — и уж конечно, что он регулярно покупал в значительном количестве фунтовые банкноты. Но он также не сомневался, что они ничего не скажут: все три были незамужние, все три католички, все три приучены к секретности. Бейл провел в конторе несколько дней и беседовал с партнерами О'Брайена. Только один как будто знал больше, чем секретарши, но — согласно девизу службы безопасности — не больше, чем ему необходимо было знать.
К такому заключению пришел Бейл — теперь уже суперинтендент Бейл, — и Брайерс с ним согласился. Как и Хамфри, когда услышал об этом от Брайерса. Хотя почти все, особенно молодые сотрудники, смотрели на Бейла сверху вниз, со снисходительной симпатией, словно на старого добродушного эрдельтерьера, Хамфри научился с уважением относиться к его суждениям о людях, а на такого рода уважение он был скуп.
Как заключил Бейл, О'Брайен что-то открыл только одному из своих партнеров, однако лишь самое необходимое. Это был молодой человек по фамилии Прхлик. Фамилия звучала не слишком по-ирландски, но она принадлежала семье столь же истово католической, как и семья самого О'Брайена. Он был одним из младших партнеров — потому-то О'Брайен и сделал его своим помощником и отчасти доверенным. Пока О'Брайен и леди Эшбрук оба были здоровы, все делалось точно по плану. Так продолжалось, пока им обоим не перевалило за семьдесят пять. Затем О'Брайен перенес инсульт и хотя частично оправился, ездить в Англию уже не мог. Он говорил с трудом, но сохранил полную ясность сознания. Тогда-то он и обратился за помощью к Прхлику. О'Брайен стоически решил, что пора готовиться к смерти, — и со всем тщанием приготовился не только к своей, но и к смерти леди Эшбрук. Он намекнул Прхлику, что у него есть обязательства по отношению к лицу примерно его возраста. И он хочет все тут привести в порядок.
Прхлик, конечно, мог бы ездить в Лондон и передавать деньги, как прежде делал сам О'Брайен, но старик считал, что это лишь временное решение вопроса. Остаются обязательства, которые надо будет выполнить после ее смерти. Необходима помощь еще одного человека, которому она доверяла бы, как самому О'Брайену. Он написал ей, с трудом двигая полупарализованной рукой. Нужно найти еще одного посредника — на этот раз в Англии. Может ли она предложить кого-нибудь? Он хотел бы узнать о ее выборе как можно скорее. Их проверенное временем взаимопонимание позволяет ему, как он полагает, просить права вето. Это было условие, поставленное искушенным юристом, и он рассказал о нем Прхлику с явной гордостью. Однако он это право не применил. Вновь ничего не было доверено бумаге, а письмо О'Брайена леди Эшбрук, несомненно, уничтожила. Она назвала своего посредника по телефону. По-видимому, О'Брайен его знал и дал согласие.
Прхлику этот посредник назван не был, хотя имя леди Эшбрук он со временем узнал. Они с О'Брайеном — а между собой и его секретарши — называли лондонского посредника контролером. Капитал, который до тех пор назывался просто фондом О'Брайена, превратился в фонд контролера. Этот контролер был посвящен во все детали, как О'Брайен и леди Эшбрук, — но только они трое, и никто больше.
В течение последнего года жизни О'Брайен разработал расписание. Прхлик сказал, что О'Брайен, подобно многим другим, в старости стал патологически скрытен — без особых причин, а нередко и без всякого смысла. Если бы Прхлика, как и контролера, посвятили во все, это заметно уменьшило бы сложности. Но О'Брайен предпочел разработать целую процедуру. Каждый сентябрь представитель фирмы будет посылаться в Лондон с небольшим, обычного вида пакетом, содержание которого останется ему неизвестным. В Лондоне, остановившись в гостинице, он передаст пакет администратору на хранение до востребования. Пакет будет с грифом фирмы О'Брайена. Контролер, позвонив в американское посольство, узнает, где остановился представитель фирмы, и пришлет кого-нибудь за пакетом.
Процедура эта, как и все, разрабатывавшиеся О'Брайеном, была относительно проста. Но, заметил Хамфри, слушая рассказ Фрэнка Брайерса, еще проще было бы подарить леди Эшбрук сто тысяч фунтов, такую для него мелочь, и дело с концом.
И наконец, после смерти леди Эшбрук — по-видимому, О'Брайен предполагал, что она переживет его ненадолго, — оставшиеся деньги следовало отправлять в Лондон более крупными, чем прежде, суммами, так, чтобы в течение трех лет изъять весь капитал.
Такой была предыстория, насколько им удалось восстановить ее по полученным сведениям. Брайерс и его сотрудники считали, что так все и происходило в действительности. Не было никаких данных о том, что деньги попадали куда-то еще, кроме леди Эшбрук. Возможно, некоторую часть получал Лоузби. Им не удалось проследить, как забирали деньги, а потому они все еще не знали, кто был контролером. У них были только предположения — несколько предположений. Возникали и новые предположения о мотиве убийства, но у Брайерса все время оставалось такое ощущение, как будто он никак не может вспомнить слово, которое вертится на кончике языка.
Брайерс продолжал рассказывать Хамфри все, что он знал или подозревал в связи с делом. Но он умолчал о том, что у него была еще одна причина командировать старину Бейла в Нью-Йорк. Надо было дать ему возможность выпутаться из истории, в которую он попал. Брайерс был крайне щепетилен по отношению к своим подчиненным и поэтому ничего не сказал Хамфри, хотя свою тайну такого рода он поверил бы ему без всяких колебаний. Он добродушно намекал на осложнения, вызванные появлением в полицейских силах бойких молодых женщин. У Хамфри осталось впечатление, что какой-то молодой инспектор, ловкий и пронырливый, вроде Шинглера, связался с одной из своих сослуживиц.
Истина была более неожиданной. Такую связь завел Бейл — этот респектабельный столп общества с внешностью священника. Молодые сотрудники твердо считали Бейла нудным старикашкой. И ничего не замечали. А он умел ловко заметать следы. Но Брайерсу было известно, что Бейл, с тихим достоинством председательствовавший на совещании своей группы, затем возвращался в кабинет и вел телефонные разговоры, уже отнюдь не столь тихие, со своей женой. Беда была в том, что он как будто извлекал из всего этого массу удовольствия.
Порой, возвращаясь домой к больной жене, Брайерс не мог подавить вспышки зависти. Тем не менее он попытался исправить положение. Поездка в Америку могла образумить Бейла. Но, как скоро убедился Брайерс, из этого ничего не вышло. По возвращении Бейл, казалось, только еще больше вошел в азарт. Брайерс криво улыбнулся: мораль — не разыгрывай из себя бога. В результате Бейл, пожалуй, запутался еще больше. И еще больше наслаждался ситуацией, хотя никто об этом не догадывался. Добрые намерения Брайерса принесли только один положительный результат: теперь, если Бейлу придется уйти в отставку раньше времени, пенсию он получит немного побольше.
Утро снаружи было мутно-серым от дождя, и казалось, что морг залит пронзительно ярким светом. Но Хамфри не почувствовал себя легче. Запах (только ли дезинфицирующих средств) не способствовал повышению настроения. Ему еще никогда не приходилось бывать в морге. Странное место для встречи! Но пришел он не напрасно. Когда Фрэнк Брайерс что-нибудь обещал, он держал слово. И с самого начала он разговаривал с Оуэном Морганом, патологоанатомом, так, словно Хамфри был своим.
О Моргане он слышал от Брайерса, но видел его впервые и почему-то не ожидал от него такой бьющей через край энергии. И уж конечно, он не ожидал взаимного подкалывания, которое для Моргана и Брайерса стало такой же частью привычного ритуала, как пожелание доброго утра.