— Возможно, был шанс, что ее опознали бы. Но слишком маловероятный, чтобы отнестись к нему серьезно. Квартиры в проходном дворе за садом старухи — один жилец упомянул, что они с женой пошли поужинать в ресторан и видели во дворе какую-то девушку. В субботу вечером около восьми. Вернулись они что-то между половиной одиннадцатого и одиннадцатью — точно не помнили. Девушка — им показалось, что та же самая, — все еще там расхаживала. Особого внимания они на нее не обратили. Средний рост, одета модно, в брюках — по такому описанию только и искать! Со Сьюзен они незнакомы и даже не слышали о ее существовании. Нет, почему в Лондоне никто никого не знает? Фотографии — да-да, может быть, и она, а может быть, и не она. Кстати, ребята ее об этом спрашивали. Но она только засмеялась. Тогда еще она повторяла свою первоначальную версию, только без Лоузби. Не могла же она спать в квартире, которой они с Лоузби иногда пользовались… Это, между прочим, правда, она всегда подкрепляет свои басенки фактами — не могла же она спать там и одновременно расхаживать по проходному двору, верно? Ну, тогда казалось, что этим заниматься не стоит. А теперь уже поздно. Если они тогда ничего не разглядели, то через два месяца и подавно.
— Это же не слишком правдоподобно.
— Спасибо за объяснение.
— Если она чего-то ждала там несколько часов, то в дом явно не входила…
— Мы и сами до этого додумались.
Хамфри ответил на эту шпильку легкой улыбкой:
— Следовательно, можно с достаточной уверенностью считать, что прямо она не замешана. Никто не станет после убийства часами прогуливаться рядом с домом. Разве что сумасшедший.
— Ну, она понормальнее вас. До этого мы тоже кое-как додумались.
— Да, не слишком правдоподобно. И уж конечно, маловероятно, чтобы эта девушка дожидалась, пока не вернется мужчина, живущий в какой-то из квартир.
— Нам тоже так показалось.
— Если каким-то чудом, — задумчиво продолжал Хамфри, — это действительно была Сьюзен, не исключено, что она знала, кто был в доме. Или думала, что знает.
— Учите лягушку плавать?
Это было сказано уже почти добродушно. Потом Фрэнк спросил:
— Вы считаете, что это была она?
— Если это была она, — ответил Хамфри, — она должна была заметить кого-то или что-то.
Именно Фрэнк, более цепкий, чем Хамфри, распознал еще одну возможность, которую в то утро заслоняло многое другое. Он подхватил:
— Если она кого-то видела, мы сможем наверстать упущенное время. А упущено его уже достаточно. Конечно, придется на нее нажать.
— А она станет говорить?
— Стать-то станет. Но вот будет ли она говорить правду — вопрос другой.
Все в том же промозглом октябре, два дня спустя после посещения морга, Хамфри услышал у себя на лестнице быстрые шаги. Эти шаги он узнал бы где угодно. Кейт не предупредила его, что придет. Был ранний вечер: значит, она только что вернулась из больницы. Войдя в комнату, она поцеловала его и быстро заговорила, точно отрепетировала эти слова и не хотела, чтобы он ее перебил:
— Я по-прежнему не могу пойти на все, чего вы хотите. Я не хочу, чтобы вы неправильно истолковали мой приход. Но ждать без конца — это бессмысленно. Если не все, то хотя бы часть.
Она не притворялась, не оправдывалась, не искала опоры в выдумках. Хамфри растерялся. Обычное спокойствие покинуло его. Молча, обнявшись, они прошли в спальню. Разделись. Словно давно уже были мужем и женой.
И плоть была добра к ним.
Потом, лежа в его объятиях с помолодевшим лицом, Кейт шепнула:
— Как хорошо! Всегда. Всегда, когда захочешь.
По стеклам хлестал дождь. Сгущалась ночная темнота. В такую ночь хочется искать приюта в постели. Кейт блаженно вздохнула. Потом чмокнула его в щеку и сверкнула на него своей непочтительной ухмылкой.
— Я все время гадала, когда же ты наконец решишься, — сказала она.
Он высвободил руку и шлепнул ее. Плоть была такой же непочтительной, как она. Плоть была добра к ним.
Уютные минуты в полумраке, перестук капель по стеклу. Постельная болтовня. Она сказала:
— Я хотела бы поговорить с тобой.
Он приподнялся, но она сказала:
— Нет, сперва оденемся. Я не хочу, чтобы мы отвлекались. И, пожалуй, прежде выпьем, ладно?
Они почти не говорили, пока не вернулись в гостиную — Кейт в аккуратном рабочем платье, Хамфри в своем обычном костюме, оба с рюмкой в руке. Словно сговорившись, они сели не рядом на диван, а в кресла напротив друг друга.
— Я стараюсь быть честной, — сказала она. — Только это труднее, чем хотелось бы.
— Я тебе доверяю, ты знаешь, — сказал он.
— Да, знаю. И я доверяю тебе. Абсолютно. Но все равно это трудно. Я хочу тебя всего, целиком, — вдруг вырвалось у нее. — Мы ведь подходим друг для друга, правда? — Она сказала это чуть неуверенно: ей было очень нужно, чтобы он ответил то, что ответил:
— Я это давно знаю.
— По-моему, и я давно. Только я боялась, что вдруг обманываю себя. Ведь я не такая уж находка, верно?
— Ты слишком строга к себе…
— Вовсе нет. Но нельзя сказать, чтобы мужчины дрались из-за меня.
— Потому что дураки. — Хамфри уловил ее недоверие к себе как к женщине и решил ему не потакать.
— Спасибо. — Выражение ее лица было непривычно кротким. — Но все равно, я знаю, что мы созданы друг для друга. Это чудо, но я не могу не верить в него. Иногда. И потому было бы еще чудесней, чем я даже мечтала, дать тебе все, что ты хочешь. Но я не могу, пока не могу — вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты должен быть терпелив. Я тебя ужасно люблю, но я ведь не вполне свободна.
Хамфри сказал напряженно, но мягко:
— Ты все еще его любишь?
— Нет. Не так, как тебя. Но, прожив с человеком пятнадцать лет, невозможно порвать все связи сразу. Я все-таки должна о нем позаботиться. Любовь моя, ты сильный человек. И всегда умел обходиться без чужой помощи, ведь так?
Очень близко, слишком близко к тому, что сказал Лурия в тот вечер в пивной, думал Хамфри, а она повторяла:
— Ты же все можешь сам. По-настоящему. — Она улыбнулась в ответ на его улыбку, но механически. — А он — нет. Он совсем беспомощен.
— Но, согласись, так не может продолжаться вечно.
— Нет, — сказала она громко, — речь не об этом. Я что-нибудь придумаю. Я долго не выдержу. Особенно если ты хочешь, чтобы я была только с тобой.
— Для меня тут нет никаких «если», — сказал Хамфри. — И ты это знаешь не хуже меня. А вот для тебя? Ты же не можешь сказать мне, когда ты хотя бы надеешься стать свободной. Даже сегодня, сейчас не можешь. Ведь так?
— Не сердись на меня, потерпи еще немножко. Обещаю тебе. Я тебя люблю, и я все сделаю.
Хамфри глядел на нее и верил. Более того, он хотел верить. Любовь всегда несет в себе спокойную убежденность, противостоящую неопределенности будущего.
— А пока… — начала она с твердостью, которой не чувствовала.
— Что пока?
— Пока тебе придется довольствоваться тем, что у нас есть.
Он глядел на нее не отвечая.
— Ты так хорошо умеешь извлекать всю полноту даже из немногого, — сказала она, словно упрашивая. — Ты же сам знаешь, что у тебя талант быть счастливым.
— Если так, — ответил Хамфри на этот раз с обычной своей улыбкой, — то, должен признаться, я очень ловко его скрывал. — Он добавил: — Девочка моя, это у тебя талант быть счастливой. Какого я ни у кого не встречал. Именно это, в частности, мне сразу в тебе понравилось.
Но к ней уже вернулись обычная решимость, смелость и трезвость.
— Будем надеяться, — сказала она, — что он пригодится нам обоим. — И продолжала: — Пока я еще не могу сделать всего…
— «Пока» — очень долгий срок.
— У нас будет не так уж мало. Я почти всегда могу найти время. Вот как сегодня. И подольше.
— Он что-нибудь знает?
— Не имею ни малейшего представления.
— Правда?
— Тебе я лгать не стала бы. Не имею ни малейшего представления. Никаких вопросов он задавать не будет. Мы можем видеться очень часто.
— Лучше, чем ничего! — Это было сказано с саркастической нежностью.
— Да, да. Постель — когда хочешь. Я ведь уже сказала. — Она нахально ухмыльнулась, как мартышка. — Полезно обоим.
— Да.
— Не думай, будто я не знаю, что не даю тебе всего, чего ты хочешь. Ты ведь никогда не получал полностью того, чего хотел, ведь так? Господи, не понимаю почему! Уж ты-то был создан прожить хорошую жизнь.
— Господь тут ни при чем, — сказал Хамфри. — Если кто-нибудь и виноват, то я сам. Что-то не так в характере, в душевном складе. В общем, что-то да не так.
— Чепуха, милый. Чистейшая чепуха. Просто не повезло! — Она помолчала, а потом сказала, заставляя себя признаться: — Мне ведь тоже мало доставалось того, чего я хотела.
— Я догадывался.
Она поколебалась.
— Мне неприятно быть нелояльной по отношению к нему, — сказала она. — Даже теперь. Но пойми одно: душевной близости между нами не было. С самого начала. Даже в том, что, казалось бы, зависело от меня. Ты, наверное, считаешь, что я была очень практичной? Вовсе нет. В юности у меня были всякие заветные мечты.
Хамфри снова вспомнил рассуждения и советы Алека Лурии. И пожалел, что Алек Лурия не может послушать этот разговор.
А Кейт продолжала:
— Ты знаешь, как он всегда заботится о своем здоровье?
Хамфри засмеялся.
— Ну, так года четыре назад, — сказала Кейт, — когда мне было лет тридцать пять — тридцать шесть, он поговорил со мной очень серьезно. Он беспокоился из-за своего давления. Он посоветовался с врачом. Необходимо принять меры, чтобы его давление не повышалось. Иначе он не сможет мыслить. Иначе его жизнь может оборваться раньше срока. И потому он вынужден спросить меня, буду ли я возражать, если мы прекратим супружеские отношения.
Хамфри не сомневался, что Монти употребил именно эти слова.
— Хотя прекращать особенно было нечего.
— А что ты ответила? — спросил Хамфри просто и нежно.