— Чтоб я сдох! Так, значит, все было взаправду? Но как? Я прожил в том месте три года, а потом — р-раз! — и очутился здесь в тот же самый миг, когда исчез! Только девица-то попала сюда раньше меня. Не уразумею, как это получилось?
— Три года? Стало быть, тебе уже двадцать.
— Ага! — Вурледж озадаченно поскреб небритый подбородок. — А все думают, что я еще в возрасте Медведя.
Мне с трудом удавалось держать себя в руках.
— И чем же ты занимался все это время? — со зловещей безмятежностью поинтересовался я.
Вурледж все понял. Вид у него был, как у того слуги, которому барин сказал: «Не смей отпираться, негодник! Я видел из верхнего окошка, как ты и твои дружки обчистили лучшую яблоню в моем саду!». На его физиономии четко, словно пятна оспинок, читались и вина в содеянном, и отчаянное желание прикинуться чистеньким.
— Ты про что? — спросил он. — Что она тебе наговорила? Ее вообще там не было!
— Была, когда ты слопал карлика.
— Только тогда, а после — нет.
— Считаешь, это пустяк?
— Э-э…
— Поневоле становится интересно, как ты провел остаток времени. Сожрал еще кого-нибудь? — подумать только, этот вопрос я задаю человеку!
— Нет, нет, только этого недомерка! И то потому, что после зимней спячки обезумел от голода. Потом-то я успокоился — питался корой, медом, ну и всем прочим, что полагается медведю.
На мгновение у меня от воспоминаний закружилась голова, я ощутил жгучую зависть — он прожил в том мире целых три года, а я — всего несколько месяцев. Я вновь представил себя медведем, с аппетитом поедающим свежую кору. В моем распоряжении — весь лес, и каждый вечер меня ждет теплый уютный дом.
— Ты ведь общался с ними — с Бранзой, старшей сестрой Эдды, и их матерью? — спросил я, отчаянно пытаясь не выдать свою тоску.
Вурледж обвел взглядом стену, опустил глаза. На его лице (я сознавал, что должен сохранять спокойствие, хотя готов был наброситься на несчастного с кулаками, если тот подаст мне хоть малейший повод) промелькнуло любопытство, следом какая-то затаенная радость, а потом выражение стало непроницаемым.
— А как же, «общался». Я так понимаю, мистер Рамстронг, ты тоже побывал в их мире? — небрежно поинтересовался он.
— Довелось, — кивнул я.
— Тогда тебе должно быть известно, какое это искушение — когда две хорошенькие девицы живут одни, без присмотра отца или братьев, и к тому же обожают лесных зверей. Ты еще не был женат, когда тебя выбрали Медведем, и уж конечно, обратил внимание, какие они обе ладные.
— В мое время они были совсем маленькими девочками!
Брови Вурледжа поползли вверх, он тупо пожевал губами и замолчал.
— Вот как, — наконец тихо проговорил он себе под нос. — Стало быть, ты баловался с их матушкой? Не знал, что она любит медведей.
— Баловался?! — Не помня себя, я сгреб в кулак рубаху у него на груди. — Что значит «баловался»? Отвечай, что ты там творил?!
— Ничего! Клянусь, ничего! Она сама лезла ко мне, эта Бранза! Вешалась на шею и терлась об меня. Знаешь, как ей хотелось потискаться!
Я швырнул мерзавца на пол, словно отброс, каким он, в сущности, и был. Вурледж всхлипнул и одернул свою грязную ночную рубаху, прикрывая детородные части тела на тот случай, если мне вздумается оторвать их голыми руками.
— Признавайся как на духу, — медленно произнес я; каждое мое слово молотом било его по темени. — Ты посмел обесчестить девушку?
Его глазки трусливо забегали. Я навис над Вурледжем, будто огромный медведь, а он съежился, совсем как добыча хищника.
— Посмел? — Я пихнул негодяя в грудь, и воздух со свистом вылетел из его легких.
Он в ужасе замотал головой, схватился за рубаху, тяжело дыша.
— Нет, Рамстронг, поверь, нет! Мне бы очень хотелось этого; ты же знаешь, как она пахнет! Только она была приличной девушкой и ничего такого не позволяла. Приляжет иногда со мной, без всяких там глупостей, и все. Я провел рядом с ней три года, и если бы не тамошние медведицы, то просто сбесился бы, глядя на эту куколку.
Я отвернулся, чтобы взять себя в руки. Тамошние медведицы!
— Она считала меня обычным медведем! Каждый день купалась вместе со мной, а платье-то мокрое — как облепит ее, она все равно что голая. Куда прикажешь глядеть?
— В другую сторону! Воспитанный человек должен развернуться и уйти, а не пускать слюни, пялясь на девичьи прелести, невинно открытые мужскому взгляду.
— А я не пускал слюни, — угрюмо проворчал Вурледж. — Не пускал, — повторил он менее уверенно.
Я стоял у двери спиной к нему. «Если бы не тамошние медведицы!» Этот кусок дерьма провел там три года. Святые небеса! «Приляжет иногда со мной, и все!» Пойми же, Рамстронг, ты яришься только из-за того, что сам чувствовал примерно то же к матери девочек. Ты ревнуешь и пережить не можешь, что не тебе, а какому-то недоумку выпало прожить бок о бок с Лигой и ее дочками целых три года.
— Ладно, хватит, — сказал я. — Главное, что ты не причинил никому вреда. Кроме того, теперь ясно, что я не единственный мужчина в Сент-Олафредс, который перенесся в другой мир и жил там в облике медведя.
— Да уж, — буркнул Вурледж. Несмотря на волосатые ноги, широкую грудь и щетину на подбородке, он выглядел будто ребенок, которого журит взрослый. В сущности, он и был ребенком.
— И еще кое-что, — сурово произнес я. Вурледж испуганно втянул голову в плечи. — Когда я вернулся сюда, меня терзало желание снова попасть в тот мир, найти тот лес и дом. Возможно, ты тоже почувствуешь подобное искушение.
— Говорю же, я решил, что мне все только привиделось. Но раз это было по-настоящему, может, мне и вправду опять захочется туда, если тут дела пойдут худо. Все-таки здорово быть медведем!
— Дай мне слово, — я повернулся и посмотрел ему в глаза, — что если ты откроешь путь…
— Позвать тебя с собой? — недобро ухмыльнулся Вурледж, однако, едва он увидел выражение моего лица, его физиономия мгновенно вытянулась и посерела.
— Дай мне слово, — с расстановкой повторил я и шагнул к нему, — что, попав туда, ты даже пальцем не тронешь Бранзу и ее мать.
— В том мире у меня нет пальцев, — обиженно пробормотал Вурледж, — есть только лапы. Если дамы не против, когда я их обнимаю, почему бы мне их не обнимать.
— Довольствуйся медведицами! Поклянись, что не лишишь девственности Бранзу, как бы ласкова она с тобой ни была.
Молодой наглец лишь пожал плечами.
— Если она сама на меня прыгнет, я не стану ее прогонять. Да и кто мне помешает, если тебя там не будет?
Я стиснул кулаки — так сильно мне захотелось его ударить. Он трусливо заморгал и вздрогнул, хотя мы стояли нос к носу.
— Тизел Вурледж, клянись, — сквозь зубы процедил я.
Он поджал губы, но я продолжал сверлить его взглядом, и он отвел глаза.
— Почему я должен тебе что-то обещать?
— Потому что я честный человек и занимаюсь честным ремеслом, а ты дрянь и подонок, из которых в Сент-Олафредс нынче выбирают Медведей. Потому что я был Медведем задолго до тебя и останусь им навсегда. Потому что я уважаемый горожанин, у которого есть жена и сыновья, а ты убогое ничтожество, дебошир и пьяница, осквернивший костюм Медведя блевотиной.
Я мог продолжать еще долго, а этот бессовестный щенок глядел бы на меня все так же.
— Действительно, — еле слышно произнес я. — Твое обещание все равно ни черта не стоит.
Я ушел из его грязной вонючей норы, прежде чем успел замарать руки, ударив бедную тупую скотину.
Бранза давно потеряла надежду найти сестру во время своих скитаний по лесу, давно перестала ждать — с радостью или тревогой, — что второй Медведь вдруг мелькнет среди деревьев или на дальнем холме, игривый либо разъяренный. Несмотря на это, Бранза продолжала бродить — круглый год, совсем одна. Порой она выходила из дому всего на час, а порой прогулка занимала весь день и даже затягивалась на сутки.
— Тебе не скучно в лесу? — спросила Лига однажды вечером, когда Бранза вернулась домой. Юбки и волосы девушки дышали первым осенним морозцем, а тихий теплый уют очага приятно расслаблял. — Почему бы тебе не сменить обстановку? Сходила бы в город, пообщалась с кем-нибудь из знакомых…
— Лесные звери гораздо занятнее людей, — заметила Бранза, скидывая башмаки, — и по наружности, и в повадках. Люди не сравнятся даже с птицами, не говоря уж о прочих животных. Город — он и есть город, там изо дня в день происходит одно и то же.
— Мне это по душе, — сказала Лига. — Люблю, когда нет неожиданностей. И потом, в Сент-Олафредс все очень приветливы. Кстати, — прибавила она, — я думала, у тебя там есть кое-какой интерес.
— Интерес? — Бранза села перед очагом и протянула к огню босые белые ноги.
— Кажется, тебе нравился кто-то из Груэнов?
— Ма, ну когда это было? Сто лет назад.
— Что же, у вас так ничего и не вышло? Или еще не все потеряно?
— А тебе бы этого хотелось? — Бранза пошевелила озябшими пальцами.
Лига сделала два коротких стежка и закрепила шов.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты состарилась незамужней.
— Почему? Ты сама, по-моему, вполне счастлива и без мужа.
— Да, но…
Бранза оглянулась на мать, ожидая конца фразы, однако Лига молча смотрела на пламя, ее глаза потемнели, и зрачки слились с радужкой.
— Не волнуйся за меня, Ма, — Бранза погладила ее по колену.
— Я надеюсь понянчить внуков, — просто сказала Лига, оторвав взгляд от огня, и снова взялась за шитье. Теперь, когда с нами нет Эдды, — в воздухе повисли недосказанные слова, — эта задача ложится на тебя, мои ангелок.
Бранза помотала головой, как будто отгоняла назойливую муху. Ролло Груэн остался где-то далеко, на заре юности, когда она еще не знала, что может потерять сестру. В сущности, смутное влечение к нему так тесно граничило с днем, когда пропала Эдда, что в сознании Бранзы эти два момента почти переплелись. Если сердце ее сладко замирало при воспоминании о Ролло, то в следующую секунду в груди уже щемило от боли, связанной с утратой младшей сестренки. Кроме того, рядом с Бранзой долгое время был второй Мед