просто быть. Поверь мне, как бы все ни сложилось, здесь тебя ждет лучшая жизнь, нежели в иллюзорном мире, где главенствующим принципом было счастье твоей матери, да еще созданное по меркам пятнадцатилетней девушки. За все время она ни разу не пожелала изменить свое представление о счастье, лицом к лицу встретившись с правдой, трудностями, людьми, чьи характеры сложнее, чем натуры ее собственных прелестных дочек. Конечно, я могу понять это нежелание, причины которого — беды, выпавшие на долю Лиги в прошлом, и постоянный страх за будущее, но я не… — Мисс Данс коротко усмехнулась. — Если бы речь шла обо мне, я не сумела бы простить ее — нет, не сумела бы — за то, что она отняла столько лет у себя самой и у вас с Эддой.
Мисс Данс как будто бы не произносила слов — она входила в прозрачный ручей, каким была жизнь Бранзы, и один за другим переворачивала большие круглые камни, устилающие его дно. Все глубже и глубже заходит чародейка и уже добралась до тех камней, что прочно засели в илистом дне, и выворачивает их своими белыми руками, и оттирает грязь. И вот она завершила свой труд: все до последнего камушка перебраны и отмыты, и между ними журчит чистая вода, и заново видны все их цвета, прожилки, обкатанная гладкость и шероховатость.
— Мисс Данс? — обратилась к ней Бранза, но сухие казенные слова, которые она собралась произнести, застряли в горле. — Простите меня, — сказала она, встала с кресла, наклонилась и поцеловала чародейку в высокий спокойный лоб, а затем в ямочки на щеках. — Вам нужно выспаться. Я отняла у вас столько времени.
Мисс Данс расхохоталась глубоким низким смехом, как полагается ведьме.
— Лучше уж ты отнимешь несколько часов или даже дней у меня, чем опустишься до того, чтобы обращаться к деревенской лечухе с просьбой перенести тебя в сердечный рай.
— Ну, что? — поинтересовалась Эдда.
Сестры шли по тихим улочкам Рокерли вслед за лакеем, который нес в руке лампу, провожая девушек на постоялый двор, где им предстояло переночевать. Когда Бранза спустилась из кабинета мисс Данс в гостиную, Эдда спала в кресле. Она и теперь до конца не проснулась, ее не взбодрило ни прощание с хозяйкой, ни свежий воздух.
— Поедешь вместе со мной или отправишься домой к своему мистеру Волку? Наверное, второе, судя по тому, как ты выпорхнула от колдуньи. — Даже в полусонном голосе Эдды сквозила печаль, и даже ее полусонные уши уловили это.
— Ах, нет, — весело отозвалась Бранза. — Тебе не придется ехать одной.
— Да?
— Да, да, не придется. Я еду с тобой. — Она взглянула на ошарашенную сестру, выпростала руку через прорезь плаща и обвила ею руку Эдды, а потом рассмеялась, и эхо отразило ее звонкий смех от стен домов. — Возможно, я не буду счастлива, зато просто буду.
— Во всяком случае, вид у тебя счастливый, — буркнула Эдда.
— Ты против? — удивилась Бранза. — Ты хотела бы, чтобы я всегда оставалась мрачной и хмурой?
— Нет, конечно! Только… — Эдда умолкла, не зная, что, собственно, «только». Она засыпала на ходу. А вдруг все это ей снится? Впрочем, во сне не имеет значения, кто и что сказал. — Не понимаю, Бранза, о чем ты. Думаю, мисс Данс чего-то там наколдовала и ты немножко свихнулась. — Несмотря на свой ворчливый тон, Эдда крепко стиснула ладонь сестры и прижалась к ее боку, чтобы та почувствовала радость Эдды. Как хорошо, что Бранза никуда не исчезнет!
По возвращении сестер в Сент-Олафредс жизнь семьи наладилась. У Лиги отлегло от сердца, когда она узнала, что Бранза остается в реальном мире и, более того, не сожалеет о своем решении, вняв речам мисс Данс, о чем бы та ни говорила. К облегчению Лиги, дочери стали меньше перечить друг дружке. Старшая уже не злилась на младшую за то, что жизнь в городе устроена так, а не иначе, и ей приходится приноравливаться к бессчетному числу запретов и устоявшихся обычаев. Теперь Бранза — правда, не без досадливых вздохов и закатывания глаз — подробно расспрашивала сестру, как нужно держать себя с разными людьми, что может означать та или иная деталь одежды, жест, взгляд или интонация. Дочери по-прежнему вздорили по пустякам, однако Бранза справилась со своими страхами, а Эдда — с недовольством. Теперь Лига все чаще улыбалась, слушая разговоры двух молодых женщин, и ее память воскрешала образы беззаботных девчушек, чирикающих о своих важных детских делах.
Финансовые дела также пошли в гору. Свадьба Ады Келлер, дочери трактирщика, которая состоялась в начале июня, принесла Коттингам славу настоящих мастериц. Ада была единственной дочерью в семье, и Келлер пригласил на пир почти весь город, чтобы все могли разделить с ним праздник. В наряде, который пошила Лига с дочками, невеста выглядела столь очаровательной, что отец и жених даже прослезились, увидев ее в свадебном венке под резной тенью листвы, через которую пробивались золотистые лучи солнца. Несколько городских матрон твердо решили, что также обратятся к услугам семьи Коттинг, когда придет время шить подвенечные платья для дочерей.
Наступил день летнего солнцестояния. У Лиги сохранились смутные воспоминания об этом празднике: она помнила только, как пряталась за юбку Ма, робея и сторонясь танцев и забав. Бранза и Эдда лет с десяти бегали в город повеселиться на празднике, Лиге же не хватало смелости, и она предпочитала проводить этот долгий летний вечер дома. Костер на городской площади мерцал рыжим цветком, рассыпая фейерверки искр, а звуки музыки, шум и смех, доносимые теплым ветерком, казались далекими и почти неслышными.
На этот раз Эдда и Бранза даже слышать не хотели о том, что их мать останется дома. Они собрали целую толпу Рамстронгов и Тредгулдов, вместе с которыми Лига могла без стеснения пройти по городу, убранному цветами и флагами, подняться на Холм и занять место у огромного костра. Сидя на расстеленном покрывале рядом с Тоддой, которую беременность сделала большой и красивой, Лига обнимала колени и с удовольствием смотрела по сторонам на общее веселье. Все, от малых детей, едва научившихся ходить, до стариков и старух, играли в салочки, состязались в меткости, пробовали удержать на кончике носа яйцо и плясали, плясали без устали. Лига никогда еще не видела — точнее, не позволяла себе видеть в райском мире, — как мужья и жены, молодые парни и девушки танцуют парами, хотя ее мать когда-то танцевала с ней, да и она дома иногда затевала танцы с дочками. Теперь ей бросались в глаза девичьи ладони на плечах мужчин, мужские руки на женских бедрах, и, самое главное, — Лига плотней обхватывала колени, не зная, куда себя деть, — это происходило у всех на виду, не считалось зазорным, от этого никому не было плохо. Как самозабвенно кружились девчата, и среди них — ее дочери! Не сбавляя шага, они оживленно болтали, улыбались друг другу и парням, порой сбивались, даже падали, и тут же со смехом поднимались, чтобы плясать дальше. Девушки танцевали со своими отцами — Лига и не представляла, что подобное возможно! — сияющие, беспечные, не боящиеся побоев или домогательств. Какая прекрасная у них жизнь! Она тоже дала своим дочерям такую жизнь, напомнила себе Лига. Посмотрите на них, разве не красавицы?
К ней подошел Рамстронг. Рубашка Давита взмокла, он шумно отдувался, делая вид, что замысловатые па «Летнего вальса» чрезвычайно его утомили.
— Лига, ты еще ни разу не сплясала! — воскликнул он и протянул ей руку, приглашая на следующий танец.
— Правда, Лига, потанцуй, — подтолкнула ее Тодда. — Сама видишь, из меня плясуньи не выйдет, танцевать со мной все равно что с откормленной индюшкой!
Лига сопротивлялась, но Рамстронг настаивал:
— Идем же, это легко, совсем легко.
— Не бойся, Лига; обещаю, Давит не оттопчет тебе ноги, — вторила Тодда.
Веселая ритмичная музыка звала за собой, и не успела Лига опомниться, как уже с бьющимся от волнения сердцем оказалась среди других пар вместе с Рамстронгом.
Боже мой, только и пронеслось в ее голове, но гудящий огонь, людской смех и разговоры заглушили ее негромкий полувскрик-полувздох. Рамстронг, сама доброта и мягкость, повернулся к ней, ободряя, и взял за руку. Лига впервые танцевала с мужчиной. Впервые в жизни мужчина прикасался к ней без насилия и дурных намерений. Свет от костра озарял лица танцующих, глаза возбужденно блестели. Лига знала, что отблески огня так же падают на нее, и что ее прическа — дочки немало потрудились, убирая волосы матери цветами и лентами, — ей очень к лицу. Испуганная, ослепленная, Лига в то же время ликовала: она может позволить себе танцевать в общем кругу и не беспокоиться, что кто-то сочтет ее недостойной! Память подсказывала танцевальные па, которые Лига разучила еще с матерью, много раз повторяла, малышкой глядя на мать снизу вверх, и которым потом обучала своих крохотных девочек на лужайке за домом, на циновке перед очагом. И вот теперь оказывается — как же она могла этого не знать? — что предназначались они для таких вечеров, как сегодня: темных, теплых, сверкающих искрами костра, когда музыка льется отовсюду, точно волшебный пьянящий напиток, который можно глотать залпом прямо из воздуха, когда кругом тебя люди, их голоса перебивают друг друга, и запах свежего пота сменяется слабым ароматом кедра или лаванды, исходящим от платьев, целый год ожидавших праздника на дне комода.
— Не сказала бы, что ты танцуешь, как медведь, — отважилась пошутить Лига.
— Да уж, — улыбнулся в ответ Рамстронг. — Но мы-то с тобой знаем, что в душе я все равно им остался.
Ее восхитило, что он не постеснялся признаться в медвежьей неуклюжести — этот высокий, стройный, красивый мужчина, сильный и одновременно хрупкий по сравнению с лесным гигантом.
Лига дважды составила Рамстронгу пару, но когда объявили круговой танец, где предстояло обмениваться партнерами, она почувствовала, что слишком устала. Кроме того, неровное освещение не позволяло ей различить, нет ли среди танцующих одного из тех мужчин — Кливеров, Фоксов и остальных, поэтому Рамстронг проводил ее обратно к Тодде, а сам пригласил Бранзу.