Сушилки перестали урчать. Я встала со стула.
– Спасибо за порошок, – произнесла я подчеркнуто учтиво.
Он тоже встал. Опять на его лице появилось выражение полного безразличия.
– Не за что.
Мы стояли рядом, молча доставая из барабанов высушенную одежду и засовывая ее в свои мешки. Потом взвалили их за спину и зашагали к двери. У выхода я задержалась, но он не выказал намерения открыть мне дверь, и я распахнула ее сама.
Оказавшись на улице, мы одновременно развернулись и едва не столкнулись. С минуту мы стояли в нерешительности друг перед другом, оба начали что-то говорить и оба осеклись. А потом, словно кто-то дернул за рычаг, уронили свои мешки на тротуар и шагнули навстречу. В следующий миг я уже целовала его или он целовал меня – до сих пор не пойму. Я ощутила табачный вкус его рта. Было ощущение хрупкости и сухости, словно тело, которое я обнимала, и его лицо, прижатое к моему, сделаны из пергамента, натянутого на проволочные плечики для одежды, никаких других ощущений я уже и не помню.
Мы перестали целоваться и одновременно отшатнулись. И потом еще какое-то время разглядывали друг друга. После чего молча подняли мешки с чистой одеждой и, закинув их за спину, развернулись и отправились восвояси в противоположных направлениях. Наши действия напоминали дерганые движения лап пластиковых собачек на магнитах, которых мне в детстве часто вручали на разных конкурсах.
Не помню, как я доехала до квартиры, вот только в автобусе мое внимание привлекла реклама, изображавшая медсестру в белой шапочке и белом халате. У нее было румяное лицо, в руке она держала бутылочку и улыбалась с видом знатока. Надпись на плакате гласила: ПОДАРИ ЖИЗНЬ!
12
Ну вот. Я сижу на кровати в своей спальне, за плотно закрытой дверью, окна распахнуты. Сегодня День труда[7], и так же прохладно и солнечно, как и вчера. Так странно, что не надо идти утром в офис. Шоссе за городом с самого утра забиты транспортом: люди после выходных уже начали возвращаться из летних коттеджей, чтобы не попасть в вечерний час пик. К пяти часам транспортный поток начнет ползти по-черепашьи, и сквозь серое марево выхлопных газов будет тускло мерцать солнечный диск над растянувшейся на многие мили металлической рекой, урчащей моторами и хнычущими детьми. Но здесь у меня, как всегда, тишина да покой.
Эйнсли на кухне. Сегодня я ее, можно сказать, и не видела. Я слышу ее шаги за дверью, она бродит там и что-то мурлычет себе под нос. Я не рискую открыть дверь. В наших отношениях что-то изменилось, и я пока не могу понять что, но точно знаю, что теперь мне будет трудно с ней говорить.
Казалось, что пятница была очень давно, так много событий произошло с тех пор. Я все это хорошенько обдумала и поняла, что вела себя очень благоразумно, что не было очевидно в том момент. Подсознание торопливо бежало впереди сознания, а у подсознательного своя логика. Моя манера поведения, может быть, несколько противоречила моему характеру, но результаты ему вполне соответствовали. Принятое мной решение было, конечно, немного неожиданным, но теперь, хорошо его обдумав, я пришла к выводу, что на самом деле сделала важный шаг в верном направлении. Конечно, я всегда предполагала, и в старших классах школы, и в колледже, что когда-нибудь я, как все, выйду замуж и рожу детей. Двоих или четверых. Три – плохое число, и я не одобряю одного ребенка в семье: такие дети растут избалованными. У меня никогда не было таких дурацких мыслей относительно брака, как у Эйнсли. Она противница брачных союзов в принципе, но в жизни важно не придерживаться принципов, а приспосабливаться к ситуации. Как выразился Питер, нельзя порхать до бесконечности; не живущие в браке люди, достигнув среднего возраста, становятся неприкаянными чудаками или ворчунами. Я это поняла, повидав немало подобных типов у нас в офисе. И хотя уверена, что мысль о замужестве незаметно сидела у меня в подсознании, я и подумать не могла, что это случится так скоро и именно таким образом. И конечно, я была привязана к Питеру куда крепче, чем могла бы себе признаться.
И нет никакой причины, по которой наш брак мог бы превратиться в подобие брака Клары. В их семье ни он, ни она понятия не имеют, каким образом управлять надежным крепким браком. Тут многое зависит от элементарных материальных вещей – мебели и еды, порядка в доме. Но мы с Питером сумеем разумно организовать семейный быт. Хотя, конечно, многие мелочи придется учитывать по ходу дела. Если подумать, Питер – просто идеальный выбор. Он привлекателен, он стремится к успеху, и еще он аккуратен, а это важное обстоятельство, если ты собираешься жить с кем-то под одной крышей.
Могу себе представить физиономии наших офисных девиц и дам, когда я им сообщу свою новость. Но пока им еще рано говорить, мне надо сохранять эту работу как можно дольше. Пока Питер не закончит стажировку, нам понадобятся деньги. Наверное, сначала нам придется снимать квартиру, но позже мы сможем переехать в дом, уже наш собственный: вот где надо будет поддерживать чистоту и порядок.
Тем временем мне следует заняться чем-то конструктивным, а не сидеть сиднем. Прежде всего нужно трезвым взглядом перечитать мой пивной опросник и продумать отчет по его результатам, чтобы завтра утром на работе напечатать его на машинке – и забыть.
Потом, наверное, стоит вымыть голову. И прибраться в комнате. Обследую все ящики в платяном шкафу и выброшу оттуда весь лишний хлам; кроме того, в стенном шкафу висят платья, которые я почти не ношу? – от них тоже можно избавиться. Отнесу их в приемный пункт Армии спасения. Еще у меня скопилось полно бижутерии – дешевые украшения обычно дарят родственники на Рождество: заколки «под золото» в виде собачек и букетиков с вкрапленными стеклышками вместо глаз и лепестков. Еще есть картонная коробка с книгами, в основном учебниками, и письмами из дома, которые я уж точно не стану перечитывать, пара древних кукол – память о детстве. У самой старой куклы тряпичное туловище набито опилками (я знаю, потому что однажды сделала ей полостную операцию маникюрными ножницами), а руки, ноги и голова сделаны из твердого материала вроде дерева. Пальцы на ее руках и ногах почти все отгрызены, волосы черные и короткие, несколько клочковатых кудряшек торчат из марлевой основы, почти совсем отклеившейся от черепа. Лицо куклы стало неузнаваемым, но на нем все еще виден открытый рот, бархатный красный язык внутри и два ряда фарфоровых зубов, которые всегда приводили меня в восторг. Одежда куклы сделана из куска старой простынки. Помню, я оставляла ей на ночь немного еды и утром была очень разочарована, видя, что она к ней не притронулась. Другая кукла поновее – у нее длинные светлые волосы, которые можно мыть, и скользкая каучуковая кожа. Я попросила ее на Рождество, потому что ее можно было купать. Обе уже утратили былую привлекательность, и я со спокойной душой могла их выбросить вместе с прочим барахлом.
Я все еще не могу понять, что нашло на того парня в прачечной, или объяснить мое собственное поведение. Может, это было своего рода наваждение, провал сознания вроде приступа амнезии. Но вряд ли я увижу его еще когда-нибудь – я даже имени его не знаю, – и в любом случае он никакого отношения не имеет к Питеру.
После того как я приберусь в комнате, надо будет написать домой. Они обрадуются – ведь так давно этого ждали. Пригласят нас обоих приехать в гости на выходные – и как можно скорее. Я, кстати, еще не знакома с родителями Питера.
Через минуту я встану с кровати и пройду по солнечной лужице на полу. Я не могу себе позволить пробездельничать остаток дня, хотя это приятно – просто сидеть в тихой комнате, глядеть на пустой потолок, уткнувшись спиной в прохладную стену и свесив ноги через край кровати. Ощущение почти такое же, как бывает на надувном матрасе, когда, покачиваясь на волнах, смотришь в ясное небо над головой.
Надо собраться. У меня масса дел.
Часть вторая
13
Мэриен с безучастным видом сидела за офисным столом. Она рисовала в блокноте. Нарисовала стрелу с маленькими перышками, а потом решетку. Ей дали задание придумать опросник для маркетингового интервью о сменных бритвенных лезвиях, и она уже дошла до момента, когда интервьюер должен предложить своей жертве обменять использованное лезвие на новое. На этом пункте работа застопорилась. Теперь она придумывала заковыристый сюжет: президент компании по изготовлению бритвенных лезвий обладал чудодейственным лезвием, которое в его семье передавалось из поколения в поколение и которое не только самозатачивалось после очередного использования, но и выполняло любое желание владельца после каждого тринадцатого бритья… Президент, однако, не слишком бережно хранил это фамильное сокровище. Однажды он забыл убрать его в обитый бархатом футляр и оставил лежать на полочке в ванной, и одна из горничных, желая выказать свое прилежание и рвение… (что произошло дальше, было довольно запутанно: это волшебное лезвие каким-то образом оказалось в комиссионном магазине, где его приобрел ничего не подозревающий покупатель и…). Президенту в тот день срочно понадобились деньги. И он стал торопливо бриться каждые три часа, чтобы побыстрее дойти до тринадцатого бритья, но каково же было его удивление, когда… Выяснив, что произошло, он приказал бросить провинившуюся горничную в колодец, полный использованных бритвенных лезвий, а сам направил в город армию частных детективов-женщин, притворявшихся сотрудницами маркетинговой службы «Сеймур сёрвейз», которые сверлили взглядом всех и каждого, мужчин и женщин, и, заметив у кого-то на лице поросль, кричали: «Новые бритвенные лезвия в обмен на старые!» – в отчаянной попытке установить приобретателя бесценной бритвы…
Мэриен вздохнула, нарисовала в углу покрытого каракулями листка маленького паучка и вернулась к своей машинке. Она напечатала без изменений абзац из рукописного варианта опросника – «Мы хотим изучить состояние вашего бритвенного лезвия. Отдайте нам лезвие, которое в настоящий момент вставлено в ваш станок. Взамен мы даем вам это лезвие» – добавив только «Будьте любезны» перед «отдайте». Она не смогла перефразировать просьбу так, чтобы она не звучала странно, но по крайней мере ее можно было сделать более вежливой.