В офисе сегодня был переполох. Тут всегда либо царили шум и гам, либо стояла мертвая тишина, и вообще-то Мэриен отдавала предпочтение первому. Ведь в таких условиях она могла меньше работать: все носились по офису и наперебой вопили, и ни у кого просто не было возможности заглядывать ей через плечо и высматривать, чем она занята. У нее даже возникало ощущение сопричастности: раз или два она позволила себе проникнуться всеобщим безумием и даже с удивлением обнаружила, насколько это забавно. Но после помолвки, зная, что не будет сидеть в этом офисе до скончания века (они это обсудили, и Питер сказал, что, конечно, она может продолжать работать и после свадьбы, если ей хочется, по крайней мере какое-то время, хотя по сугубо финансовым соображением в этом не было необходимости – он считал бесчестным жениться, будучи не в состоянии обеспечить жену, но она решила работать), она могла абстрагироваться от всеобщего безумия и взглянуть на своих коллег со стороны. Более того, она поняла, что просто не в состоянии оставаться с ними на одной волне, даже если ей этого и хотелось. В последнее время ее нередко хвалили за способность сохранять спокойствие в авральных ситуациях.
– Какое счастье, что у нас есть Мэриен, – говорили ее коллеги, успокаивая себя чашкой чая и, тяжело дыша, отирая вспотевшие лбы влажными салфетками. – Она всегда держит себя в руках. Ведь так, дорогая?
«Сейчас, – подумала Мэриен, – они носятся по офису, точно стадо броненосцев в зоопарке». Броненосцы на мгновение заставили ее вспомнить о парне в прачечной самообслуживания, которого она с тех пор не видела, хотя уже несколько раз ходила туда со смутной надеждой встретить его. Что не удивительно: он явно страдал нервным расстройством и вполне мог загреметь в какую-нибудь психушку…
Она проследила взглядом за Эмми, которая метнулась к картотеке и начала лихорадочно рыться в папках. На этот раз все занимались общенациональным опросом о гигиенических прокладках, и кто-то на Западе допустил жуткий ляп. Нужно было провести, как они выражались, «три волны» маркетинговых исследований: первую – путем рассылки предварительных писем с целью набрать массив респондентов, желающих участвовать в будущих индивидуальных опросах второй и третьей волны, когда предполагалось в ходе личных интервью задавать более конкретные вопросы. И, как надеялась Мэриен, за закрытыми дверями. Все исследования и особенно некоторые планируемые вопросы казались ей серьезным испытанием профессионального хладнокровия, хотя Люси во время перерыва на кофе отметила, что в наше время в этом нет ничего предосудительного, ведь прокладки – вполне респектабельный продукт, который можно купить в любом супермаркете и рекламу которого печатают в лучших журналах страны, и как здорово, что наконец-то об этом решили заговорить в открытую, отказавшись от стыдливости и викторианского ханжества. Милли, само собой, заявила, что это, конечно, просвещенная точка зрения, но подобные опросы всегда проходят со скрипом, потому что приходится не только уламывать людей, открывших тебе дверь, отвечать, но и прилагать неимоверные усилия, чтобы найти интервьюеров, которые согласились бы задавать такие вопросы: многие, особенно в маленьких городках, придерживались устаревших взглядов, а кое-кто даже увольнялся, когда их просили проводить такие опросы (сложности всегда возникали с домохозяйками, которым и деньги-то не очень были нужны, им быстро наскучивало это занятие, или они уставали, или беременели и увольнялись, так что приходилось им на замену нанимать новых интервьюеров и обучать с нуля), а самое лучшее было рассылать им стандартные официальные письма на бланке и призывать внести свой неоценимый вклад в благо всех женщин мира – то есть, размышляла Мэриен, попытаться воззвать к образу сердобольной и благородной сиделки, таящемуся в душе всякой истинной женщины.
Но на сей раз случилось непоправимое. В западной части страны, кто бы там ни отбирал по местной телефонной книге будущих респонденток, которых должна была охватить первая волна опроса (а кто же там этим занимался? Миссис Лич из Фоум-Ривера? Миссис Хэтчер из Уотруса? Никто уже и не помнил, и как предположила Эмми, там просто перепутали папки), сделал свою работу не слишком прилежно. Вместо ожидаемой лавины ответов по почте пришло лишь несколько заполненных опросников. Милли и Люси теперь их изучали, сидя напротив Мэриен, и пытались разобраться, что же пошло не так.
– Ясен пень, кто-то из них обратился к мужчинам! – фыркнула Милли. – Вот опросник с пометкой «Хи-хи!» от мистера Лесли[8] Эндрюса.
– Вот чего я никак не пойму: некоторые опросники вернулись от женщин, которые отметили квадратик «НЕТ» в каждом варианте ответов. Чем же они, интересно знать, пользуются? – желчно воскликнула Люси.
– Ну, вот этой даме за восемьдесят.
– А эта пишет, что на протяжении семи лет кряду была постоянно беременна.
– Не может быть! Бедняжка! – завздыхала Эмми, которая слушала их разговор. – Она же себе здоровье угробит.
– Уверена: эта старая дура миссис Лич – или миссис Хэтчер, да неважно кто, – опять послала опросники в индейские резервации, – хмыкнула Люси. – А я же ее предупреждала: не делайте так! Одному богу известно, чем они там пользуются.
– Мхом, – уверенно отозвалась Милли. Это было уже не в первый раз, когда на Западе допустили серьезную ошибку. Она еще раз перебрала стопку опросников. – Нам придется провести опрос заново. Клиент нас по головке не погладит. Все наши данные можно выбросить в мусорку, и я даже не хочу думать про сроки сдачи.
Мэриен взглянула на офисные часы. Скоро обеденный перерыв. Она нарисовала череду лун в разных фазах: несколько лунных серпов, несколько полных дисков, потом несколько лунных серпов, обращенных в другую сторону, а потом ничего – новолуние. Для красоты в одном лунном серпе она пририсовала звездочку. Она установила точное время на наручных часиках, которые отставали от офисных всего на две минуты, и завела их – Питер подарил ей эти часы на день рождения. Потом напечатала очередной вопрос. Она проголодалась и подумала почему – уж не потому ли, что пришло время обеда? Она встала из-за стола, пару раз крутанула свое офисное кресло, чтобы поднять сиденье повыше, снова села и напечатала еще один вопрос; она устала, жутко устала манипулировать словами. Наконец, уже не в силах высидеть за столом перед пишущей машинкой ни минутой больше, она громко объявила:
– Давайте сходим пообедаем.
– Ну… – с сомнением протянула Милли, взглянув на часы. Она все еще тешила себя иллюзорной надеждой исправить ситуацию с заваленным опросом на Западе.
– Да, давай, – согласилась Люси. – А то я свихнусь. Мне надо срочно выйти на воздух. – Она двинулась к вешалке. Эмми пошла следом. Милли, заметив, что остальные уже одеваются, неохотно отложила стопку опросников.
На улице дул холодный ветер. Девушки подняли воротники и плотно запахнули пальто на груди, прижав к шее руки в перчатках. Они торопливо шагали двумя парами мимо других спешащих на обед офисных работников; их каблучки звонко цокали по голому тротуару: снег еще не выпал. Сегодня им пришлось идти дольше обычного: Люси предложила сходить в более дорогой ресторан, чем та забегаловка, куда они обычно ходили, и ощущая острый голод, вызванный проблемой неудачного опроса, все согласились.
– О-о-о-о! – взвыла Эмми под порывами кусачего ветра. – Я не переношу такую погоду. У меня кожа сохнет и шелушится! – Но в дождь у нее болели ноги, а на ярком солнце слезились глаза или кружилась голова и вылезали веснушки. В спокойную погоду, теплую и пасмурную, ее мучили приливы крови к лицу и кашель.
– Самое лучшее средство – кольдкрем, – со знанием дела сообщила Милли. – У моей бабули тоже была сухая кожа, и это ее спасало.
– Но я слыхала, от него вылезают прыщи, – пожаловалась Эмми.
Ресторан был оформлен в претенциозном стиле тюдоровской Англии – с мягкими кожаными стульями и открытыми потолочными балками. После недолгого ожидания в дверях они в сопровождении девушки-администратора в черном шелковом костюме прошли к свободному столику. Сняв пальто, расселись. Мэриен заметила, что на Люси новое платье – строгое, темно-лиловое, из плотного трикотажа, с яркой серебряной заколкой у выреза. Так вот почему ей захотелось сегодня прийти сюда, поняла Мэриен.
Внимательные глаза Люси скользили из-под длинных ресниц по сидящим за соседними столиками – в большинстве это были бизнесмены с безучастными лицами, которые жадно поглощали еду и торопливо ее запивали, чтобы как можно скорее покончить с обеденным перерывом и вернуться в свои офисы, заработать еще немного денег, побыстрее дотянуть до конца рабочего дня и разъехаться по домам, к женам и детям, к семейным ужинам, и как можно быстрее разделаться со всем этим тоже. Глаза Люси накрасила лиловыми тенями, в тон платью, на губах была светло-лиловая помада. Элегантна, как всегда. В последние два месяца Люси посещала все более дорогие места (Мэриен недоумевала, как она могла себе это позволить). Она прокладывала себе путь и появлялась, точно переливающаяся всеми цветами радуги блесна с десятком крючков, в столь же блестящих заведениях подобные этому – фешенебельных ресторанах и коктейль-барах, обставленных горшками с рододендронами, куда, как можно ожидать, забредают многообещающие мужчины, хищные, как щуки, но с большим матримониальным потенциалом. Правда, подходящие особи не клевали, уплывали охотиться в другие места или же попадались на совсем другие приманки – неприметную пластиковую побрякушку, простенькую латунную безделушку или же на еще более богато украшенную блесну, тягаться с которой Люси уже не могла. В этом ресторане и в других таких же не было смысла рисоваться в роскошных платьях и строить глазки стайкам клоунов, которым не было никакого дела до лиловых красоток.
Подошла официантка. Милли заказала пирог с говядиной и почками – нормальный сытный обед. Эмми заказала салат с творожным сыром, который собиралась запить таблетками – розовой, белой и оранжевой, – выложенными на столе рядом со стаканом воды. Люси суетилась, пыхтела, несколько раз меняла решение и наконец заказала омлет. А Мэриен удивила себя. В офисе она не могла дождаться обеда, была готова слопать три порции, а теперь вдруг чувство голода прошло. И она взяла себе простой сэндвич с сыром.