Резкая смена интонации – куда подевался его ровный гипнотический голос? – и внезапное осознание, что он наделен крепкой плотью, таким же телом, как у других нормальных людей, поначалу ее испугало. Она ощутила, как рефлекторно протестуя, напряглось ее собственное тело и попыталось отпрянуть, но он уже обнимал ее обеими руками. Он оказался сильнее, чем она думала. Она не понимала, что происходит: где-то в дальнем уголке ее сознания шевельнулось подозрение, что на самом деле он ласкает свой халат, а она просто случайно оказалась внутри.
Мэриен отстранила голову и внимательно посмотрела на него. Его глаза были закрыты. Она поцеловала его в кончик носа.
– Думаю, я должна тебе кое-что сказать, – тихо произнесла она. – Я помолвлена.
В этот момент она не смогла бы в точности вспомнить, как выглядит Питер, но его имя, врезавшееся в память, укоризненно напомнило о себе.
Его темные глаза раскрылись и спокойно смотрели на нее.
– Но это твои трудности, – равнодушно заметил он. – Это все равно, как если бы я сообщил тебе, что получил «отлично» за работу о порнографии у прерафаэлитов – это интересно, но разве это имеет какое-то отношение к чему-нибудь? А?
– Имеет, – ответила она. Ситуация стремительно становилась моральной дилеммой. – Видишь ли, я собираюсь замуж. И мне здесь быть не следует.
– Но ты же здесь, – с улыбкой возразил он. – Вообще-то, я рад, что ты мне это сказала. Так я в большей безопасности, – признался он откровенно. – Я бы не хотел, чтобы ты вообразила, будто это имеет какое-то значение. Это никогда не имеет никакого значения – для меня. На самом деле это происходит с кем-то другим. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Ты просто очередная замена похода в прачечную.
Мэриен поразмыслила, стоит ли ей обидеться, но решила, что не стоит, наоборот, она даже почувствовала облегчение.
– Любопытно, а ты для меня замена чего, а? – спросила она.
– В этом мое преимущество. Я очень гибкий, я универсальная замена. – Он протянул руку над ее головой и выключил бра.
Вскоре открылась и хлопнула входная дверь, в прихожей кто-то тяжело затопал.
– Вот черт, – пробормотал он откуда-то из глубин своего халата. – Они вернулись. Он рывком поднял ее, включил бра, запахнул у нее на груди халат, соскочил с кровати, обеими руками зачесал волосы на лоб, а потом разгладил свой свитер. Он мгновение постоял посреди комнаты, опасливо глядя на дверной проем, потом метнулся через комнату, схватил шахматную доску, положил ее на кровать и, сев лицом к Мэриен, начал торопливо расставлять фигуры на доске.
– Привет! – спокойно поприветствовал он кого-то, кто, вероятно, просунул голову в дверь. Мэриен боялась, что у нее слишком растрепанный вид, чтобы обернуться. – Мы тут играем в шахматы.
– О, удачно придумано, – с сомнением отозвался мужской голос.
– С чего это ты так всполошился? – удивилась Мэриен, когда вошедший отправился в ванную и закрыл за собой дверь. – Не о чем беспокоиться, это же все естественно. Если что, они сами виноваты, что без предупреждения ворвались к тебе. – Но сама она испытывала острое чувство вины.
– Ну, я же тебе говорил, – заметил он, разглядывая ровные ряды фигур на доске. – Они считают себя моими родителями. Знаешь, ведь настоящие родители никогда не понимают таких вещей. Они решат, что ты меня совращаешь. Их требуется оберегать от правды жизни. – Он протянул руку над шахматной доской и сжал ее ладонь. Его пальцы были сухие и холодные.
17
Мэриен смотрела на свое искаженное серебристое отражение в ложке: она была вверх ногами, с огромным торсом, резко сужавшимся к крошечной, почти булавочной, голове. Она начала поворачивать ложку, и ее лоб сначала стал выпуклым, а потом впалым. На душе у нее было легко.
Они сидели за столиком, покрытым белой скатертью, перед пустыми тарелками и свернутыми в трубочку салфетками. Мэриен бросила нежный взгляд на Питера. Поймав ее взгляд, он улыбнулся. Изгибы его лица подсвечивались оранжевым отблеском свечи под абажуром на столе, и тени утяжеляли его подбородок, который казался более мужественным, а черты лица более угловатыми. А ведь и правда, подумала она, если посмотреть на него непредвзято, то он исключительно красив. На нем был шикарный зимний костюм: темный пиджак и брюки, неброский, но дорогой галстук, не такой кричащий, как некоторые его молодежные комплекты, но более солидный. Эйнсли как-то шутливо назвала его «красиво упакованным», но теперь это свойство внешности Питера представлялось Мэриен привлекательным. Он умел одновременно сливаться с толпой и выделяться. Есть мужчины, не умеющие носить темные костюмы: то у них на плечах перхоть, то спина лоснится, но у Питера не было перхоти, и его костюм никогда не блестел на локтях или коленях. В его присутствии даже в таком публичном месте она испытывала горделивое ощущение собственности, которое заставило ее потянуться к нему и взять за руку. Он накрыл ее руку своей.
Прибыл официант с бутылкой вина. Питер продегустировал и кивнул. Официант наполнил их бокалы и исчез во мраке.
Это была еще одна приятная особенность Питера. Он, как правило, принимал решения без усилий. В последний месяц или около того она выработала привычку позволять ему решать все вопросы за нее. И теперь она избавила себя от мучительных раздумий, которые обычно посещали ее при изучении меню: она никогда не могла точно сказать, чего ей хочется. А Питер сразу решал, что им заказать. Он обычно выбирал бифштекс или ростбиф, ко всяким изыскам вроде говяжьих щечек был равнодушен, а рыбу вообще терпеть не мог. Сегодня они заказали филе миньон. Было уже довольно поздно, почти весь вечер они провели в квартире у Питера и, как оба признались друг другу, умирали с голоду.
В ожидании горячего они вернулись к разговору о достойном образовании детей, начатому раньше, когда они одевались к ужину. Питер рассуждал о детях чисто теоретически, как об особой социальной группе, аккуратно избегая любых упоминаний о своем потомстве. Но Мэриен прекрасно понимала, что речь шла именно об их будущих детях: вот почему этот разговор она считала таким важным. Питер был убежден, что детей следует наказывать – даже физически – за любое нарушение дисциплины. Конечно, уверял он, нельзя, разозлившись, бить ребенка; но самое главное – надо быть последовательным. Мэриен же опасалась нанести ребенку эмоциональную травму.
– Милая, ты не понимаешь, – говорил Питер. – Ты жила в тепличных условиях. – Он сжал ее руку. – А я видел плоды попустительства родителей. Суды завалены делами малолетних преступников, причем многие из них выросли в приличных семьях. Это очень сложная проблема. – И он сурово сжал губы.
Но Мэриен втайне считала себя правой, и ей не нравилось, что он сказал, будто у нее была беззаботная жизнь.
– Но разве дети не заслуживают понимания, а не…
Он снисходительно улыбнулся:
– Ну, попробуй понять этих маленьких бандитов на мотоциклах, наркоманов, уклонистов от армии, сбежавших к нам из Штатов. Уверен, ты ни разу не сталкивалась с такими в реальной жизни. А у некоторых из них даже вши водятся! Ты считаешь, будто все проблемы мира можно разрешить одной доброй волей, но, Мэриен, так не бывает; у них же нет чувства ответственности, они все крушат, потому что это им нравится. Такими их воспитали, никто не выбивал из них дурь, как они того заслуживали. Они считают, будто весь мир перед ними в долгу за то, что они есть.
– Но, может быть, – упрямо возразила Мэриен, – кто-то выбивал из них дурь, когда они этого совершенно не заслуживали! Дети, знаешь ли, очень чутко реагируют на несправедливость!
– О, я целиком и полностью за справедливость! – заявил Питер. – Но как насчет справедливости для тех людей, чью собственность уничтожила эта шпана?
– Такой шпане, я полагаю, надо просто объяснить, что нельзя гонять на машине и портить живые изгороди на чужих лужайках.
Питер издал смешок. Ее неодобрение того случая и его ответный смешок только недавно стали символом их взаимоотношений в новом статусе. Впрочем, после этой подколки безмятежность Мэриен куда-то улетучилась. Она внимательно посмотрела на Питера, пытаясь поймать его взгляд, но он смотрел на свой бокал, вероятно, любуясь игрой рубиновой жидкости на фоне белоснежной скатерти. Он откинулся на спинку, и все его лицо теперь погрузилось в тень.
Интересно, подумала Мэриен, почему в таких ресторанах всегда царит полумрак. Наверное, чтобы посетители не видели лиц спутников во время еды. Ведь жевать и глотать пищу куда приятнее самим едокам, чем тем, кто за ними наблюдает, мысленно усмехнулась она, и наверное, от созерцания того, как твой партнер поглощает пищу, может разрушиться вся романтичная атмосфера свидания. Или ресторана. Она принялась рассматривать лезвие своего ножа.
Официант вынырнул из пустоты, подкрался к их столику, ступая по ковру по-кошачьи изящно и бесшумно, и поставил перед ней горячее на деревянной доске: обрамленный полоской жареного бекона филе миньон шипел и источал сок. Оба любили мясо с кровью: уж это не стало бы проблемой в их совместной жизни. Мэриен так проголодалась, что готова была в один присест проглотить свой стейк.
Она начала отрезать от филе кусочки, жевать и отправлять в благодарный желудок. Поразмыслила о разгоревшейся дискуссии, пытаясь поточнее сформулировать, что она имела в виду под справедливостью. Вероятно, честность, но и это определение имело весьма расплывчатые очертания. Значит ли это «око за око»? Но какой смысл вырывать кому-то глаз, если ты уже потерял свои? А как же компенсация? В таких ситуациях, как автокатастрофа, речь всегда идет о денежной компенсации; можно даже возместить деньгами эмоциональные страдания. Однажды в трамвае она видела, как мамаша укусила своего малыша в отместку за то, что он укусил ее. Ей попался жесткий кусок, она его задумчиво пережевала и проглотила.
«Питер сегодня какой-то сам не свой», – подумала она. У него было очень сложное дело, которое потребовало массы подготовительной работы и непростого анализа; он изучил кучу прецедентов и в конце концов пришел к неутешительному выводу, что решение всегда принималось в пользу противной стороны. Вот почему он и делал сейчас такие безапелляционные заявления: сложности вызвали у него досаду, ему требовалась простота. Впрочем, Питеру надо наконец осознать, что, если бы законы не были такими заковыристыми, он не смог бы зарабатывать.