Мэриен не могла не принять этот вызов. Она-то знала, что не шерстяная.
– Ладно, предположим, мы переспим, – сказала она задумчиво, – но в любом случае мы не можем пойти ко мне.
– И ко мне не можем, – отозвался Дункан, не выказав ни удивления, ни радости по поводу ее подразумеваемого согласия.
– Думаю, нам надо пойти в отель, – заключила она, – как мужу и жене.
– Нам никто не поверит, – печально возразил он. – Я не похож на мужа. Меня до сих пор в барах спрашивают, сколько мне лет: считают, что мне шестнадцать.
– А ты носишь свидетельство о рождении с со-бой?
– Раньше носил. Но потом потерял. – Он повернулся к ней и поцеловал в нос. – Может, нам пойти в отель, где не нужно притворяться мужем и женой.
– То есть хочешь, чтобы я выдала себя за… проститутку?
– Ну да. А почему нет?
– Ни за что! – негодующе отрезала она. – Я не могу так!
– Я бы тоже не смог, – мрачно согласился он. – К тому же мотели расположены за городом, а я не вожу. Что ж, значит, облом. – Он закурил еще одну сигарету. – Ну в любом случае это правильно: ты же точно совратишь меня. Но, с другой стороны, – добавил он с легким ожесточением, – возможно, меня невозможно совратить.
Мэриен бросила взгляд на бейсбольное поле вдалеке. Ночь была ясная, воздух – прозрачный, звезды озаряли черное небо холодным сиянием. Чуть раньше выпал свежий снег, покрыв парк тонким ровным слоем белой пудры. И вдруг ей захотелось побежать, зарыться лицом в этот снег, испещрить белую гладь следами, протоптать на ней извилистые тропинки. Но она знала, что этого не произойдет и в следующую минуту она сонно побредет к станции подземки.
Мэриен встала и, отряхнув снег с пальто, спросила:
– Еще немного проводишь меня?
Дункан тоже поднялся и сунул руки в карманы. На его лице, тускло освещенном уличным фонарем, играли тени и желтоватые блики.
– Не-а, – ответил он. – Еще, может, увидимся. – Он отвернулся, и его удаляющаяся фигура беззвучно растаяла в голубоватой тьме.
Дойдя до ярко освещенного прямоугольника станции метро, Мэриен достала кошелек и нащупала в куче мелочи свое кольцо.
23
Мэриен лежала с закрытыми глазами на животе, а пепельница балансировала на впадинке ее голой спины, там, куда ее поставил Питер. Он лежал рядом, курил и допивал виски из стакана. Из стереодинамиков приглушенно лилась неназойливая музыка.
Хотя она старалась не морщить лоб, в голове у нее крутились тревожные мысли. Сегодня утром ее организм, после нескольких недель опасливого отторжения, наконец-то с благосклонностью принял в себя рисовый пудинг из банки. Какое же это было облегчение – понять, что она может на него положиться, ведь пудинг был очень питательный, и к тому же, как заверила ее диетолог миссис Уизерс, обогащен витаминами. Но стоило ей полить пудинг сливками, как в ее глазах он тотчас превратился в скопище крохотных коконов. А внутри этих коконов шевелились живые существа.
С тех пор как это началось, она все старалась сделать вид, будто с ней все нормально, что это неопасное заболевание, вроде чесотки, которая рано или поздно пройдет. Но теперь пришлось взглянуть правде в глаза: она решила, что настала пора с кем-то посоветоваться. Она уже рассказала об этом Дункану, но напрасно: он похоже, счел, что все нормально, а ее как раз особенно тревожило подозрение, что быть может, с ней отнюдь не все нормально. Вот почему она боялась рассказать об этом Питеру: он мог решить, что она просто чудит или невротичка.
Ну и, само собой, он бы задумался, стоит ли вообще на ней жениться; он вполне мог предложить отложить свадьбу до тех пор, пока она не вылечится. На его месте она бы именно так и поступила. Она даже представить себе не могла, что же ей делать, если после свадьбы ничего не пройдет и она уже не сможет это скрывать от Питера. Возможно, им придется есть разные блюда.
Она пила кофе и смотрела на нетронутый рисовый пудинг, когда вошла Эйнсли, одетая в поношенное зеленое платье-балахон. В последнее время она больше не напевала и не вязала; вместо этого она много читала, стараясь, по ее словам, пресечь проблему в зародыше. Прежде чем сесть за стол, она выставила обогащенные железом дрожжи, витаминизированные хлопья, проростки пшеницы, апельсиновый сок и бутылку слабительного.
– Эйнсли, – обратилась к ней Мэриен, – как, по-твоему, я нормальная?
– Нормальная не то же самое, что обычная, – загадочно изрекла Эйнсли. – Никто не нормален. – Она раскрыла книгу и углубилась в чтение, подчеркивая что-то на странице красным карандашом.
От Эйнсли в любом случае проку было мало. Еще пару месяцев назад она бы заявила, что у Мэриен что-то не так с сексуальной жизнью, что было бы смешно. Или что дело в некоей детской травме, например в том, что она нашла в салате гусеницу, или познакомилась с Леном, или пожалела цыпленка. Но насколько помнила Мэриен, ничего подобного в ее прошлом не было. Она никогда не ковырялась в еде: ее с детства приучили есть все, что лежит в тарелке, она даже не отказывалась есть оливки, или спаржу, или моллюсков, которые, как говорят, нужно научиться любить. Впрочем, с недавних пор Эйнсли постоянно рассуждала о бихевиоризме. Бихевиористы, уверяла она, могут излечить любое отклонение вроде алкоголизма или гомосексуальности, если, конечно, пациенты сами хотят излечиться, демонстрируя им картинки, вызывающие ассоциации с их недугом, а затем давая им особые таблетки, которые прерывают дыхание.
– Они говорят, что, в чем бы ни была причина поведения, корень проблемы в самом поведении, – наставляла ее Эйнсли. – Конечно, бывают и серьезные сбои. Если причина достаточно глубоко укоренена, пациенты попросту переключаются на новую зависимость, например с алкоголя на наркотики, или совершают самоубийство. Но мне нужно не лечение, а профилактика. Даже если его можно вылечить, если он хочет быть вылеченным, – сумрачно добавила она, – он все равно будет обвинять прежде всего меня за то, что я стала причиной болезни.
«Но бихевиоризм, – подумала Мэриен, – мне не поможет». Как он может повлиять на настолько неблагоприятное состояние? Если бы она была обжорой, тогда другое дело, но где же найти такие картинки, которые вызовут ассоциации с не-поеданием, и потом еще и прервать ей дыхание?
Она мысленно перебрала всех людей, с кем можно было бы об этом поговорить. Офисные девственницы будут заинтригованы и наверняка захотят услышать ее исповедь, но вряд ли сумеют дать конструктивный совет. Кроме того, стоит рассказать одной, как об этом тут же узнают все, и ты даже не поймешь, как это дошло до ушей Питера. У нее были знакомые не только в офисе, но и в других городах, в других странах, и если изложить им ситуацию в письме, то это будет неопровержимый документ. Домовладелица… это самое ужасное. Она поведет себя как ее родня: напугается до смерти и не сможет посочувствовать. Они еще и начнут упрекать Мэриен во всех грехах за разлад естественных функций организма.
И она решила сходить в гости к Кларе и посоветоваться с ней. Надежда была слабой: Клара, понятное дело, не сможет предложить ей какое-то конкретное решение проблемы – но, по крайней мере, она ее выслушает. Мэриен заранее позвонила удостовериться, что подруга будет дома, и ушла с работы пораньше.
Клара сидела в манеже и играла со средней дочуркой. А самая маленькая спала в переносной люльке, стоящей на обеденном столе. Артура нигде не было видно.
– Я так рада, что ты зашла, – сказала Клара. – Джо сегодня в университете. Я сейчас выйду, сделаю нам чай. Элейн не нравится манеж, и я ее приучаю к нему.
– Давай я сама приготовлю чай, – предложила Мэриен. В ее представлении Клара была безнадежным инвалидом и ассоциировалась у нее с едой на подносе, которую приносят лежачим больным. – А ты оставайся тут.
Она не сразу нашла все, что нужно, но в конце концов выставила на поднос чайные чашки, нарезанный лимон и какие-то печенюшки, обнаруженные в корзине для белья, потом принесла поднос в гостиную и поставила на пол. Кларину чашку с чаем она передала ей в манеж.
– Так, – произнесла Клара после того, как Мэриен устроилась на ковре, чтобы сидеть вровень с подругой, – как успехи? Небось вертишься как белка в колесе со всеми свадебными приготовлениями?
Глядя на Элейн, жующую пуговку на маминой блузке, Мэриен немного позавидовала подруге – впервые за последние три года. Все, что должно было произойти в жизни у Клары, уже произошло: она стала той, какой и должна была стать. Не то чтобы Мэриен мечтала поменяться местами с Кларой, ей просто хотелось знать заранее, что ее ожидает, в каком направлении двигаться, чтобы подготовиться. Она боялась проснуться однажды утром и понять, что изменилась, сама того не осознавая.
– Клара, – начала она, – как ты думаешь, я нормальная?
Клара знала ее тысячу лет, и ее мнение что-нибудь да значило. Та задумалась над ее вопросом.
– Да, я бы сказала, что ты – нормальная, – ответила она, вынимая пуговку изо рта малышки. – Я бы даже сказала, что ты ненормально нормальная, если ты понимаешь, о чем я. А что?
Мэриен ободрилась. Именно это она бы и сама про себя сказала. Но если она нормальная, то почему же ее одолели эти симптомы?
– В последнее время со мной происходит кое-что странное, – ответила она. – И я не знаю, что с этим делать.
– Да? И что же? Нет, поросенок, это мамина!
– Я не могу есть некоторые продукты. Мне противно! – Она не поняла, достаточно ли серьезно Клара отнеслась к ее словам.
– Мне знакомо это чувство, – ответила Клара, – я точно так же не могу есть печенье.
– Но я говорю о продуктах, которые раньше могла есть. И не то что бы мне не нравился их вкус, я их в целом не принимаю… – Ей трудно было объяснить.
– Мне кажется, это обычный невроз невесты. Перед свадьбой я целую неделю блевала каждое утро. И Джо тоже, – добавила она. – Это пройдет, вот увидишь. А ты ничего не хочешь узнать про… секс? – Вопрос был задан с нарочитой тактичностью, что, по мнению Мэриен, в устах Клары звучало смехотворно.