Когда официантка вернулась, он заказал яичницу с беконом, которую стал неторопливо, с аппетитом, поглощать, не извиняясь и не комментируя. Она глядела на него несчастными глазами. Когда он вилкой вспорол желтки, и желтая липкая масса медленно растеклась по тарелке, она отвернулась. Боялась, что ее вырвет.
– Так, – произнес Дункан, когда он расплатился и они вышли на улицу, – спасибо тебе за все. Мне пора домой, надо засесть за семестровую работу.
Мэриен подумала о противном запахе солярки и застарелого сигарного дыма в салоне автобуса. Потом вспомнила о горе немытой посуды в раковине на кухне у Питера. В автобусе будет душно и не протолкнуться, когда она поедет по шоссе, а шины будут жалобно визжать перед остановками. А какие микробы, невидимые и отвратительные, копошатся среди грязных тарелок и стаканов? Нет, она не может туда вернуться.
– Дункан, пожалуйста, не уходи, – взмолилась она.
– Почему? Ты еще чего-то хочешь?
– Я не могу вернуться.
Он нахмурился.
– А от меня-то ты чего ждешь? Только не думай, что я что-то сделаю. Я хочу просто вернуться в свою раковину. С меня довольно так называемой реальной жизни.
– Тебе не надо ничего делать. Ты просто мог бы…
– Нет, – отрезал он. – Не хочу. Ты для меня больше не передышка. Ты слишком реальная. Тебя что-то гнетет, и ты хочешь об этом поговорить. И мне придется о тебе беспокоиться и все такое, но у меня на это нет времени.
Она опустила взгляд и стала разглядывать две пары их ног в слякоти на тротуаре.
– Я правда не могу вернуться.
Он внимательно поглядел на нее.
– Тебя что, сейчас стошнит? – спросил он. – Не надо!
Она стояла перед ним, понурившись. Ей нечем было обосновать просьбу побыть с ней. Для того ведь не было никакой причины: и чего она этим добьется?
– Ну ладно, – неуверенно произнес он. – Ладно. Только недолго, хорошо?
Она благодарно кивнула. Они зашагали на север.
– Ты же понимаешь, ко мне мы не можем пойти, – сказал он. – Они поднимут хай.
– Понимаю.
– А куда ты тогда хочешь пойти?
Она об этом не подумала. Возможного варианта не было. Она зажала уши ладонями.
– Я не знаю! – закричала она, на грани истерики. – Не знаю! Может быть, мне нужно вернуться…
– О, перестань! – добродушно возразил он. – Только без сцен! Пойдем прогуляемся. – И он отвел ее руки от ушей.
– Ладно, – согласилась Мэриен, позволяя ему позаботиться о себе.
Они шли по улице, взявшись за руки, и Дункан размахивал ими взад-вперед. Его настроение заметно изменилось: он уже не был таким сумрачным, как во время завтрака, а исполнился беззаботной веселости. Они поднимались по склону холма, прочь от озера; тротуары были запружены людьми, в основном дамами в меховых шубах, неутомимо плывущими от одного магазина до другого, точно айсберги во льдах, с целеустремленными лицами, сверкающими глазами, для равновесия держа в обеих руках по увесистому пакету. Мэриен и Дункан обгоняли их, размыкая руки, когда кто-нибудь упрямо двигался им навстречу, не собираясь сворачивать. Мчащиеся мимо автомобили плевались выхлопными газами и веером разбрызгивали грязь из-под колес. С неба падали чешуйки сажи, тяжелые и влажные, как снежинки.
– Мне нужен свежий воздух, – сказала Дункан после двадцатиминутной прогулки в молчании. – А то я здесь как рыбка в аквариуме, полном умирающих головастиков. Ты не против короткой поездки в подземке?
Мэриен кивнула. Чем дальше, тем лучше.
Они дошли до ближайшего зева, обложенного кафелем в пастельных тонах, спустились на платформу. Надышавшись в вагоне сырой шерстью и нафталином, они поднялись по эскалатору вверх и вышли на улицу.
– А теперь сядем на трамвай, – предложил Дункан.
Похоже, он знал, куда идти, и Мэриен была ему за это благодарна. Он ее вел. Он был за главного.
В трамвае им пришлось стоять. Мэриен держалась за металлический поручень и чуть пригнулась, чтобы выглядывать в окно. Над шерстяной зелено-оранжевой шапкой-пирожком с пришитыми к ней золотыми блестками за окном мелькал незнакомый пейзаж: сначала магазины, потом жилые дома, потом мост и еще дома. Она понятия не имела, в какой они части города.
Дункан протянул у нее над головой руку и дернул за провод сигнала. Трамвай затормозил, они протиснулись к задней двери и вышли из вагона.
– А теперь пройдемся, – сказал Дункан и свернул в переулок. Здания здесь были пониже и чуть поновее, чем дома в районе, где жила Мэриен, но здесь они были темные и высокие, многие – с деревянными квадратными крылечками с навесом на столбах, фасады были выкрашены серой или грязно-белой краской. На придомовых лужайках лежал совсем свежий снег. Они прошли мимо старика, который лопатой расчищал от снега дорожку к дому. Скрежет лопаты звучал преувеличенно громко в беззвучном воздухе. Здесь было необычно много кошек. Мэриен подумала, как же тут будет пахнуть весной, когда растает снег: землей, распускающимися почками, влажным деревом, перегнившей с прошлой осени листвой и подарками местных кошек, которые, роя себе в снегу ямки, небось считали себя чистюлями и мастерицами делать свои дела тайком. Из серых дверей выходили старики с лопатами, бродили по лужайкам, зарывали в снег мусор. Весенняя уборка: целенаправленные действия.
Они перешли через улицу и зашагали вниз по склону. И вдруг Дункан сорвался с места и побежал, потащив за собой Мэриен, как санки.
– Стой! – крикнула она, встревожившись, что получилось громко. – Я не могу бежать! – Ей почудилось, что во всех окнах, мимо которых они бежали, предательски задергались занавески, словно за ними стояли угрюмые соглядатаи.
– Нет! – крикнул в ответ Дункан. – Нам нужна передышка! Скорей за мной!
У нее треснул шов на рукаве платья. Она сразу представила себе, как ее красное одеяние расползается на бегу, и за ее спиной красные лоскутки падают, как перышки, на снег. Они сбежали с тротуара и, скользя, помчались по проезжей части к забору. Там висел черно-желтый указатель «Опасно!». Она боялась, что они врежутся в забор и, разбив его в щепки, перевалятся через невидимую преграду, как в замедленной съемке автомобили срываются с обрыва в пропасть, но в последний момент Дункан свернул вбок и бросился вдоль забора, и они оказались на узкой цементной дорожке между двух высоких склонов. Впереди показался пешеходный мостик у подножия холма.
Он резко остановился, и она, поскользнувшись, наскочила на него. На бегу она наглоталась морозного воздуха, и теперь у нее болели легкие, а голова слегка кружилась. Они привалились к невысокой цементной стенке, огораживающей мостик с одной стороны, и Мэриен, положив руки на стенку, пыталась отдышаться. Она разглядывала верхушки деревьев и лабиринты ветвей, кончики которых, обсыпанные почками, уже желтели и краснели.
– Мы еще не пришли, – сообщил Дункан и подхватил ее под локоть. – Нам надо спуститься вниз.
Он увлек ее к концу мостика. Рядом десятками ног была протоптана тропинка в грязи. Они опасливо спустились по склону, ступая боком, – так малые дети учатся спускаться по ступенькам, шажок за шажком. С сосулек, свисающих с мостика, на них капала талая вода.
Когда они добрались до подножия склона и вышли на равнинную часть, Мэриен спросила:
– Ну, мы пришли?
– Еще нет, – ответил Дункан. И пошел прочь от мостика. Мэриен надеялась, что он ведет ее туда, где можно будет присесть.
Они оказались в одной из лощин, разрезавших город, но здесь она была впервые. Она любила гулять по оврагам, видневшимся из окна их гостиной, но это место было ей незнакомо. Лощина была глубокая и узкая, поросшая деревьями, которые были словно специально высажены здесь, чтобы сдерживать снежные сугробы на крутых склонах. Далеко вверху, на самой снежной кромке, играли дети. Мэриен перевела туда взгляд: она увидела их яркие курточки, синие и красные, и услышала обрывки смеха.
Они шагали друг за другом по протоптанной в снежном насте тропке. До них тут уже ходили люди, хотя и немногочисленные. Временами она замечала на снегу отпечатки лошадиных копыт. Впереди шагал Дункан: она видела его сгорбленную спину и мерно поднимающиеся и опускающиеся ноги.
Мэриен хотелось, чтобы он обернулся к ней: от вида его унылого пальто ей было не по себе.
– Через минуту присядем отдохнуть, – объявил он, словно отвечая не ее невысказанный вопрос.
Но она не видела, где бы можно было присесть. Теперь они шли в зарослях высокого травостоя, и сухие негнущиеся стебли терлись об их одежду: золотарники, ворсянки, репейники и серые скелеты неведомых растений. На стеблях репейников виднелись гроздья коричневых шариков с колючками, а на ворсянках – шипастые серебристо-матовые головки, но взгляд скользил по ощетинившемуся сухотравью, ни на чем не останавливаясь. Вдоль зарослей сухой травы по обеим сторонам высились склоны лощины. На самой верхотуре виднелись дома, вытянувшиеся вдоль края, как будто вопреки опасности сползания в овраги, изрезавшие поверхность склона под действием эрозии почвы. А протекавший некогда по дну ручей давно был забран в подземный водосток.
Мэриен взглянула назад. Оказывается, лощина изгибалась, а она шла и даже не заметила этот изгиб. Впереди показался еще один мост – крупнее первого. Они продолжали шагать.
– Зимой мне тут нравится, – сообщил Дункан после продолжительного молчания. – Раньше я бывал здесь только летом. Тут все зарастает такой густой зеленью, травой и листвой, что в метре впереди ничего не видно, причем в основном растет ядовитый плющ. И народу полно. Старые алкаши приходят сюда и дрыхнут под мостами, дети играют. Где-то недалеко есть база верховой езды, по-моему, мы сейчас идем как раз по одной из конных троп. Я сюда частенько приходил, потому что тут прохладно. Но оказывается, здесь еще лучше, когда все в снегу. Под снегом мусора не видно. Знаешь, народ начинает все тут замусоривать и в первую очередь русло ручья. Не пойму, что их заставляет выбрасывать здесь свое барахло и уродовать пейзаж… Чего тут только не найдешь: старые покрышки, жестянки, бутылки…