Они отправились поездом в Порт-Элизабет, почти за три тысячи миль. Уилл смотрел, как тень от паровоза мелькает среди ветхих лачуг, деревьев, скал и пастбищ, а кусочки угля отскакивают от оконного стекла, как черные градины. Близнецы всю дорогу орали и капризничали, лишь когда Говард развлекал их рассказами об истории Англии — убийство Стюартов, леденящие кровь подробности лондонской бубонной чумы, — Маркус и Джулиус сидели смирно. Поезд пожирал милю за милей. Пересекли водопад Виктория, миновали Матабелеленд и Булавайо, проехали через пустыни и буш со стадами импал, гну и зебр, через границу Южной Африки, через Питерсбург и Преторию в Порт-Элизабет, где Атлантический океан встречается с Индийским.
А там их ждала Роза.
Аудиенция
Волосы ее были туго стянуты, но Уилл узнал мамины непокорные локоны и веснушки на щеках, скрытые под слоем пудры. И глаза у Розы тоже были мамины — смелые, дерзкие, устремленные на Уилла в нетерпеливом ожидании. «Красивая», — подумал Уилл. Лишь один мелкий изъян портил ее красоту — голубая жилка на левом виске, от которой веяло холодом.
— Ну, Уилл, что надо сказать бабушке?
Услыхав такое приветствие, Уилл вытянулся по стойке «смирно».
— Здравствуйте! — отчеканил он.
Бабушка, по-видимому, осталась довольна. Но в ответ заговорила не с Уиллом, а с Джулией:
— И голос не наш, и черты лица не наши. Откуда этот мальчик?
— Из Родезии, — начал Уилл. — А еще жил в Южной Родезии, в Бахрейне и в Замбии. А завтра, — добавил он с гордостью, — еду в Англию!
— Гм… для твоих лет ты немало попутешествовал. — Роза с упреком глянула на Джулию. И улыбнулась Уиллу. — Твоим родителям, — продолжала она, — не сидится на месте.
При этих словах Уилл представил мельтешащих мышек или ящериц.
— Красиво у вас дома, — отважился он сказать.
— Воспитанный мальчик, — шепнула Роза Джулии. — А близнецов вы почему не привезли?
— Они вам весь дом перевернут вверх дном, — уверенно сказал Уилл.
— Какая разница, это не дом, а гостиница, — отвечала Роза.
— Им всего четыре, — объяснил Уилл. — А мне скоро девять.
— Да, — отозвалась Роза. — И вот тебе подарок ко дню рождения.
Роза ввела его в спальню с обитой плюшем кроватью, застеленной белым покрывалом в голубой цветочек. Все вокруг бело-голубое — и бабушка тоже. На комоде Уилл увидел фотографию женщины помоложе и узнал ту же холодную красоту.
Роза указала на сверток на кровати:
— Это тебе.
— Спасибо, — поблагодарил Уилл.
Что-то узкое, прямоугольное было завернуто в коричневую бумагу — судя по всему, не игрушка. Большинство детей чутьем угадывают разницу между игрушкой и серьезным подарком.
— Открывай, — подбодрила Роза, видя нерешительность Уилла.
В коробке оказалась писчая бумага цвета слоновой кости, с водяными знаками — изображением замка, — точно такие же конверты и серебряная шариковая ручка. Уилл оглянулся на мать, та посмотрела на него ласково, но с тревогой.
— Спасибо, бабушка, — поблагодарил Уилл.
— Будешь писать мне письма?
— Но я плохо пишу, — сказал Уилл.
— Будешь писать — научишься, — отозвалась Роза. — Хочу, чтобы ты рассказывал мне, как живешь, где бы ты ни был. Обещаешь?
Уилл кивнул:
— Обещаю.
Бог морей
Для ребенка путешествовать на океанском лайнере — все равно что быть запертым внутри грохочущего барабана: неумолчный гул двигателей, на каждом шагу ограды и решетки. Первая надпись, на которую падает взгляд, — «Вход воспрещен». «Виндзорский замок» — слишком царственное название для этой плавучей тюрьмы с трубами, покрытыми толстым слоем краски, с люками, заклепками и блестящими медными рычагами. Больше всего Уилл боялся стариков, сидевших бесконечными рядами на палубе, укутанных в одеяла, в темных очках, с бесстрастными лицами и намазанными белым кремом носами.
Однажды, когда Уилл со всех ног припустил мимо них, его схватила за плечи Джулия.
— Не смей бегать по палубе, — отчитывала она его, глядя сквозь солнечные очки-«лисички» и кривя алые губы. — Если поскользнешься и упадешь, кто-нибудь споткнется о тебя и сломает ногу, а то и вовсе угодишь в темную пучину. — Джулия имела в виду море — далеко внизу, рукой не достанешь; неспокойные просторы, которые вспарывал стальной нос корабля, оставляя пенный след, тянувшийся, словно шрам, через оба полушария.
— Больше не буду! — пообещал Уилл.
И Джулия выпустила его. По правде сказать, она больше волновалась за близнецов. Уилл обладал врожденной ловкостью, а его четырехлетние братцы пошли в нее — неуклюжие и вдобавок неосторожные. В первый же день плавания Джулиус рассадил губу о перила трапа, Маркус ободрал коленку о стальные ступени. А судовому врачу Джулия не очень-то доверяла: этот джентльмен за столом у капитана выпивал три бокала хереса перед основным блюдом (и еще четыре после). Сеть красных прожилок на щеках лишний раз подтверждала его склонность. Это еще не беда, умей он хотя бы пить, но, когда подали крем-брюле, он затянул песню — балладу об одноногой проститутке из Сингапура, — и у него заплетался язык.
— Уилл, присматривай за близнецами, чтоб держались подальше от темной пучины.
— Хорошо, мамочка! — ответил Уилл, охотно беря на себя роль старшего.
Кто знает, может быть, удастся вновь заслужить ласковую мамину улыбку — как в те солнечные дни, когда он был единственным ребенком. А сейчас мама стала далекой-далекой, измученной, — все время следила, чтобы близнецы не озорничали, а в те редкие минуты, когда смотрела на старшего сына, Уилла пугала тоска в ее глазах.
И Уилл дал себе молчаливую клятву вернуть мамину любовь, чего и добивался с великим терпением.
На борту «Виндзорского замка» устраивали партии в бридж, и Уилл присматривал за близнецами, пока родители играли с другой семейной парой, Перкинсами.
— Какое счастье иметь детей, — вздыхала миссис Перкинс, грузная женщина с ямочками на локтях и маленькими, широко расставленными голубыми глазками. — Я хотела детей, но Хорас — нет.
Мистер Перкинс молчал. Это был лысеющий мужчина в черепаховых очках, с пучками волос, торчавшими из ноздрей. Джулия заметила, что мистер Перкинс ведет себя несколько странно: стоило миссис Перкинс завести беседу с чужими, он обижался и, чтобы привлечь ее внимание, хватал ее за руку, как годовалый малыш.
— Но, милая, раз у нас нет детей, мы можем тратиться на путешествия. — Мистер Перкинс широко улыбнулся. — Как сейчас! А в следующий раз поедем в Америку!
Миссис Перкинс метнула на него недовольный взгляд.
— Хорас, у Ламентов трое детей, и они тоже путешествуют, как мы.
— И на бридж не оставалось бы времени, — продолжал мистер Перкинс. — И на няньку пришлось бы тратиться!
— У них нет няни, — возразила миссис Перкинс. — Старший нянчит младших. В том-то вся и прелесть. — Она вздохнула и умолкла, жалея о несбывшемся, об упущенном.
Говард чувствовал, что мистер Перкинс не прочь сменить партнеров по бриджу.
А Уилл в это время доказывал близнецам, что он старше и умнее. Папина кружка для бритья лежала разбитая в ванной. Из унитаза торчал мамин тапочек. Видно, пора близнецам проветриться, выпустить пар.
— Если я вас выпущу в коридор, обещаете не бегать и не кричать?
— Нет, — ответил Маркус.
— Нет, — вторил ему Джулиус.
— Дайте слово, — велел Уилл, — или будем сидеть здесь до ночи.
До чего же легко пошли они на попятный! Когда Уилл отпер дверь каюты и близнецы с визгом вырвались на волю, он понял, что открыл ящик Пандоры: теперь за братьями нужно смотреть в оба. Ночь была беззвездная, лишь тусклая луна просвечивала сквозь пелену облаков. Свалишься за борт — и поминай как звали!
На верхней палубе близнецы, сшибая на бегу стулья, налетели на запоздалого старичка. Старичок рухнул вместе со своим стулом, изо рта у него что-то выпало, свалилось на грудь, со стуком покатилось по палубе, проскочило сквозь решетку и исчезло в темной пучине.
Джулиус захлопал глазами.
— Простите.
Старичок оглядывался по сторонам, разинув рот — бездонный, как темная пучина.
— Мои жубы! Где мои жубы?
— Что? — переспросил Джулиус. — Не понял!
Старик повернулся к Джулиусу и указал на свой морщинистый подбородок:
— Мои жубы!
Сам не свой от ужаса, Джулиус бросился прочь от страшной пасти. Через минуту Уилл наткнулся на старичка, ползшего на четвереньках к борту.
— Вы не видели двух мальчиков? — спросил Уилл.
Старик поднял взгляд на Уилла, сверкнул глазами, указал на свои челюсти, потом — на темную пучину:
— Там. Там. Внижу!
Уилл вглядывался во тьму, горькие слезы застилали ему глаза. Старик что-то кричал, брызжа слюной и размахивая руками, точно в такт похоронному напеву, возвещавшему о конце братьев. Обезумев от горя и ужаса, с дрожащими коленками, Уилл уцепился за борт — не лучше ли прыгнуть вниз, чем сознаться родителям?
Вдруг откуда-то послышалось хихиканье. Уилл задрал голову: с верхней палубы на него смотрели две смеющиеся рожицы.
Пылая жаждой мести, Уилл во весь голос окликнул близнецов, в два прыжка преодолел лестницу, схватил братьев за руки, но тут перед ним вырос моряк в белоснежном кителе.
— Ты что тут делаешь? — спросил Белый Китель. Над воротом с золотой каймой — твердый подбородок, над верхней губой — тоненькие усики, а выше — глаза, серые, как морская даль в ненастный день.
— Ничего, сэр, — ответил Уилл.
— Бегаешь?
— Нет, сэр. Я искал братьев.
— Он бегал за нами, но не мог поймать! — похвастался Джулиус.
Уилл строго глянул на брата и вновь повернулся к Белому Кителю.
— Такому взрослому парню стыдно врать.
— Я не вру, — защищался Уилл.
— Я капитан корабля и не терплю вранья. Как тебя зовут?
— Уилл Ламент, сэр.
Капитан улыбнулся близнецам, дал каждому по мятной пастилке из небольшой жестянки и спрятал ее в карман с золотой тесьмой.