— Пойдем со мной на курсы, Фрида, — предложила Джулия.
— Нет, я же повар. Да и Стиви меня убьет! — шепнула Фрида. — Он страшно ревнивый.
Стиви Грекко как-то раз угрожал мяснику, со скидкой продавшему Фриде колбасу. Джулия улыбнулась, представив на его месте Говарда.
Когда Джулия окончила курсы, Говард отвез ее на экзамен.
— Ты сдашь отлично, не сомневаюсь, — подбодрил он ее.
— Надеюсь, — отозвалась Джулия. — Я уже сто лет не сдавала экзаменов.
— Пустяки, родная. Тебе все по силам.
Говард улыбнулся тепло, как на пикнике у Бака Куинна, когда впервые зашла речь об Америке, где у черных равные права и поезда ходят по расписанию, — только на Университетских Горах чернокожих не найти и все предпочитают ездить на машинах.
Джулия сдала экзамен блестяще. Дома в ее честь зажарили цыпленка и подняли бокалы за ее успех. Она попросила Говарда помочь ей с резюме.
Говард вытаращил глаза:
— Ты и впрямь собралась искать работу?
— Конечно, — ответила Джулия. — Зачем же я сдавала экзамен?
— Я думал, чтобы испытать свои силы. Еще немного — и я куда-нибудь устроюсь.
— А теперь послушай меня, Говард, — сказала Джулия, — помнишь наш уговор? Я отказалась от работы ради переезда в Америку. Ты обещал…
— Конечно, помню, родная, — поспешно перебил ее Говард. — Вперед, пользуйся случаем! — И умолк.
Джулия была удивлена. Она ожидала услышать от мужа заверения, что она непременно добьется успеха, но у него, видимо, не хватало сил подбодрить ее. На лице его вновь проступило страдание, как нередко бывало после несчастья с Маркусом.
Ночью Говард лежал без сна и думал: пройдет всего день, и Джулия убедится, какая это тягомотина — ходить на работу. Всего лишь день. Она сама поймет. И станет с ним заодно. Поймет, что это мерзость. Все здешние порядки — мерзость. Говард вздохнул, осознав всю силу своего разочарования. Не нужна ему работа. Вернее, нужна, только не здесь. Надо начать все сначала, на новом месте.
— Мам, есть у нас мыло? — спросил Маркус.
— Мыло? — удивилась Джулия. — Моему сыну раз в кои-то веки понадобилось мыло?
— Кусочка два-три, если есть, — уточнил Джулиус.
— Сегодня ночь проказ, — объяснил Маркус.
— Что это? М-м-м, дайте я угадаю… ночь, когда самые чумазые дети в округе моются дочиста и доводят родителей до сердечного приступа?
— Нет, — покачал головой Джулиус, — ночь проказ — это когда разыгрывают соседей. Пачкают мылом окна, развешивают на деревьях туалетную бумагу.
— Что ж, я рада, что мои дети не станут творить таких гадостей.
В ответ раздался дружный стон.
— Потому что мои дети — не дикари, — заключила Джулия.
Вскоре после ужина Уилл хотел улизнуть из дома, но помешала мама:
— Погоди! Куда это ты собрался?
— Никуда.
— А куда подевалось мыло из ванной?
— Не знаю, — ответил Уилл.
— Где близнецы?
Уилл беспомощно пожал плечами. Ему хотелось лишь одного — встретиться с Мариной в папоротниках.
— Никуда ты не пойдешь, — отрезала Джулия.
— Но, мама…
— Не спорь со мной. Я пойду искать близнецов, пока их не арестовали. А ты останешься с папой.
— Где он?
— В подвале, заделывает течь. Спроси, не нужна ли ему помощь.
Хлопнула дверь, и Уилл услыхал топот, такой громкий, что на бетонной дорожке возле дома, наверное, остались дыры от каблучков. Ночь выдалась ветреная, ветви клена во дворе хлестали одну из колонн. Зазвонил телефон, и Уилл обрадовался, что это Марина.
— Алло!
Молчание.
— Твоя мама дома?
— Нет, Кролик, ушла, — недружелюбно отозвался Уилл.
— Мне нужно с ней поговорить.
— До субботы не мог подождать?
— Слушай, я звоню, потому что сегодня ночью на ваш дом хотят напасть, — сказал Кролик.
— Кто?
— Сам знаешь. Они это замышляют с тех пор, как твоя мама повесила флаг.
— Подлец, — буркнул Уилл. — Небось твоя затея! — И грохнул трубку на рычаг.
Телефон зазвонил снова.
— Это не я, — крикнул Кролик. — Честное слово! Вот я и звоню, чтобы вас предупредить. Они хотят…
— Ясно, — сердито сказал Уилл, повесил трубку и лишь потом спохватился, что следовало поблагодарить Кролика.
Уилл спустился в подвал. В тусклом свете единственной лампочки отец, стоя на четвереньках и пыхтя, скреб стальной щеткой пол. Что самое удивительное, Говард был в выходном костюме.
— Папа!
— Фундамент просел, в полу трещины, всюду плесень — этот дом строили жулики, — бормотал Говард. Его рыжие волосы прилипли к вискам, галстук свисал до пола, лицо словно окаменело, на высоком лбу резче обозначились морщины.
Никогда прежде Уилл не видел, чтобы отец так злился из-за пустяка. Он рассказал о звонке Кролика.
— Напасть? На наш дом? Чушь собачья! — отмахнулся Говард.
— Сегодня ночь проказ, папа.
— Ох! — вскрикнул Говард, оцарапав пальцы о бетонный блок.
Чертыхнувшись, он зашвырнул подальше щетку и уселся на полу, вытянув ноги, как малыш, уставший капризничать. Уилл вновь оглядел отца: костюм в тонкую полоску, черные кожаные туфли. Брюки в пятнах от ржавчины, туфли исцарапаны. А ведь это лучшая папина одежда!
— Все в порядке, папа?
— Нет, — сказал отец. — Руку поранил, черт подери. Ох как болит.
— Может, пойдем наверх? — осторожно спросил Уилл.
Говард, поджав колени к груди, схватился за голову.
— Твоя мама хочет пойти работать, Уилл. Вот и поймет, что это не фунт изюму. Я по себе знаю. На своей шкуре испытал.
Уилл сказал не спеша, с расстановкой:
— Папа, на наш дом собираются напасть!
В дверь позвонили. Говард снова выругался, посасывая содранные пальцы.
Уилл поднялся наверх один.
Он открыл дверь. Во дворе стояли пятеро в темно-синих рубашках с капюшонами и одинаковых масках. Пять Никсонов: пять лысеющих лбов, пять носов уточкой.
— Кошелек или жизнь?
— Что вам надо?
— Кошелек или жизнь? — повторили они.
Уилл различил в темноте еще нескольких Никсонов — с белыми кусочками мыла, рулонами туалетной бумаги и банками крема для бритья. У Уилла затряслась коленка — так с ним часто бывало от страха.
— Хэллоуин завтра! — крикнул Уилл. — Пошли вон!
Ряженые расхохотались, из толпы послышались свист и гиканье. Никсоны двинулись на Уилла, пластмассовые физиономии блестели в янтарном свете фонарей.
— Здесь свободная страна, — сказал один.
— Не нравится — убирайся в Англию! — рявкнул другой.
У Уилла затряслась и вторая коленка. Десятка два Никсонов столпились на тротуаре. Самый зловредный швырнул через голову Уилла рулон туалетной бумаги. Рулон, потихоньку разматываясь, покатился по крыше, съехал вниз по скату, задержался у водосточной трубы, упал на газон и, подхваченный порывом ветра, обернулся вокруг ног Уилла.
— А ну хватит! — закричал Уилл, когда толпа лысых Никсонов обрушила на крышу град рулонов.
Черная тень пронеслась позади Уилла и исчезла за домом. Уилл застыл как вкопанный, не в силах ни отступить, ни броситься на обидчиков. Как защитить дом, если папа прячется в подвале, мама рыщет по кварталу, а близнецы сами пустились во все тяжкие?
Очередной рулон, не долетев до крыши, приземлился у ног Уилла. Уилл подобрал его, швырнул в ближайшего Никсона и угодил ему прямо в лицо.
Тот глухо застонал.
— Черт тебя подери, Ламент!
Уилл узнал голос Винни Имперэйтора.
Еще один Никсон поигрывал бейсбольным мячом, перебрасывал его с руки на руку, словно горячий уголь, и наконец запустил в окно Маркуса. Раздался звон разбитого стекла.
— Я вызову полицию! — пригрозил Уилл.
Никсоны притихли; из толпы послышался смешок.
— Ну и вызывай!
Уилл пытался собрать всю злость, чтобы вытеснить страх, но в ушах звенел лишь металлический хохот Полночного Китайца. Нападавшими руководила извращенная логика: Ламенты — чужаки, они вывесили свой флаг и оскорбляли Отцов-основателей. Уилл с отвращением поймал себя на том, что сочувствует своим мучителям.
В этот миг струя воды с другой стороны газона сбила маску с пухлого лица Уолли Финча. В мгновение ока промокнув до нитки, тот принялся отплевываться.
Уилл обернулся: у стены на корточках сидел мужчина в костюме, галстук набекрень. Говард, нацелив шланг в следующего разбойника, продолжал поливать Никсонов одного за другим.
Лишившись возможности дышать сквозь дырки в искусственных носах, нападавшие сорвали маски — сначала братья Галлахеры, за ними Винни — и поспешно отступили в темноту, спасаясь от мощной струи.
— Паршивцы, — буркнул Говард, выключая воду.
Уилл смотрел вслед убегавшим.
— Не хочу быть белой вороной.
Говард мог бы обидеться на столь суровый приговор их образу жизни, но лишь ответил:
— Но ты и есть белая ворона! Ты Ламент, а у Ламентов свой путь. Ламент никогда не уподобился бы им. — Говард кивком указал в сторону, куда скрылись их обидчики. — Безмозглая шпана. Эта страна сплошь состоит из беженцев, жертв гонений, — неужели жизнь ничему их не научила?
С этими словами Говард стащил галстук, сунул в карман испорченного костюма и зашагал к двери. Уилл помедлил, дивясь преображению отца из страдальца, скребущего пол в подвале, в героя-защитника. Глотнув на прощанье прохладного вечернего воздуха, Уилл решил, что безумствам этой ночи настал конец.
Джулия поймала близнецов возле школы, когда те писали мылом похабщину на окнах своего класса. Одних ругательств им было мало: они старательно выводили стишки про учителей собственного сочинения («Деккер — славный педагог, член длиннющий между ног») и гордо подписывались под ними.
— Да вы с ума сошли! — бушевала Джулия, поспешно стирая их имена.
— Зато смешно! — возразил Маркус.
— Вот и пишите на бумаге, как нормальные поэты! — буркнула Джулия, таща близнецов домой.
Хэллоуин прошел тихо и незаметно. Почти все дети обходили дом Ламентов стороной: историю с садовым шлангом уже знала вся округа. Близнецы, несмотря ни на что, решили прочесать весь квартал, выпрашивая сласти. Маркус оделся пиратом, нацепил бороду и повязку на глаз; Говард приладил к его протезу ржавый крюк.