Семья готовилась к приезду гостьи, как бритты к бою с римлянами. Как бритты точили копья и рыли ямы, так Ламенты освобождали кабинет Говарда, превращая его в спальню для Розы. Комнатка была небольшая, с деревянными ставнями и белым мраморным камином. Здесь было уютно, и Джулия опасалась, что с приездом Розы от уюта не останется и следа.
Вскоре Фрида объявила, что подыскала квартиру на той же улице, в нескольких кварталах, над парикмахерской, и переберется туда еще до приезда Розы.
— Фрида, прошу, поживи у нас еще месяц. Не бросай меня одну с ней! — умоляла Джулия.
— У тебя есть Говард, — отвечала Фрида. — И если уж говорить правду, вряд ли наше житье здесь укрепило ваш брак.
— Фрида, — призналась Джулия, — у нас и до этого не все ладилось, и я надеялась, что ваш приезд развеет его тоску.
— Тоску?
— Именно. Когда-то он был счастливым человеком, не то что сейчас.
Остаться Фрида так и не согласилась, зато вызвалась приготовить в честь Розы праздничный ужин. На следующий день был назначен их переезд.
Просто удивительно, сколько всего можно успеть, если время поджимает. Говард заделал дыру в потолке гостиной, зиявшую уже два года. Маркус и Джулиус помогли отцу вынести с развалившегося крыльца мусор и соорудили там прочный пандус. Говард старался разговаривать с сыновьями спокойно, близнецы (по просьбе Джулии) — тоже, но всем троим это стоило немалых усилий.
— Для чего нам пандус, папа? — недоумевал Джулиус. — Мы же никогда не ходим через парадную дверь.
— Чтобы бабушка не подумала, будто мы живем в развалюхе.
— Значит, лучше нанять плотника, — съязвил Джулиус.
Маркус строго глянул на брата.
— Прости, папа, — сказал Джулиус. — Я не хотел.
Говард грустно улыбнулся:
— Ясное дело, хотел, Джулиус. Но я не сержусь.
Закончив дело, близнецы пару раз наступили на пандус, и Джулиус похвалил отца за работу. То была редкая минута, и Говард ощутил прилив любви к сыновьям.
— Знаете что, если зима выдастся снежная, вдоль Пай-Холлоу-роуд будет отличная горка. Пойдем кататься на санках.
Близнецы приняли предложение с нескрываемой радостью. «Наверное, Джулия права, — подумал Говард. — Надо быть с детьми добрее, и тогда они отплатят уважением».
Утром в день приезда Розы с севера пришел холодный фронт, студеным ветром засвистел вдоль Девяносто девятой улицы, памятники на кладбище одел в ледяную корку, кривые сучья над Дубовой улицей превратил в нагромождение сосулек.
Бушевала буря и в доме Ламентов. У Минны с утра разболелся живот. Она томилась по Уиллу и не хотела уезжать. В то утро братья перенесли вещи Грекко в новую квартиру. Уилл заметил в кармане куртки Джулиуса «Укради эту книгу».
— Где достал? — спросил Уилл.
— Купил на распродаже в церкви, — объяснил Джулиус. — Бери, когда дочитаю.
Говард хотел встретить Розу в аэропорту на «бьюике», в котором неделю назад кончился бензин — когда мотор работал вхолостую на дорожке перед домом. Но в то утро машина просто-напросто не завелась — то ли от холода, то ли из-за гололеда, то ли, как предположила Джулия, оттого, что на американскую землю ступила Роза. Говард позвонил в ближайший гараж, приехал механик и огорошил его новостью, что нужно заменить аккумулятор и проверить генератор.
Около четырех часов Уилл увидел, как машина вновь появилась на дорожке. Из нее выбрался Говард и с небывалой прытью кинулся открывать заднюю дверь. Уилл поразился, до чего же красивая у него бабушка, — в тот день, когда она подарила ему бумагу и авторучку, ему запомнилась лишь голубая жилка на щеке. Лицо у бабушки было бледное, но волевое, осанка величавая, синие глаза сияли. Льняная юбка и блузка вовсе не годились для американской зимы, зато напоминали, что прилетела она из знойного африканского лета. Роза сняла соломенную шляпку, под ней скрывались пышные белоснежные волосы.
Джулия тоже была поражена красотой матери. Дай бог через четверть века выглядеть так же чудесно, держаться так же гордо. Но, идя по дорожке, Джулия вся сжалась, почувствовала себя школьницей. Чтобы не махать руками, как веслами, она (как учила ее мать) схватилась за юбку, которую надела впервые за десять лет, а взгляд старалась сделать спокойным — не слишком восторженным, но и не холодным.
— Замечательно выглядишь, мамочка, — похвалила она.
— Спасибо, родная. — Роза придирчиво оглядела дочь. — Вижу, покушать ты любишь.
Джулия съежилась в ответ на прохладные объятия и мимолетный поцелуй.
— Хорошо долетела, мама?
— Просто кошмар.
Джулия оглянулась по сторонам в надежде на поддержку.
— Ребята! Скорей сюда! Встречайте бабушку!
— Успеется еще, — сказала Роза. — Сначала пусть кто-нибудь занесет мои сумки.
— Сумки у меня, — выдохнул Говард, шатаясь под тяжестью трех парусиновых баулов, вытащенных с заднего сиденья. Судя по их размерам, Роза приехала надолго.
В честь приезда Розы Фрида приготовила простой ужин — итальянскую закуску ассорти, с оливками, ломтиками сыра моцарелла и сердцевинками артишоков, и спагетти под нежным соусом маринара, почти без приправ — ни лука, ни чеснока. Блюдо получилось вкусное, домашнее.
— Правда ведь, Фрида — повар от бога? — похвалила Джулия.
Роза кивнула:
— Очень вкусно. — Все молчали, и Роза перевела разговор в иное русло: — Наверное, итальянская кухня взлелеяна теплым климатом. Итальянцам больше нечем заняться, только пить да стряпать.
— Простите, что? — переспросила Фрида.
— Ни в чем себе не отказывают, — пояснила Роза. — Это у них в крови. Как по-вашему?
Джулия хотела извиниться за мать, но Фрида ответила:
— Я так не думаю. А Леонардо, Галилей, Колумб?
— Нет правил без исключений, — отозвалась Роза.
— Конечно, — спокойно согласилась Фрида. — Исключения, преобразившие западный мир.
Джулия позволила себе улыбнуться.
Улыбнулась и Роза. Отпила еще вина, посмотрела на Фриду, как бы заново оценивая ее — не ее взгляды, а устойчивость к насмешкам.
— Дорогая моя, не станете же вы спорить, что вы сами — истинная итальянка. Несомненно, кухня — ваше призвание!
Фрида добродушно рассмеялась:
— Моя мама, вообще-то, была еврейка. А отец-итальянец не мог и яйцо сварить, даже под страхом смерти.
— И все-таки кулинарное искусство у вас в крови, — настаивала Роза.
— Мама любит всех стричь под одну гребенку, — пробормотала Джулия. — Ее не переубедишь.
— Да, — подтвердила Роза. — Я исколесила всю Европу, и у каждого народа видны национальные черты.
Джулия вздрогнула, а Фрида отнеслась к замечанию Розы спокойно. Ей стала понятна многолетняя привычка Розы злить людей, чтобы привлечь к себе внимание.
— Роза, — спросила Фрида, — а каковы национальные черты южноафриканцев?
— Это и я могу сказать, — вмешалась Джулия. — Равнодушие к чужому горю, жестокость и косность!
В зловещем молчании все ждали ответа Розы.
Но та лишь улыбнулась:
— Мы, похоже, ударились в политику, а я взяла за правило не портить хороший ужин подобными темами.
После ужина Роза заметила, что у всех усталый вид (а значит, рассудила Джулия, устала она сама). Джулия проводила мать в спальню, и у нее отлегло от сердца, когда Роза назвала комнату уютной.
— Бедный Говард, — вздохнула Роза. — Мы много разговаривали по дороге из аэропорта. По-моему, что-то его гнетет. Наверное, Америка виновата.
— Ты так думаешь?
— Не сомневаюсь. Ты должна поддерживать его веру в себя. Это первейшая обязанность жены…
— Спасибо за совет, мамочка. Вот закончу зарабатывать на жизнь и заботиться о детях — тогда посмотрим, как быть с его верой в себя.
— Сдается мне, всему виной переезд. — Роза нахмурилась. — Говарду нужен покой.
— Покой? Мамочка, Говард все бы на свете отдал, чтобы мы собрали вещи и подались в Новую Зеландию, в Австралию или в Канаду. Говард — вечный странник. На месте ему не сидится. Он страшно несчастен. И не мечтай одним лишь разговором в машине его осчастливить.
Роза скрестила на груди руки, задумалась.
— Ты, я вижу, пыталась ему помочь.
Джулия передернула плечами.
— Пыталась, да что толку? Сейчас моя главная забота — чтобы ребята были сыты и одеты.
— На вид они крепыши. Хотя однорукий мальчик…
— Маркус.
— Он слегка угрюмый. Смотрит на меня исподлобья. Опять же, никто ему не помогал лучше узнать бабушку.
— Я звала тебя в гости.
— Один раз.
Джулия глубоко вздохнула.
— Маркус тебе понравится. Очень славный парнишка. Он бредит Шекспиром, у него задатки артиста, а Джулиус…
— Без конца пререкается с Говардом, как я погляжу.
— Упрямства ему не занимать — весь в тебя, мамочка, — продолжала Джулия. — Непоседа, любит телевизор, а еще девочек.
Роза была огорчена.
— Грустно, что я так мало о них знаю. Почему ты раньше о них не рассказывала?
Впервые за вечер Джулии стало по-настоящему жаль мать.
— Прости меня, — искренне попросила она. — Но я так рада, что ты приехала.
Брови Розы недоверчиво поползли вверх, и Джулия изумилась про себя. Ведь именно это выражение лица стало причиной всех ее школьных неприятностей с миссис Уркварт, выходит, оно досталось ей в наследство от матери.
— Если бы не письма Уилла, я бы даже не знала, жива ты или нет. Ты нарочно старалась держать меня от вас подальше? Чем я это заслужила?
— В твоих письмах, мамочка, одни нападки. «Как ты можешь жить в этой стране?.. Хорошо ли присматриваешь за Говардом?.. Почему не пишешь?» Сплошная ругань!
Смущенная внезапным порывом Джулии, Роза часто заморгала.
— Это всего лишь вопросы, доченька. Что плохого в вопросах?
Джулия вздохнула:
— Ничего, мама, но разве трудно хоть раз похвалить, сказать доброе слово?
Роза призадумалась.
— Но я всегда говорила, что ты выбрала прекрасного мужа.
Рано утром дети ушли в школу, оставив мать и дочь наедине за чаем с гренками. Говард вставал поздно, чтобы никто не путался под ногами.