и опыта. Этот результат прекрасно подтверждает, что распознавание не сводится к зрительному восприятию.
На самом деле ученые уже задумались о том, имеет ли смысл вообще воспринимать карты предметов и составляющие их зоны в качестве зрительных областей. Эти зоны никоим образом не ограничиваются обработкой только зрительных сигналов[181]. Если мы закрываем глаза и слышим слово “молоток” или стук молотка, усиливается активность зоны мозга, ответственной за отображение инструментов. То же самое происходит, если мы изображаем рукой движение, как будто пользуемся молотком, или даже просто представляем себе это действие. Более того, слепые от рождения люди имеют такие же карты предметов, как зрячие люди. По многим аспектам строения и расположения их карты предметов очень похожи на карты зрячих людей, хотя одни люди при распознавании предметов в основном ориентируется на зрение, а другие никогда предметов не видели[182].
Мы еще многого не знаем о том, как карты предметов и их специализированные зоны выполняют важную функцию распознавания, но организация этих специфических зон позволяет делать интересные заключения. Важнейшие разграничения на карте между предметами разного размера и одушевленными и неодушевленными объектами указывают на неочевидную, на первый взгляд, истину: свойства каждого предмета определяют возможность нашего взаимодействия с ним. Все в нашем мире содержит важную информацию, но какую именно информацию мы извлечем, зависит одновременно от характеристик предметов и от наших нужд. Островки на карте, которые отвечают за распознавание лиц, тел и сцен, показывают, насколько информация об обществе и окружающей среде важна для нас в каждодневной жизни.
Эта информация достается нам не сразу, мы получаем ее с годами обучения и опыта. А многие из нас по самым разным причинам вообще не получают возможности пользоваться этой информацией. В следующий раз, когда знакомый вас не узнает или ваш друг потеряется на прямой дороге, вспомните, насколько сложными, вообще говоря, являются способности распознавания. Каждый раз, когда мы вновь что-то узнаем, совершаются чудеса обучения и отображения.
9Карты мозга для воображения, запоминания и внимания
Наши чувства и движения удивительно разнообразны, однако все они служат ответом на конкретные физические явления. Если бы восприятие и действие определялись тем, что происходит здесь и сейчас, было бы логично предположить, что карты чувств и движений ограничиваются отображением моментальных событий, происходящих вокруг и внутри нас. Однако это не так. Скорее напротив, карты мозга могут уносить нас за пределы этого “здесь и сейчас”, отображая то, что произошло давно, две минуты назад или вообще никогда не происходило.
Самый удивительный пример действия этой способности мозга переносить нас в прошлое или будущее, который мне известен, связан с рассказом молодой женщины об одном дне, который, вероятно, был худшим днем в ее жизни. Уайлдер Пенфилд называл ее ММ[183], а я назову Мириам. Она была в сознании и бодрствовала, пока врачи готовили ее к хирургической операции. Ей разрезали кожу головы и вскрыли череп, обнажив мозг, так чтобы Пенфилд с коллегами могли найти источник мучительных приступов. В отличие от других пациентов Пенфилда, о которых мы уже говорили, у Мириам приступы начинались не с конвульсий. На нее накатывало ощущение, как будто она “все это уже переживала раньше”[184]. В другие моменты ее возвращало к прошлому, иногда к такому, о котором она уже не помнила. После подобных переживаний она куда-то шла в бессознательном состоянии или произносила бессвязные фразы, о чем не помнила после прекращения приступов.
В поисках причины приступов Пенфилд исследовал правую сторону мозга пациентки с помощью электрода. Он начал со стимуляции участков височной доли, продвигаясь к гиппокампу, расположенному под поверхностью коры и играющему очень важную роль в функции памяти. После одной такой стимуляции пациентка сказала: “Мне кажется, я слышала, как мама где-то звала своего маленького сына. Наверное, это происходило давно”[185]. Когда ее попросили объяснить, что она слышит, она добавила: “Это было где-то по соседству с тем местом, где я живу”.
Когда Пенфилд вновь стимулировал эту точку, пациентка сказала: “Я слышу те же знакомые звуки. Кажется, это зовет женщина, та же самая. Но это не рядом. Похоже, это в дровяном сарае. – А потом добавила: – Я никогда подолгу не бывала у дровяного сарая”.
Пенфилд продолжал работать, исследуя новые точки мозга с помощью электрода. Когда он простимулировал еще одну точку, женщина произнесла: “Я слышу голоса. Поздняя ночь, какой-то карнавал – что-то вроде бродячего цирка. Я видела много больших фургонов, в которых перевозят животных”. И в другой точке: “Ой, это очень-очень знакомое воспоминание, в каком-то кабинете. Я вижу столы. Я была там, и кто-то меня позвал – сидящий за столом мужчина с карандашом в руке”. Пенфилд приближался к участку, откуда начинались приступы. Медленно, но уверенно работая скальпелем, он вырезал большой участок коры из боковой части мозга, а затем простимулировал более глубокие ткани, которые теперь оказались на поверхности. При одной стимуляции пациентка сказала: “Я чувствую очень скорое приближение приступа. Думаю, он начинается – знакомое воспоминание”. И при следующей: “Ой, это больно, и это знакомое чувство – знакомое воспоминание, – это место, где я вешала пальто, когда ходила на работу”.
Это последнее, что мы услышали от Мириам. Пенфилд закончил операцию, используя ее ответы и пробужденные воспоминания, чтобы локализовать поврежденный участок, с которого начинались приступы. Он нашел его рядом с гиппокампом. Ткань затвердела, возможно, из-за сдавливания в результате осложнения при родах. Хотя Пенфилд этого не рассказывал, вероятно, его скальпель продвинулся глубже, чтобы извлечь остатки поврежденной ткани. Мы можем только надеяться, что Мириам выжила после операции, поправилась и вернулась к более нормальной жизни.
Кроме тяжелых обстоятельств хирургической операции Мириам и того, что в процессе операции ей удалили часть мозга, в рассказе Пенфилда есть еще один тревожный элемент. Высказывания Мириам от первого лица о ее опыте ментальных путешествий кажутся странными, а этот опыт – почти магическим. Крохотный электрод в мозге переносил ее в разные места и в разное время. Чувства заставляли ее воссоздать то, чего не было рядом. Она находилась в стерильной операционной, обернутая простынями и бинтами и окруженная медицинским персоналом, но она слышала голос чьей-то матери, видела фургоны и незнакомого человека и чувствовала, что была где-то еще. Все это напоминает научную фантастику.
Несмотря на исключительность истории Мириам, ее опыт перемещения за пределы “здесь и сейчас” исключительным не является. Нас каждый день переносят, или мы по собственной воле переносимся в другие место и время. На самом деле примерно половину времени бодрствования мы думаем о чем-то ином, а не о том, что делаем или воспринимаем в данный момент[186]. Мы часто слышим, видим и чувствуем то, что не находится перед нами. С помощью воображения мы представляем себе вымышленные события или возможное будущее. Мы можем вызвать у себя прошлые ощущения, вспомнить выражение чьего-то лица или звук голоса. Мы фокусируем внимание на недавних ощущениях или действиях, словно мысленно повторяем список покупок или мысленно проделываем обратный путь в поисках потерянной связки ключей. Ночью мы попадаем во власть снов, наполненных чувствами и действиями, существами и эмоциями, – и слюнявим в темноте подушку.
Зачем нам эта способность испытывать то, что не происходит прямо сейчас, в этот конкретный момент? И как наш мозг выполняет эту поразительную работу? Как вы могли догадаться, ответ, хотя бы отчасти, кроется в изобилии карт мозга.
На первый взгляд может показаться, что в нашем мире нет наименее подходящего предмета для научного исследования, чем мысленные образы. Они невидимы и нематериальны, выхвачены из пустоты, чтобы мгновенно промелькнуть и вновь прекратить существование. Что такое воображаемые объекты? Кто вызывает их в своем сознании? И как они возникают и исчезают? На эти вопросы трудно ответить. Как изучать что-то, что нельзя объективно наблюдать, чувствовать или измерять? И неужели ученые настолько наглы и безрассудны, что пытаются это сделать?
Одна из первых серьезных попыток заняться мысленными образами и сделать их предметом научных изысканий была предпринята в Англии в 1870-х годах. Людей просили ответить на вопросы с необычными мысленными упражнениями такого рода:
“Подумайте о чем-то конкретном – представьте себе, что вы сидите утром за завтраком, – и внимательно рассмотрите картину, возникающую у вас перед глазами[187].
Освещение. Изображение смутное или достаточно четкое? Сравнима ли его яркость с яркостью реальной сцены?
Четкость. Одинаково отчетливо очерчены все предметы или в каждый момент времени какой-то участок выделяется четче, чем в реальности?
Цвета. Насколько различимы и естественны цвета фарфора, хлебного тоста, хлебной корочки, горчицы, мяса, петрушки и всего остального?”
Возможно, у вас за завтраком не было фарфоровой посуды или хлебной корочки, но вы, вероятно, можете вспомнить, что делали и что вас окружало сегодня утром. Неважно, чтó вы вспомнили, но тот факт, что вы можете увидеть это мысленным взором, кажется вам нормальным. Однако все ли люди одинаково вспоминают и визуализируют события и места из прошлого? До составления этого странного опросника никто данной проблемой не интересовался. Другие упражнения, вроде описанного ниже, помогают выявить другие формы воображения и позволяют проанализировать, что участники опроса испытывали под действием разных чувств.