Новаторские исследования со сканированием мозга методом фМРТ приподняли завесу над тайной взаимопонимания. Они показали, что при общении между людьми происходит синхронизация работы их мозга. Когда мы слушаем, как кто-то рассказывает историю из своего прошлого, активность нейронов на картах нашего мозга в каждый момент времени напоминает активность мозга рассказчика[255]. В большинстве отделов нашего мозга эта активность отстает от активности рассказчика на 1–3 секунды, поскольку столько времени нам требуется, чтобы услышать и обработать его слова. Чем больше активность нашего мозга напоминает активность мозга рассказчика, тем лучше мы понимаем историю и тем точнее сможем пересказать ее впоследствии. Эта синхронизация активности мозга рассказчика и слушателя специфическим образом отражает взаимопонимание. Если рассказчик говорит на языке, которого слушатель не знает, синхронизации нет.
Синхронизация важна не только для понимания рассказов других людей. Она важна также для обучения. Когда преподаватель дает урок ученикам, активность нейронов на обширных территориях мозга учащихся синхронизируется с активностью нейронов в соответствующих участках мозга учителя[256]. Чем сильнее синхронизация, особенно в ключевых участках теменной и зрительной карт, тем лучше ученик впоследствии справится с заданиями по данному материалу. Короче говоря, наш общий опыт, запечатленный в общих паттернах активации мозга, помогает людям одинаково понимать смысл и обмениваться знаниями.
Эта связь между синхронизацией активности мозга и приданием одинакового смысла понятиям предлагает возможность по-новому анализировать процесс общения. Вот реальный пример общения через время и пространство. В 1924 году одиннадцатилетний Алан Тьюринг, учившийся в школе-интернате в Англии, с помощью авторучки собственного изобретения писал письмо родителям в Индию. Это было одно из многих писем, которые он им написал, рассказывая о событиях из своей жизни.
Дорогие мама и папа. Я снова пишу своей авторучкой пожалуйста скажите хуже ли у меня при этом почерк… Я не помню рассказал ли я вам об этом на прошлой неделе однажды когда я сказал что ненавижу пудинг из тапиоки вы ответили что все Тьюринги ненавидят пудинг из тапиоки и мятный соус и что-то еще Я никогда не пробовал мятного соуса но несколько дней назад нам его дали и я понял насколько вы были правы[257].
В письме молодой Тьюринг поделился информацией о событии: как в результате одного негативного опыта его недостаточные знания о мятном соусе (основанные на том, что он слышал и, возможно, видел) превратились в более обширные знания. Для обмена этой информацией он использовал самодельную авторучку и с ее помощью превратил свои мысли в чернильные знаки на листе бумаге – достаточно надежный и портативный формат для передачи информации через континенты в руки родителей. У Тьюринга не было сомнений, что родители развернут письмо и правильно расшифруют чернильные знаки, вновь превратив их в смысл – его смысл о его недавнем знакомстве с мятным соусом. Весь этот процесс от начала до конца совершенно обычный. Нет никаких технологических трудностей в том, чтобы написать или прочесть письмо.
Этого нельзя сказать о том, что произошло через пятнадцать лет, когда во время Второй мировой войны Тьюрингу была поручена секретная миссия помочь Британии и ее союзникам в расшифровке немецких военных кодов[258]. Для шифровки и расшифровки сообщений немцы использовали систему под названием “Энигма”. Считалось, что этот код невозможно вскрыть, и это позволяло немцам передавать зашифрованные сообщения по радио. Немцы знали, что союзники тоже получают сигнал, но это их не беспокоило. Зашифрованный сигнал как таковой является мусором. Он становится сообщением только тогда, когда получающая сторона имеет ключ для расшифровки.
В системе “Энигма” каждой букве из реального сообщения соответствовал знак шифра. Замена букв знаками шифра производилась сложным и постоянно меняющимся образом, так что буква “А” в сообщении могла быть обозначена буквой “Х” в одном месте шифровки и буквой “Е” в другом месте того же сообщения. Задачу кодирования и раскодирования сообщений осуществляла машина “Энигма”, напоминавшая одновременно печатную машинку и старый телефонный коммутатор. Любая правильно настроенная “Энигма” могла превращать любое сообщение в шифровку и любую шифровку в исходное сообщение.
Чтобы зашифровать сообщение, оператор последовательно печатал все составлявшие его знаки. При нажатии каждой клавиши маленькая лампочка освещала соответствующую замену – знак шифра. Например, если кто-то хотел зашифровать слово “ВОЗВРАТ”, он печатал на клавиатуре “В-О-ЗВ-Р-А-Т” и записывал буквы, которые при этом высвечивались, например, “М-И-С-Т-У-К-А”. И это зашифрованное сообщение, “МИСТУКА”, можно было передавать по радио. Оператор “Энигмы” на немецкой подводной лодке, получавший сообщение, записывал слово “МИСТУКА” и садился за свой аппарат. При условии, что установки на принимающей “Энигме” были такими же, как у отправителя, получатель просто печатал слово “М-И-С-Т-У-К-А”. При введении каждой буквы шифра над расшифрованной буквой загоралась маленькая лампочка. И в результате, букву за буквой, можно было воспроизвести исходное слово “ВОЗВРАТ”.
Польские математики и французские шпионы активно занимались трудным делом расшифровки кода “Энигмы”. К их работе подключились Тьюринг и другие британские математики, и в конечном итоге за счет инноваций и упорства они смогли расшифровывать сообщения немцев и способствовали успеху союзников.
Хотя работа Тьюринга по раскрытию шифра “Энигмы” имела более важные последствия, чем его детское письмо, и то, и другое имеет отношение к кодированию. Коды содержат информацию в виде условных символов, которые можно передавать в письменной форме, с помощью звука или даже путем прикосновения, как в брайле. Успешно передавать сообщения с помощью кода можно при условии, что отправитель и получатель знают ключ для превращения сообщения в символы и обратно.
В отношении речи мозг можно сравнить с мощнейшей машиной “Энигма”. Мозг воспринимает смысл и превращает его в разговорную или письменную речь. Он решает и обратную задачу, превращая речь в исходный смысл. В таком контексте смысл – это сообщение, речь (язык) – код, а мозг – аппарат, превращающий одно в другое. Но, учитывая важность одинаковой активности нейронов в создании одинакового для всех смысла, можно рассуждать и по-другому: активность мозга, или его состояние, сама является сообщением. А ключ к расшифровке кода и к обеспечению возможности общения между людьми кроется в общей архитектуре мозга и общем физическом опыте, которые отвечают за то, что наши похожие мозги формируют похожий смысл.
Когда юный Тьюринг посылал такие чудесные письма родителям, находившимся от него на расстоянии пяти тысяч миль, он отправлял им не только слова. Он отправлял им состояния мозга: паттерны активности зрительной, слуховой, вкусовой, обонятельной, тактильной, пространственной, двигательной и других карт, отображавших ручку, чернила, почерк, отвращение, тапиоку, семью Тьюрингов, правдивость и, конечно же, мятный соус. Мысли заразны. Заразны они по той же причине, что и болезнь: у нас с вами одинаковые тела. Микробы и смысл чувствуют себя как дома внутри меня и внутри вас, поскольку все мы, несмотря на различия, очень похожи.
Если рассуждать о смысле в таком ключе, это имеет следствия для искусственного интеллекта и перспективы осмысленного и непосредственного общения людей с компьютерными программами. Как известно, на протяжении своей короткой, но необыкновенной жизни Алан Тьюринг размышлял о том, смогут ли машины обладать интеллектом и, в частности, думать и общаться как люди. Этот вопрос находит отклик в сегодняшнем дне. Если человеческий мозг – всего лишь устройство для перевода, превращающее смысл в слова и обратно, очевидно, компьютерная программа может делать то же самое. Но задача усложняется, если смысл создается и отображается через наш опыт в физическом мире и через наши физические тела. Бестелесная программа не имеет таких ограничений, какие есть у нас. Ее производительность не ограничена необходимостью иметь маленькую голову и удовлетворять аппетит. Но она также не может ощущать голод или вкус тапиоки, или держать ручку, или чувствовать хотя бы что-то отдаленно напоминающее такие вещи. У программы нет наших ограничений, но это не становится ее преимуществом. Позвольте пояснить: я не хочу сказать, что машины не могут быть умными. Компьютерные программы уже превосходят нас в способности обрабатывать и хранить информацию, распознавать образы и играть в стратегические игры. Когда мы рассуждаем о наличии разумной жизни на других планетах и о том, увидим ли мы настоящий искусственный интеллект на Земле, мы не учитываем нечеловеческий разум других живых существ вокруг нас и искусственный интеллект, который уже способен распознавать наши лица, организовывать наше расписание и хранить наши коллективные знания. Чего мы на самом деле ожидаем?
Под интеллектом мы понимаем (всегда понимали) способность мыслить так, как мыслит человек. Создавать смысл и обмениваться им так, как делаем это мы. Мы ценим те же достижения, которые есть у нас, и видение мира таким же образом, каким его видим мы. Разумное существо для нас – это то, с которым мы можем общаться, достигая взаимопонимания. Но в таком определении есть очевидный недостаток. Мы понимаем мир в терминах, глубоко укорененных в нашем физическом опыте – в способностях и ограничениях наших тел и чувств, в специфических особенностях этой конкретной планеты и, главное, в нуждах и возможностях выживания.
Вопрос заключается не в том, сможем ли мы создать искусственный интеллект, а в том, сможем ли создать интеллект, который понимает мир так, как мы, хотя и не имеет такого