Вечером мы поехали за город; когда мы возвращались, грустное чувство овладело мною. Почему знать! может быть, его уже нет. Путешествие -- тоже жизнь, только в малом объеме. Встречаются, дружатся; еще минута -- и прости на век!
Ужели же судьба свела нас здесь единственно с целию пробудить уснувшие мечты? Или это просто случай? Нет; я не могу думать, чтоб случай мог играть какую-нибудь роль в общей судьбе нашей. Он не был для меня существом чуждым: судьба в не исповедимых предначертаниях своих переплела нити жизни нашей; в этом уверяло меня чувство, пережив шее столько лет. Теперь конечно я уже этого не думаю; но тогда, подъезжая к нашей гостинице, я смотрела с темною надеждою вперед, и сердце мое билось. Вот мы у крыльца...Ах! он!
Хорош как прежде...Нет, лучше! Какая-то не обыкновенная красота блистала во всех чертах его. Он подошел к нашей коляске и подал мне руку; я оперлась на нее как тогда, как в первый раз он явился мне ангелом избавителем."
Мы вместе провели вечер у нас в комнатах, говорили о путешествиях, о красотах Швейцарии. Он был любезен, умен; каждое слово его было исполнено необыкновенной прелести... Нет, кажется я с тех пор никого не встречала, кто говорил бы так приятно и увлекательно; наша молодежь не похожа на него. Вечер пролетел для меня невидимкою, и хоть мы расстались поздно, а я долго не могла заснуть. Всю ночь, облокотясь на окно, я припоминала его улыбку, его голос, и солнце застало меня еще не спящую. Ах! первая бессонница любви!... Конечно, теперь я предпочла бы мягкое изголовье и покойный сон; однако и теперь еще под-час люблю вспоминать эту бессонницу любви."
Наутро я только -- что задремала и все мечтая о нем; вдруг кто-то постучался ко мне в комнату, и в ту же минуту хорошенькая головка моей черноглазой Провансалки, в утреннем чепчике, выставилась в отверстие полуотворенной двери.-"Вставайте, вставайте, chere comеesse!" кричала она: "утро чудесное! ни одного облачка, и озеро так светло! Посмотрите. Жорж вздумал нанять лодку, и теперь толкует с графом. Ваш хорошенький Русский едет также с нами. А вы? поедете ли? Пожалуйста!" -- О, еду, еду! merci, ma еrХs chere М-me Shmidе, grand merci! -- Сердце у меня билось как в пятнадцать лет. Ехать с ним! пробыть вместе целый день, может быть, два дня... об этом я смела только мечтать."
В то время не было еще пароходов, и путешествие по озеру четырех кантонов не было, как теперь, трехчасовою прогулкою между волшебными картинами, за которыми не успевает следовать ни взор, ни воображение. Это в самом деле путешествие трудное, сопряженное с опасностями; оно напоминало воображению и скалу, на которой, под ревом бури и валов, возникла свобода Швейцарии, и темную ночь, и грозу, свирепствующую над ярыми волнами. Надобно было сбираться, решиться, дожидаться попутного ветру; и если не молебен, то по крайней мере несколько молитв в путь шествующим читалось когда садились в лодку. Там была опасность, и тем, может быть, сильнее увлекали воображение голубые волны.
Гребцы ожидали нас в пристани; алые ленты развевались на шляпах их; кристальная влага тихо плескалась о края лодки; мы сели; Валерий подле меня.
Сказала ли я вам что так звали его? Валерий Занежский. Теперь уже не для чего умалчивать это, не когда магическое для меня имя.
Берега бежали; с каждым ударом весла серебряная пена сыпалась по изумрудной влаге; солнце играло в водах озера, будто любуясь великолепным зеркалом своим. Я встала и, опираясь на руку Валерия, смотрела на удаляющуюся Луцерну с ее белыми стенами, башнями, с длинными, крытыми мостами и окрестными холмами. Черные тучи окружали чело мрачного Пилата, между тем как вершины прибрежных гор пышно озарялись утренним солнцем. Окружав шия нас картины были хороши, так что я готова была плакать от восторга. Я вспомнила мечты детства моего, и мне показалось, что я теперь только поняла, чего тогда желала душа. Так вот мир, к которому она стремилась; вот солнце, которого желала, и это солнце была -- любовь.
Мне казалось, что и Валерий разделяет блаженство, которым было исполнено сердце мое, что этот свежий, легкий воздух разредил грубую оболочку, закрывающую души наши, и они беседуют между собою как духи в областях небесных. Я подняла глаза, и взоры наши встретились; в его глазах сияло то же счастие, та же любовь... О! никогда, никогда не забуду я этого дня! В час смерти моей на меня повеет легким ветерком с вершины Грютли, оденет влажной пылью искрометной волны Вальдштетена, и в душе от дастся сладкий трепет ее.
Любовь без тревог, без смятения, без упрека; любовь чистая, безмятежная, без мысли о разлуке и измене -- вот что для меня воспоминание озера четырех кантонов, а эта любовь -- это небо...
Путешествие наше продолжалось три дня; Герcaу, Швиц, Альторф --все эти имена написаны в сердце. На что вам говорить о них? разве я вам передам прелесть уединенной прогулки и отдыха на камне, омываемом прозрачною волною озера? разве вы поймете чудную гармонию говора этой волны, сливавшуюся с милым для меня голосом, с словом любви и счастия?..
Только три дня мы были счастливы; но за них я отдала бы всю жизнь. Мы не сказали друг другу "люблю", но все для нас повторяло это слово -- и взор и тихое пожатие руки. Мы были счастливы любовью чистою . . .
Ах! прошло, прошло! все прошло! Опять скажу: то были бредни, мечты, а жаль мне их, -- жаль, как жалеем мы на севере об южном солнце в холодный ненастный день весны без зелени и теплого дыхания.
Для счастия мало, если рассудок напоминает непрестанно: "завтра всему конец". С нами было не так, Едва возвратясь в Луцерну, муж мой и сэр Шмидт толковали о поездке на Риги, в Гольдау, и потом недели на две в Оберланд. Длинный ряд дней прекрасных, светлых, открывался перед нами: Валерий поедет с нами. О! Швейцарию надо видеть с милым сердцу, если хочешь знать верховное блаженство. Но странно: когда в первый вечер по возвращении нашем я услышала разговор об этом путешествии, сердце мое сжалось: предчувствие какого-то несчастия, как грозный призрак, стало передо мною. Что это было? как бы какой-то внутренний голос шепнул мне: "нет! счастие столько совершенное, столько безмятежное и так надолго, невозможно!" Враждебные духи расстроят эти планы, или мой ангел хранитель, быть может. Ведь это любовь -- чувство мне не позволенное; я оскорбляю им это доброе, доверчивое существо, с которым связала меня судьба... Оскорбляю? но чем? что ему до сердца моего? Имя его, которым он дорожит, всегда останется чистым; а мое сердце-что потерпит богач, у которого украдут алмаз, забытый им?
Я вышла на балкон и невольно остановилась в дверях; какой-то трепет, как электрическая искра, пробежал по всему телу моему. Валерий стоял на балконе, облокотясь на перила, и задумчивым взором следовал за прихотливыми формами туч. Шорох платья моего заставил его оглянуться. Я хотела было уйти; но радостной взор его доверчиво приглашал меня, и я робко стала возле него.
Грудь моя волновалась, сердце билось; но я была счастлива, счастлива его присутствием, и в самое то время, когда тайный голос упрекал меня в этом счастии! И мне кажется даже, что эта первая укоризна совести вдруг окружила Валерия как бы новою какою прелестью. Мне стало жаль его; он вдруг сделался неизъяснимо дорог; я любила его в эту минуту как любят милое существо, когда готовы целою жизнию искупить слезу, которой были виною. Я упрекала себя в мысли, что могла на минуту усомниться в святости этой любви, и между тем эта мысль была не без основания. Если б судьба так рано не расторгла этой связи, кто знает, унесла ли бы я воспоминание о ней столько чистым и совершенным?
Валерий казался печальным; мы оба молчали.
"Скоро мы будем любоваться вечером в прекрасных долинах Оберланда" сказала я наконец, желая прервать молчание. -- Бога ради, не говорите этого! прервал он: все эти планы не сбыточны, не вероятны.
"Это отчего?"
-- Оттого, что они слишком хороши. Подобное счастие невозможно на земле.
Ах! эта мысль была вырвана из души моей. Я смутилась, и невольная слеза быстро скатилась с моей ресницы. Желая скрыть ее, я уронила платок, и мы оба бросились поднимать его. Руки наши нечаянно столкнулись, и докучливая слеза упала на руку Валерия. Мне так было досадно на себя, на него и на целый свет, что мне казалось, будто вся любовь моя пропала в эту минуту. Между тем Валерий все еще держал мою руку.
"Да, подобное счастие невозможно" сказал он, как бы продолжая начатую мысль: "невозможно, недоступно, невероятно мне, как мысль, что эта слеза -- обо мне и для меня. "
Я приняла-было вид холодней ледников Гринденвальдена и хотела отнять руку; но он привлек меня к себе и, наклонясь к щеке моей, сказал умоляющим голосом:
"Заклинаю вас небом, сбросьте эту маску! Или если взоры ваши доселе обманывали меня, если все мое счастие была одна игра кокетства, продлите ее и обманите меня из сожаления. В первый раз я думал узнать счастие; если это обман -- дайте мне унести его с собою. Что вам, что далеко от вас я буду жить верою в блаженство, которое вам ничего не стоило! Смейтесь над моею мечтою, но оставьте мне ее. Я уеду сейчас, сию минуту, если велите; дайте мне только унести с собою веру в мое минутное счастие." -- Валерий казался так искренен, так просто-доверчив, как женщина, когда она уже отдала всю любовь свою. И моя душа была полна чувством, но я еще притворствовала. -- Это безумство, сумасшествие! сказала я вырывая мою руку: что за скоропостижная любовь?"
Лицо Валерия изменилось. "Скоропостижная? сказал он: "Нет; дитя, которое когда-то бросило незнакомцу этот букет с обетом счастия, конечно не думало, что когда-нибудь сама же назовет скоропостижным то чувство, которое с тех пор живет для нее в душе его!" -- В лице Валерия было видно сильное волнение, хотя он старался показать, будто совершенно хладно кровно рассматривает засохший букет цветов.
Не могу описать вам, что почувствовала я. Этот букет был перевязан тою самою лентою, которую мне дала моя добрая Бонам. Я совершенно забыла сама себя и схватила руку Валерия. О! в эту минуту для меня не существовали ни страх, ни приличие. Слезы текли по щекам моим, и я могла только повторять: С тех пор, Валерий, с тех пор!.. Заветная мечта моя, мое безумие, моя детская любовь, все осуществилось, все приняло живой, понятный чувствам образ, и сердце, уже охладевшее в сомнении, вдруг ожило для новой жизни... Но что я говорю? как могу вам пере дать что чувствовало сердце?...