В комнате находилось несколько вещей, которые спасали её после наступления темноты. Скудная подборка редких книг, бюст писателя Квартиниана, несколько игр и гербарий в стеклянном шкафу.
Большая мебель была потёртой, но все еще пригодной. Особенно выделялся массивный туалетный столик, чьи открытые зеркала Инносет задрапировала тяжёлым платком.
Тонкий, старческий голос нарушил её сосредоточенность.
— Когда он приедет? Он сказал, что будет здесь.
— Кто? — спросила Инносет, поднимая следующую карту.
Кузина Джобиска сидела в глубине гигантского кресла. Она была столь старой и крошечной, что её голова раскачивалась, когда она говорила.
— Как же его бишь там…
— Оуис? — устало предложила Инносет. Джобиска навещала её два дня назад и ни слова не проронила об отъезде.
— Нет, не он. Я говорю о своём кузене, дорогом… Инносет опустила обратно герцога домино.
— Мы все здесь — Ваши кузены.
— Это был Аркхью, — объявила старая дама. — Он обещал сыграть со мной в «Сепалчезм».
Она затихла, поэтому у Инносет появилась возможность поставить герцога домино на карточный домик. Как только она поднесла его к краю, она услышала рыдание Джобиски. Лицо пожилой женщины напоминало сморщенный орех.
— Отведите меня домой, дорогая, — умоляла она. — Я хочу пойти домой. Инносет не хотела отвлекаться от колеблющейся карты.
— До Вашей комнаты далеко, — сказала она. — Оставайтесь здесь, и я отведу Вас домой, как только рассветёт.
Джобиска покачала головой.
— Нет, нет. Я говорила не про этот дом. Я имею в виду Дом домов.
К облегчению Инносет, дверь открылась, и перед ними показался кузен Оуис. Она знала, что его вежливость не предвещала ничего хорошего, но сейчас не было смысла спорить. Он положил подбородок на высокий стол и наблюдал за карточным домиком.
— Мне казалось, ты бросила эту затею, — произнес он. — Они всегда рушатся.
— Дом был встревожен сегодня вечером, — ответила Инносет. Оуис засмеялся.
— Это тревожит сильнее, чем обычно?
— Аркхью? Это ты? — спросила Джобиска из своего кресла. Оуис повернулся с усмешкой.
— Привет, бабуля, — сказал он снисходительно. — Я — Оуис, помните?
— Не нужно так кричать, — парировала старая дама. — Мне всего четыре тысячи триста двадцать два. Пятая инкарнация.
— Оуис, — обратилась к нему Инносет, — если тебе нечем заняться, сыграй с ней в «Сепалчезм».
Джобиска восхищённо рассмеялась, когда в комнату вкатился квадратный стол. На нём располагалась модель холмистого пейзажа. Извилистый путь пролегал между несколькими миниатюрными зданиями. Оуис достал игральный кубик и несколько цветных фишек, по три на каждого игрока.
Игнорируя их взволнованные крики, Инносет начала поднимать заключительные карты для домика. Она установила двойку глубин и двенадцать сов, и уже хотела взяться за последнюю карту — руку душ, когда в комнате раздался шум.
— Он жульничает! — вопила Джобиска. — Он заставляет фишки измениться в нужный ему цвет, чтобы их у него стало больше!
— Я ничего не делал! — воскликнул Оуис.
— Я видела!
Оуис сел обратно на стул.
— Это скучно. Игровое поле всё ещё не изрезано ущельями.
Инносет задрожала, внезапно почувствовав холод. Карточный домик слегка раскачивался.
— Где Аркхью? — серьёзно спросила она.
Оуис пожал плечами, но это выглядело неубедительно.
— Не видел его после наступления темноты, — солгал он.
С треском вершина игровой доски раскололась, и в ней возникла широкая пропасть.
— Сепалчезм! — торжествующе произнесла Джобиска.
Оуис нахмурился, глядя на фишки, висящие над миниатюрной пропастью. Он проиграл. Все фишки медленно упали вниз.
Новая вибрация пронеслась по Дому. Инносет раскачала верхушку. Карточный домик рухнул на стол. Она посмотрела на конфигурацию.
Та же самая форма, в которую они попадали каждый раз, когда она пыталась предугадать будущее этим методом. Они всегда падали в красно-чёрном круге — символе Смерти.
Но на сей раз было отличие. Над столом в воздухе парила верхняя карта — рука душ. Но это продолжалось недолго. Она изменялась — в облако, в слёзы, а затем в сову. Картой был бродяга — всегда скрытый, меняющий значения — и она не признала его.
Она задрожала. Во вращении и мигании освещённой свечами карты она видела, что надвигается большая беда.
Снова Дом задрожал от предчувствия. Был «так», за которым последовал «тик».
В глазу часов Аркхью почувствовал лязг древних колёс, начинающих поворачиваться. Он поднял голову, чтобы увидеть выход, но промежуток закрылся, поскольку сферы начали медленно вращаться друг в друге. Через пересекающиеся решетки он видел небольшие планеты солнечной системы Галлифрея, двигающиеся вдоль их орбитальных проводов по ложному небу. Холодный газовый гигант Поларфрей соединился со своим противоположным пылающим Карном.
Астрологическая фигура плясала над кольцом астероидов. Это был Кастерборус Фибстер, мифологический герой, который тащил за собой колесницу из серебряного огня, в которую он был запряжён Богами.
Древняя пыль, подброшенная внезапным движением, стала оседать в горле испуганного Аркхью, не давая ему вздохнуть.
Инносет охватил приступ. Она заметила, что Оуис испуганно смотрит на неё. Он что-то говорил, но она не могла разобрать. Тогда ясновидение, которое всегда было первым истинным взором, овладело тем, что она видела. Её голова дернулась. Рот открылся. Из горла шёл таинственный журчащий шум.
Итак, мы наконец-то в Доме Лангбэрроу. Многие сравнивали его с Горменгастом[19] Мервина Пика, и я не стану отрицать это влияние. Я очень люблю работу мистера Пика, не только трилогию про Титуса Гроанского, но и очаровательного и изворотливого г-на Пая, и множество стихов Пика, и его иллюстрации. Оба Дома — огромные здания, которые протягиваются на столько миль, сколько нужно для изображения историй их обитателей. Оба Дома — тюрьмы. Но есть и различия.
Горменгаст, по сути, мёртвое место, жители которого увековечивают его бесконечные ритуалы, как будто бы они прекратили существование, если бы остановились. Но Лангбэрроу жив и активно участвует в событиях. Это — собственность жителей. В крайнем случае, он страдает от семейной гордости. У него сильный характер, и он будет дуться в течение многих столетий. Идти по его коридорам — как идти по минному полю. В первые годы работы над оригиналом Лангбэрроу, я поместил примечание на последнем черновике, который я отправил Эндрю Картмелу: «Мебель становится всё более и более хищной». Сопровождаемый руководством «Драджи пасут столы в Большом Зале». Я сомневаюсь относительно сцены позже, где Доктор «скользит» на беглом столе, которая вряд ли могла быть должным образом реализована в студии, но это было началом развития характера Дома. Но книга позволила мне показать полный спектр. Здесь есть, конечно, элементы «Красавицы и чудовища» — не только версия Диснея, но и жестокого фильма Кокто.
Что насчет семьи? Ну, семьи есть всюду. Не только неизбежные Гроаны и их гонорары, но и отравление Роберта Грэйвса семьей Клавдиев и их политическая карьера в истории Рима; абсолютно сумасшедшая семья Старкаддер из великолепной и забавной «Неуютной фермы» Стеллы Гиббонс. Даже Арчеры. Все сериалы заполнены слегка сумасшедшими семьями, но любая семья сошла бы с ума, если бы они жили в Лангбэрроу. Хуже, чем Альберт-Сквер. Вы не должны быть безумными, чтобы жить в мыльной опере, но она помогает! Один из пунктов книги: как жила бы семья, если бы Доктор был близким родственником?
Большая часть жителей Лангбэрроу играет в игры, но за эти годы, десятилетия, столетия, игры прогрессируют в нечто более причудливое и смертельное. Для начала вам дают тринадцать жизней…
Но в Лангбэрроу, какая там может быть степень родства? Кузены на данный момент: кузен Аркхью, скорее обманутый юноша; легковерный, из тех, кто всегда на отшибе. Кузен Оуис — что-то вроде грустного Билли Бантера — не очень хороший, конечно, и довольно тусклый. Но чрезвычайно понятливый. Кузен Глоспин, главный соперник Доктора. По удивительному совпадению у молодого Глоспина, кажется, есть нечто большее, чем мимолетное байроническое сходство с Полом Макганном[20]. Кузина Инносет всё ещё обладает остатком старой телепатии галлифрейцев. В старые времена женщины были более высокими, чем мужчины, и Инносет высока и горда, как её предки. Вероятно, что очень высокое тело, которое Романа примеряет прежде, чем регенерировать в Лаллу Уорд[21], является одной из высоких женщин — провидиц Старого Времени — ну, может быть!
У длинных волос Инносет могут быть корни (ха!) в Рапунцель или Мелисенд Метерлинка или плетёной Невесте в балете Стравинского/Нижинского «Ночь», но их тяжёлая символика полностью отличается, и ничто здесь не связано с потерей невинности. Однажды Инносет будет домоправительницей Лангбэрроу, до тех пор она держит свои книги и строит здания из круглых карт.
Кузина Джобиска: У Поббла Эдварда Лира[22] была тетя Джобиска, которая дала ему выпить лавандовую воду, окрашенную розовым. Когда мой близкий родственник страдал от прогрессирующей болезни Альцгеймера и должен был лечь в больницу Хеллингли, гигантское хаотичное учреждение Министерства здравоохранения в Восточном Сассексе, там находилась крошечная и очень милая старая леди, которая постоянно говорила: «Отведи меня домой, дорогой. Я хочу пойти домой». Благослови её боже, не думаю, что она действительно помнила, где находился её дом. Хелингли, с его готической архитектурой и садком для кроликов, был ещё одним вдохновением для Лангбэрроу. Он был закрыт, и теперь это место — что-то вроде пентхауза. Дом Лангбэрроу не станет таким.
Бог Боли — один из Богов древних галлифрейцев, иначе Менти Селести, который мог также быть Вечным («Enlightenment»