Тем временем в Париже Людовик узнал о реставрации Генриха VI и приказал пропеть в соборе Нотр-Дам благодарственный гимн «Те Деум» («Тебя, Бога, славим»), а также отметить это событие трехдневными каникулами и празднествами. Потом он велел главным чиновникам городской администрации подготовиться к торжественной встрече королевы Маргариты, принца Уэльского и графини Уорик и ее дочерей, которым предстояло остановиться в Париже по пути в Англию.
13-го числа Уорик приказал возложить на короля Генриха корону, облачить его в парадные одеяния короля Эдуарда и провести его по улицам Лондона в собор Святого Павла, причем сам нес шлейф его мантии. Толпы зевак стекались посмотреть на это зрелище, и «все без исключения предавались радости и хлопали в ладоши, восклицая: „Боже, спаси короля Генриха!“» После церковной службы, во время которой король возблагодарил Господа за возвращение ему трона, он поселился в Вестминстерском дворце.
В тот же день Джон Типтофт, граф Вустер, предстал перед судом в Вестминстер-Холле и был признан виновным в государственной измене. Хотя Уорику поневоле приходилось придерживаться в отношении йоркистской аристократии примирительной политики, он, не испытывая никаких угрызений совести, арестовал всеми ненавидимого Типтофта. После бегства Эдуарда IV граф укрылся в лесу в графстве Хантингдоншир, где его и обнаружили на верхушке дерева, а оттуда привезли в Лондон. Граф Оксфорд, который председательствовал в суде и отца и старшего брата которого обрек на смертную казнь в 1462 году человек, ныне величаемый повсеместно не иначе как «английский мясник», объявил Типтофта виновным по всем пунктам обвинения и приговорил «пройти пешком на площадь Тауэр-Хилл, где ему отрубят голову», то есть, учитывая все обстоятельства, вынес сентенцию весьма снисходительную.
В три часа дня шерифы Лондона встретили своего пленника у ворот Темпл-Бар, намереваясь казнить его тем же вечером. Однако предстоящая казнь привлекла огромные толпы; одни явились просто «поглазеть» на Типтофта, а другие жаждали его крови и растерзали бы его на месте, если бы его не защищал отряд тяжеловооруженной стражи. К тому времени, как процессия, с трудом пробившись сквозь толпу, добралась до моста Флит-Бридж, уже почти стемнело, и потому шерифы испросили у начальника тюрьмы Флит разрешения одолжить им тюрьму и посадить туда Типтофта до утра. На следующий день они сумели препроводить его на Тауэр-Хилл. На эшафоте он не проявлял никаких чувств и не обращал внимания на насмешки и проклятия глазеющей толпы, снизойдя лишь до разговора с монахом-итальянцем, который упрекнул его в жестокости, на что он надменно ответствовал, что он-де все свои деяния совершал ради блага государства. Затем он попросил палача отделить его голову от туловища тремя ударами топора, в честь Святой Троицы. Так умер единственный представитель йоркистской аристократии, которого казнило правительство эпохи Возвращения. 20 октября Джон Лэнгстрозер, настоятель аббатства госпитальеров, был назначен вместо него лордом – верховным казначеем Англии.
В октябре Джаспер Тюдор появился в Херефорде, где жил у племянницы леди Герберт и ее мужа, сэра Ричарда Корбета, его племянник Генри Тюдор. Корбет передал мальчика, которому исполнилось тринадцать, дяде, и тот увез его в Лондон, чтобы представить Генриху VI. Полидор Вергилий утверждает, что при встрече с ним король, указывая на юного Генри Тюдора, сказал Джасперу: «Воистину, вот тот, перед кем должны будем склониться и кому передать власть мы и наши противники». Однако чрезвычайно маловероятно, чтобы Генрих VI произнес что-то подобное, ведь в ту пору Ланкастерская династия возлагала все свои надежды на принца Уэльского. В случае его смерти трон унаследовал бы Кларенс, и даже в подобном случае нашлись бы другие, кто мог бы оспорить его право на престол, например потомки герцогов Сомерсета и Эксетера. Никто тогда не мог предвидеть, что Генри Тюдор однажды станет королем Генрихом VII и основателем одной из наиболее могущественных династий, которой суждено было править Англией. Полидор Вергилий был официальным историком Генриха VII, и этот рассказ, несомненно, выдумал для того, чтобы польстить своему повелителю, утверждавшему, что именно он – наследник Ланкастеров.
Теперь Джаспер величал себя графом Пембруком, хотя лишение гражданских и имущественных прав в отношении его еще не было отменено. Он также попытался вернуть Генри Тюдору титул и земли графа Ричмонда, но не добился успеха, поскольку титул этот еще носил и землями распоряжался Кларенс.
После представления ко двору юный Генри навестил свою мать и ее мужа Генри Стаффорда в Уокинге, а затем, 12 ноября, снова встретился с Джаспером и вместе с ним вернулся в Уэльс. В следующий раз Маргарет Бофорт суждено было увидеть сына только через четырнадцать лет, и следующее их свидание произойдет при совершенно иных обстоятельствах, ведь тогда он будет королем.
К ноябрю 1470 года, пишет Роуз, Уорик «управлял всей Англией и вызывал страх и почтение во множестве стран». Занимая пост лорда-наместника, он не только правил от имени короля, но также вернул себе должности лорда-камергера Англии и капитана Кале. Кларенс был назначен лордом-наместником Ирландии, а состав совета остался в значительной мере таким же, каким был при Эдуарде IV, иными словами, в нем преобладали люди не столько знатные, сколько способные. Кларенс, исключенный из совета Эдуардом IV, теперь был возращен туда, а Монтегю в совет не вошел, поскольку был послан на север исполнять обязанности хранителя Восточной марки. Места в совете не получили также ни Шрусбери, ни Оксфорд, ни Стэнли, ни Девон, ни Пембрук; Уорик предпочитал, чтобы они властвовали над своими собственными землями. Самозваные герцоги Эксетер и Сомерсет до сих пор находились в Бургундии, где существовали на пособие, получаемое от герцога Карла, однако их присутствие стало его сильно смущать с тех пор, как он гостеприимно принял в своем герцогстве Эдуарда IV, и он от всей души надеялся, что теперь, когда опасность миновала, изгнанники отбудут домой.
Однако положение Уорика было не столь прочным, как могло показаться. Многие несгибаемые, бесстрашные сторонники Ланкастеров все еще не доверяли ему и отказывались сотрудничать с ним, видя в нем изменника, виновного в падении дома Ланкастеров. Не мог граф рассчитывать и на верность тех йоркистов, которые прежде поддерживали его в его усилиях возвратить себе власть и ограничить влияние Вудвиллов, ибо многие из них полагали, что он зашел слишком далеко, свергнув Эдуарда. На самом деле единственными, на кого он мог положиться, были его приверженцы из клана Невиллов и те сочувствующие Ланкастерам аристократы, кто выиграл от возвращения Генриха VI и защищал собственные интересы. Остальная часть знати всего-навсего лицемерно уверяла правительство Уорика в своей преданности.
Популярностью Уорик пользовался только среди простого народа. Средние классы Лондона негодовали на его уполномоченного, сэра Джефри Гейта, который, по-видимому, поощрял вандализм среди своих солдат в городе, и были обеспокоены падением торговли с Бургундией, вызванным дружбой Уорика с Францией. Некоторые лондонские купцы открыто и весьма красноречиво жаловались совету на внезапное бегство Эдуарда IV и требовали вернуть им деньги, которые они ему ссудили.
Граф не был уверен, что Маргарита Анжуйская позволит ему остаться у власти, когда возвратится в Англию, в особенности потому, что принц, которому исполнилось семнадцать, был старше, чем Генрих VI, когда тот достиг совершеннолетия. Будущее представлялось не столь надежным, каким оно виделось во Франции: Уорик осознал, что успех его режима и осуществление его честолюбивых замыслов зависели от сотрудничества между ним, неуравновешенным и все чаще проявлявшим недовольство Кларенсом и вельможами из лагеря Ланкастеров и Йорков и что достижение такого союза возможно лишь в самой отдаленной перспективе.
Когда Генриху VI сообщили, что королева Елизавета вот-вот разрешится от бремени в убежище, он послал леди Скруп прислуживать ей и принимать роды. Кроме того, он велел лондонскому мяснику Джону Гулду снабжать ее двор половиной воловьей туши и двумя бараньими еженедельно. Однако, хотя король проявлял к ней участие, а Уорик никак не докучал ей, Елизавета решила не покидать убежища, пребывая в великом беспокойстве и унынии. 2 ноября в доме аббата она родила первого сына короля, здорового мальчика, которого в честь отца нарекла Эдвардом. За младенцем стала ухаживать Старая Матушка Кобб, постоянно жившая при убежище повитуха, а крестил его помощник настоятеля в доме аббата с пышностью и торжественностью не большей, чем если бы то был сын бедняка, по словам Томаса Мора. Аббат и его помощник стали крестными отцами, леди Скруп – крестной матерью, а четырехлетняя принцесса Элизабет держала крестильную сорочку.
Уорик, разумеется, прекрасно сознавал, что рождение наследника у Йорков может послужить сигналом к восстанию и совершенно точно вдохновит короля Эдуарда на более деятельные усилия, чтобы вернуть себе королевство. Поэтому он решил, что пора королеве Маргарите привезти в Англию принца Уэльского и его будущую невесту, рассчитывая, что принц, почти достигший зрелости, более придется по нраву народу, чем тот, что пребывает еще в пеленках. Убедив Генриха VI принять его замысел, Уорик написал королеве Маргарите, призывая ее тотчас же вернуться в Англию.
В течение сентября и октября королева Маргарита, принц Эдвард и графиня Уорик с ее дочерьми жили при французском дворе на средства короля Людовика. За этот период Жан Бриконне, управляющий финансами Людовика, выдал 2 тысячи 550 ливров на их содержание. Когда в начале ноября они вернулись ко двору, совершив краткий визит к королю Рене, Бриконне выделил еще 2 тысячи 831 ливр на покупку для них серебряной посуды и тысячу ливров «на их увеселения и удовольствия». Маргарита опасалась возвращаться в Англию, полагая, что там драгоценный наследник Ланкастеров может подвергнуться риску. Тем не менее она была склонна согласиться с Уориком, что рождение у Елизаветы Вудвилл сына представляет угрозу для безопасности восстановленной династии, и неохотно н