Утром 29 сентября 1399 года несколько лордов, собравшихся на заседание парламента и сопровождаемых избранным комитетом законников, нанесли визит Ричарду, прибыв в Тауэр. Когда они вернулись после полудня, король с улыбкой подписал акт об отречении от престола, в котором требовал, чтобы на троне его сменил его кузен Болингброк. В знак доброй воли он послал Генри свой перстень с печаткой.
На следующее утро парламент собрался в Вестминстер-Холле. Ричард просил, чтобы его не заставляли предстать перед сим собранием «в ужасном облике» узника, и его желание было уважено. Вступив в зал, он остановился перед пустым троном, снял корону и, положив ее наземь, «отказал свое право Господу». Затем он произнес краткую речь, выразив надежду, что Болингброк будет ему милостивым сюзереном и позаботится о достойном его содержании. Хотя тут же были оглашены тридцать три обвинения в его адрес, ему не позволили сказать ни слова более, даже в свою защиту.
В официальном протоколе этой процедуры, записанном в одном из парламентских свитков, сказано, что Ричард зачитывал копию акта об отречении с видом бодрым и веселым, но это противоречит свидетельствам Адама из Аска и хрониста-монаха из Эвешема, которые изображают его во время этой церемонии глубоко скорбящим и опечаленным. В тот же день, позднее, архиепископ Карлайлский выразил сожаление, что напрасно Ричарду не позволили хотя бы ответить на выдвинутые обвинения, но его никто не поддержал.
Хотя этот так называемый парламент и был созван от имени короля, он в строгом смысле слова не являлся законным или обычным собранием. На его заседании не присутствовал спикер, а в зал пустили толпу враждебно настроенных лондонцев, возможно, для того, чтобы запугать бывшего короля.
После того как Ричарда увели назад в Тауэр, собравшиеся лорды объявили его низложенным. Свержение его с трона стало своеобразным катализатором династической и политической нестабильности, которой будет отмечено все следующее столетие. Вскоре после отречения Ричарда Болингброк вступил в Вестминстер-Холл, а перед ним шли четверо его сыновей и архиепископы Кентерберийский и Йоркский. В притихшей толпе раздался звучный голос сэра Томаса Перси: «Да здравствует Генрих Ланкастерский, король Англии!» Словно восприняв его слова как знак, собравшиеся подхватили этот возглас, повторяя: «Да! Да! Пусть королем станет Генри, и никто другой!»
Болингброк дал понять, что слышит их одобрительные восклицания и приветственные крики, а потом сел в кресло, которое прежде принадлежало Гонту, заняв его по праву герцога Ланкастерского. Однако оба архиепископа взяли его за руки и повели к пустому трону. В зале воцарилось безмолвие, когда он поднялся и, стоя, произнес: «Во имя Отца, Сына и Святого Духа, я, Генри Ланкастер, бросаю вызов всякому, кто станет оспаривать мое право взойти на престол Англии и возложить на себя английскую корону, ибо я происхожу по прямой линии от доброго лорда Генриха III, кровь коего течет в моих жилах, и через него унаследовал я это право, ниспосланное мне милостью Божьей, дабы я с помощью родных своих и друзей вернул его себе и исправил разрушенное недостойным правлением и извращением добрых законов».
Завершив свою речь, он показал собравшимся перстень с печаткой, переданный ему Ричардом, в доказательство того, что именно в нем, Генри Ланкастере, король видел своего преемника. Последовали восторженные аплодисменты, и палаты лордов и общин с восхищением признали его королем Англии и Франции. В конце заседания было официально объявлено, что Ричард отрекся от престола и что Болингброк наследовал ему, вступив на трон под именем Генриха IV. Некоторые из присутствующих публично возвысили голос против него. Им суждено было стать лишь первыми среди множества недовольных.
3. Династия узурпаторов
Разумеется, Генрих IV и короли Ланкастерского дома, которые ему наследовали, были узурпаторами. Генрих достиг королевского достоинства, низложив законного монарха Англии, и его право на трон обречено было навсегда остаться щекотливым вопросом. Свои притязания на английский престол он основывал на хитроумной лжи, которую, по словам Адама из Аска, уже отверг комитет лордов и духовенства. Генрих утверждал, что Эдмунд Горбатый, первый граф Ланкастер, от которого он вел свое происхождение через мать, Бланку Ланкастерскую, в действительности был не вторым, а старшим сыном Генриха III, отвергнутым и обойденным из-за своих физических недостатков в пользу «младшего» брата, Эдуарда I, предка его собственного отца, Джон Гонта. Это утверждение было чревато весьма серьезными последствиями, ибо, если бы его приняли, всех королей со времен Эдуарда I следовало бы считать узурпаторами. Кроме того, оно позволяло отсечь от престолонаследия детей Гонта от остальных жен, в особенности Бофортов, и поставить право Генриха, переданное ему матерью, выше того, что он получил через отца.
Хотя комитет и отверг этот нелепый вымысел, Генрих упорно держался за него, предпочитая скорее подчеркивать свое происхождение со стороны матери, нежели обосновывать его исключительно принадлежностью к линии Эдуарда III через Джона Гонта, для чего требовалось пренебречь притязанием на престол Мортимеров, которые явно имели преимущество в глазах закона. Новая, сфальсифицированная версия происхождения Генриха IV была отягощена противоречиями, поскольку, дабы противодействовать легитимистам – сторонникам законных наследников, он обосновывал ее Салической правдой, не позволявшей восходить на престол женщине или передавать престол по женской линии. Во Франции Салическая правда действительно определяла престолонаследие, и именно по этой причине французы не признали притязание на французский трон Эдуарда III через его мать. Англичане, в том числе и Генрих, неоднократно оспаривали справедливость Салической правды даже во Франции, хотя теперь он ссылался на нее, дабы отменить притязание законного наследника английского трона.
Очевидные попытки Генриха обосновать свое восшествие на престол, подтасовывая факты и распространяя ложь о своем королевском происхождении, никого не обманули. Хотя для Генриха было жизненно важно предстать перед подданными в образе законного короля, его право на престол обусловливалось тем, что он уже de facto сделался королем Англии. Его знатность, богатство, дарования, таланты и то обстоятельство, что у него было четверо рослых, сильных сыновей, убедили его подданных в том, что он – единственный приемлемый претендент на опустевший трон. Кроме того, он был единственным человеком, способным восстановить закон и порядок и твердое правление в стране. Генрих также обосновывал свое право Промыслом Божьим: Господь, даровав ему победу, тем самым призвал-де его на трон. Он совершенно точно не утверждал, что получил корону по итогам парламентских выборов; парламент всего-навсего подтвердил его притязания на престол. Генрих и его преемники из дома Ланкастеров подобным же образом были признаны всеми важными институтами церкви и государства, благословлены и помазаны на царство во время коронации и поддержаны крупными вельможами, которые принесли им клятву верности. Тем не менее Генрих установил опасный прецедент. Не имея прав на престол, Генрих взял его силой. Со временем и другие, имея более или менее законные права, чем Генрих, могли повторить его деяние. Предстояло еще посмотреть, сумеет ли Генрих IV удержаться на захваченном им троне.
Во время всех этих разбирательств и обсуждений никто и не подумал поддержать куда более обоснованное право на престол наследника по закону, семилетнего графа Марча. Генрих был прославленной, популярной фигурой, сильным человеком, пользовавшимся непререкаемым авторитетом и огромной властью, в то время как Марч был мальчиком, никому не известным и не имеющим никакого опыта государственного управления. Более того, архиепископ Арундел взял на себя смелость прочитать проповедь, оправдывающую отстранение ребенка от трона. Англией, по словам архиепископа, отныне будут править не дети, но мужи. В результате решения обойти Марча притязания на престол законных наследников не будут предъявляться еще шестьдесят лет после восшествия на трон Генриха IV, хотя само их существование останется вечной угрозой для дома Ланкастеров, поскольку им всегда будут готовы воспользоваться мятежники и недовольные. Сам Генрих IV считал юного Марча опасным соперником, и не без оснований, как мы впоследствии увидим.
13 октября Генрих был коронован в Вестминстерском аббатстве и помазан на царство миром, по преданию врученным Девой Марией святому Фоме Беккету для благословения монарха, который спасет королевство, утраченное его предками. К несчастью, в миг святого миропомазания архиепископ обнаружил, что в волосах короля кишат вши, а во время дароприношения Генрих уронил золотую монету, она куда-то закатилась, и найти ее не удалось. Суеверные сочли это дурными предвестьями.
Генрих ознаменовал свою коронацию основанием нового рыцарского ордена, ордена Бани, и первыми посвятил в его кавалеры четверых своих сыновей. Спустя два дня после коронации старший сын монарха, Генри Монмут, двенадцати лет от роду, был объявлен престолонаследником и удостоился титулов принца Уэльского, герцога Корнуолльского и графа Честерского, которые носил некогда Черный Принц и которые с тех пор присваивались старшему сыну правящего монарха.
После коронации Йорк, мучимый теперь недугами, удалился в свой любимый замок Лэнгли. Генрих назначил его главным королевским конюшим и сокольничим, тем самым предоставив ему возможность в уединении предаться любимой страсти к соколиной охоте. Предполагается, что эмблема йоркистов, изображающая сокола и лошадиные путы, появилась благодаря этому придворному званию. Йорк умер в 1402 году, и ему наследовал его сын, Рэтленд, ставший вторым герцогом.
Рэтленд пострадал из-за поддержки, которую оказал Генриху IV. Двадцать придворных, симпатизировавших низложенному Ричарду, бросили к его ногам свои перчатки, вызывая его на поединок. Всюду сталкивавшегося с презрением и ненавистью Рэтленда встречали бранью или гневным молчанием, стоило ему только показаться при дворе. Тем не менее теперь он пользовался благосклонностью короля, и Генрих защищал его от врагов, хотя и следил весьма бдительно за ним, некогда близким другом Ричарда II.