Согласно позднейшей легенде, увидев приближающийся корабль, Саффлок спросил, какое название он носит, и, услышав: «Николас из Тауэра», вспомнил, что старуха-прорицательница некогда предсказала ему, что если он избежит опасности попасть в Тауэр, то спасется. Теперь же он «пал духом». Капитан «Николаса» «знал о том, что к нему подплывает герцог, ибо допросил герцогских людей, что были в посланной заранее шлюпке», и теперь отправил двоих своих матросов в маленькой лодке к Саффолку с известием, что «хочет поговорить с их господином. И потому Саффолк с двоими-троими своими приближенными спустился к ним в лодку и приплыл на „Николас“, а когда достиг его, капитан встретил его словами: „Добро пожаловать, изменник!“» Саффолк пробыл на борту «Николаса» до следующей субботы и, по слухам, предстал перед неким подобием суда, который рассмотрел по всем пунктам прежде предъявленные ему обвинения и признал его виновным. И на глазах у всех его людей, – вероятно, маленький флот Саффолка плыл за ними следом, – «его вытащили из большого корабля и столкнули в маленькую лодку, где уже были приготовлены топор и плаха и где гнуснейший мерзавец из команды „Николаса“ приказал ему положить на плаху голову». Палач присовокупил, что если он будет повиноваться, то «с ним поступят честно и он умрет от меча». С этими словами матрос «вытащил ржавый меч и отрубил ему голову полудюжиной ударов, а затем снял с него кафтан из красновато-коричневой домотканой материи и бархатный колет, подбитый кольчугой, а тело бросил на берегу в Дувре. Говорят также, будто голову его насадили на шест и оставили рядом с телом». Голова и тело целый месяц пролежали на песке, разлагаясь, пока король не повелел доставить их в Уингфилдскую церковь для погребения.
Саффолк умер, всеми ненавидимый, и многие возликовали, узнав о его гибели. Имя его поносили во всевозможных куплетах на политические темы и злорадно пересказывали историю его падения. Личности его убийц так и не были установлены; вероятно, они действовали по приказу тех, кто полагал, что герцог должен стать козлом отпущения, или тех, кто хотел бы, чтобы он понес за свои преступления справедливое наказание, которое не назначил ему закон.
Вдова Саффолка, несокрушимая Алиса Чосер, принесла скорбную весть королеве, и та была столь убита горем, что три дня не ела и все это время непрерывно плакала. После этого ее охватил гнев и желание отомстить. Пусть Саффолк погиб, у нее еще оставался Сомерсет и другие могущественные сторонники, которые помогут ей обрушить возмездие на его убийц. Однако дни, когда придворная партия могла править единовластно, не опасаясь угроз своему первенству, теперь были сочтены, а смертельная вражда между Йорком и Сомерсетом норовила разрушить хрупкий мир между соперничающими группировками.
10. Джон-мщу-за-всех
К 1450 году ланкастерское правительство не только в значительной мере утратило доверие, но и оказалось на пороге банкротства, накопив огромные долги, которые достигали 372 тысяч фунтов и с каждым годом возрастали на 20 тысяч. Оно до сих пор не выплатило Йорку 38 тысяч фунтов. Содержание королевского двора обходилось в заоблачную сумму, 24 тысячи фунтов в год, и вдвое превышало то, каким будет двадцать лет спустя, а основные королевские статьи дохода равнялись всего-навсего 5 тысячам в год. Другие источники дохода увеличивали ежегодный бюджет Генриха до 33 тысяч фунтов, а этого явно недоставало на то, чтобы одновременно и жить, и платить долги. Поэтому долги все росли и росли, а платежеспособность короны все уменьшалась и уменьшалась. До сих пор правительство полагалось на ссуды, даваемые итальянскими купцами и банкирами, но даже они теперь, видя печальное состояние национальных финансов, опасались ссужать английскому двору деньги и за десятилетие между 1450 и 1460 годом в общей сложности дали взаймы короне всего тысячу фунтов. К тому же парламент отказывался проголосовать за повышение налогов, которое позволило бы заплатить долги короны или профинансировать войну во Франции, по-прежнему остававшуюся главной бездонной пропастью в экономике. Даже королевская челядь подолгу не получала жалованья и вынуждена была ходатайствовать перед парламентом о его выплате.
Под влиянием придворной партии Генрих VI раздавал королевские земли и поместья в беспрецедентных масштабах и тем самым утратил доходы в виде ренты и налоговых сборов, которые мог бы получать от этих земельных угодий. Кроме того, он осыпал деньгами Итон и Кингз-колледж, и парламент критиковал его за такую расточительность. Придворная партия, представители которой главным образом и выигрывали от щедрости Генриха, разоряли страну, вытягивая из нее все до последнего пенса, и решительно сопротивлялись всем попыткам парламента принять акты о возвращении, которые лишили бы их неправедно нажитого имущества. Поэтому было крайне маловероятно, что корона сможет решить свои финансовые проблемы в обозримом будущем.
Жители Англии в целом были едины в своем желании политической стабильности, твердого правления и восстановления закона и порядка. Они отдавали себе отчет в том, что придворная партия манипулирует исполнением законов в пользу отдельных своих членов и их свит и что она настолько подчинила себе короля и совет, что надежды на появление какой-то энергичной и деятельной оппозиции почти не осталось. Анонимный автор «Английской хроники» писал: «В ту пору, да и задолго до сего, Англией правили вероломные, коварные советники, по каковой причине население чрезвычайно обеднело и обнищало, а простой народ, страдающий под бременем непомерных налогов и всевозможных притеснений, не мог жить трудами рук своих, будь то ремесло или землепашество, и потому затаил злобу на тех, кто стоял у кормила власти».
Богатые и влиятельные лондонские купцы громче всех возмущались воцарившимся по всей стране хаосом и особенно жаждали возвращения твердой, стабильной власти, которая позволила бы восстановить экономику. Естественно, они сочувствовали тем, кто находился в оппозиции к придворной партии, а впоследствии стали поддерживать Йорка в его борьбе с этой группировкой.
Кроме того, люди с ужасом смотрели на происходящее во Франции. В начале 1450 года из Нормандии начали прибывать английские войска, бежавшие перед наступлением победоносной армии Карла VII. Маленькими группами, «несчастные и оборванные», брели они по дорогам, что вели из расположенных вдоль Ла-Манша портов, по пути прося милостыню и воруя. Сколь бы жалкими они ни казались, сколь бы ни страдали от голода, некоторые из них умудрились навести ужас на поселян; нескольких арестовали и повесили. Другие своим обликом поразили народ, и без того униженный поражением и разъяренный, и это лишь усугубило его ненависть к правительству.
Тем временем в отдельных частях Уэльса стали множиться беспорядки, превратившиеся в еще одну проблему для властей предержащих. Валлийцы в этих местностях страдали либо от нерадивого правления лордов, живущих вне своих имений, либо от эксплуатации лордами алчными и хищными вроде Уильяма Герберта из Реглана. Герберт был управляющим Йорка в поместье Аск в Юго-Восточном Уэльсе и отличался честолюбием, тягой к стяжательству и абсолютной беспринципностью. Хронисты того времени отзывались о нем сплошь отрицательно: летописец Глостерского аббатства называл его «жестоким извергом, готовым на всякое преступление», тогда как автор «Краткой латинской хроники» описывал его как «великого угнетателя и разорителя священников и многих других лиц, творившего подобные бесчинства на протяжении долгих лет». Герберт был отнюдь не единственным притеснителем валлийцев: местный уроженец Гриффит ап Николас нарушал законы и извращал самый принцип королевской власти с катастрофическими последствиями.
Проблема заключалась в том, что применить эту власть Генрих VI был не в силах. Он пытался сохранить расположение подданных, часто отправляясь во главе своей свиты в путешествие по стране, однако это не давало им забыть о дурном правлении и коррупции, практикуемой придворной партией. К тому же было совершенно очевидно, что Генрих не умеет подчинить себе владетельных вельмож, и это, вкупе с утратой Англией завоеванных земель во Франции, породило всеобщее неверие в способность Генриха достойно править страной. Поэтому верность англичан дому Ланкастеров испытывалась на прочность, хотя лишь немногие осмеливались открыто критиковать короля. В июле 1450 года двоих саффолкских фермеров арестовали за «лживые утверждения, будто король слаб разумом от природы и надобно возвести на трон другого короля, ибо нынешний не в силах управлять страной». Именно так и было, но такая честность безжалостно каралась. Тот факт, что подобные возмущенные, негодующие голоса раздавались лишь изредка, свидетельствует о благоговении народа перед Генрихом VI. Вся тяжесть публичной критики обрушивалась не на монарха, а на придворную партию.
При нерешительном короле, при совете, авторитет которого был основательно подорван, и расколотом парламенте, центральное правительство отличалось слабостью, неэффективностью и неспособностью контролировать аристократию, главным назначением которой было вести войну. Нельзя сказать, чтобы парламент и совет вовсе перестали выполнять свои функции, однако то правление, которое они могли обеспечить, решительно не в силах было совладать с захлестывающей страну волной беспорядков и несправедливости. К пятидесятым годам XV века стали поговаривать, что
королевство английское погрязло в беззаконии и бесправии из-за дурного оным управления, ибо король простоват и бесхитростен и во всем подчиняется воле своего алчного совета, да и долгов накопилось у него более, чем все его совокупное состояние. Задолженности его росли с каждым днем, и он не платил их. Деньги же, получаемые от уплаты народом налогов, тратились на пустые безделицы, ибо король не содержал двор и не вел войны.
Убийство Саффолка привело в ярость многих сторонников короля, в том числе Уильяма Кромера, шерифа Кента, и лорда Сэя, жестокого и корыстолюбивого лорда – верховного казначея Англии. Оба они были убеждены, что в убийстве Саффолка замешаны жители Кента, и теперь по Кенту распространились слухи, будто эти лорды поклялись вырезать в графстве всех от мала до велика, превратив его в оленьи угодья. Кент относился к числу местностей, где легче всего было поднять мятеж, поскольку его прибрежные территории неоднократно подвергались нападениям французских пиратов, а упадок торговли отрицательно сказался на его портах. Эти самые порты и ведущие из них дороги также стали свидетелями возвращения из Франции нескончаемой череды оборванных, ожесточенных солдат, воплощения английского позора.