К этому времени вся Юго-Восточная Англия была охвачена волнениями. Люди прибывали в столицу толпами, стекаясь под знамена Кейда из Эссекса, Сассекса и Суррея. Вдохновленные его полководческим и лидерским талантом, они были уверены, что он приведет их к победе. Почти все они сохраняли верность королю, полагая, что всему виной его некомпетентные и лживые советники, с которыми мятежники теперь вознамерились расквитаться. Королевское правительство в буквальном смысле слова оказалось парализовано; совет был беспомощен и не способен дать отпор Кейду. Одновременно вспыхнули восстания в Уилтшире и на острове Уайт, где ярость толпы обрушилась на чиновников ланкастерской администрации.
29 июня, прежде чем лондонцы догадались, что происходит, мятежное войско вернулось в приподнятом расположении духа, значительно возросшее за счет дезертиров из королевской армии, и быстро заняло Блэкхит. Кейд теперь напоминал лорда, облаченный в бригандину, подобие латного жилета, укрепленного металлическими пластинами и усыпанного золочеными гвоздями, и красивый шлем. На сапогах его блестели шпоры, снятые с убитого сэра Хамфри Стаффорда.
В тот же день в алтаре Эдингтонской церкви, что в Уилтшире, епископ Уильям Эскью собирался отслужить мессу. Эскью, близкий друг Саффолка, в свое время совершил обряд венчания короля и королевы, однако молва возлагала на него вину за отсутствие у королевской четы наследника, поскольку было хорошо известно, что, будучи монаршим исповедником, он наказывал Генриху как можно дольше воздерживаться от исполнения супружеского долга. Однако в иных отношениях Эскью показал себя весьма светским епископом: он старался проводить минимум времени в своей епархии и максимум при дворе, где скорее можно было ожидать наград и почестей и где он был одним из главных членов придворной партии. Он заслужил дурную славу своим стяжательством и потому был «нелюбим» простым народом.
На самом деле оказалось, что Эскью был нелюбим настолько, что, когда он отвернулся к алтарю, его паства в ярости набросилась на него и выволокла из церкви на близлежащий холм. Там, охваченные безумной жаждой насилия, прихожане зарубили епископа. Затем убийцы донага раздели его труп и разорвали в клочья его окровавленную рубаху. Впоследствии они принялись «похваляться своим злодеянием» и расхитили все имущество епископа, какое только смогли унести.
Это убийство почти наверняка стало результатом клеветнической кампании по очернению, которую провели агенты мятежников, присланные раздуть пламя недовольства среди жителей юго-восточных графств. Судья Гаскойн придерживался мнения, что Эскью убили оттого, что, «будучи исповедником Генриха VI, он не пытался наставить на путь истинный королевское окружение, искоренив его пороки, и не удалился от короля, поняв, что не сможет этого сделать». Его убийство сделалось зловещим свидетельством настроения, в котором пребывал народ, а с епископами Личфилда и Нориджа в это время также угрожала расправиться разъяренная толпа.
1 июля войско мятежников достигло суррейского берега Темзы, и Кейд, по-прежнему величавший себя Джоном Мортимером, поселился в трактире «Белая лань» в Саутварке, сделав его своим главным штабом. Одновременно восставшие из Эссекса собирались в отряды за пределами старинных оборонительных стен Олдгейта. Многие лондонцы, не только бедняки, но и ряд олдерменов, несколько богатых купцов, в том числе и те, что финансировали Кейда, поддержали требования мятежников и склонялись к мысли, что надобно открыть перед ними ворота. Лорд-мэр поспешно обсудил со своими олдерменами, нужно ли так поступить, и только один, Роберт Хорн, стал возражать, вызвав такое негодование, что лорд-мэр приказал заточить его в темницу ради его же безопасности.
Ближе к вечеру, 2 июля, была опущена противоположная, подъемная, часть Лондонского моста, и Джек Кейд с отрядом своих приверженцев прошел по ней, на мгновение остановившись для того, чтобы мечом перерубить поддерживающие ее веревки. Он явился как завоеватель, в кафтане из синего бархата под бригандиной, щеголяя в шлеме и шпорах рыцаря, надеть которые не имел права. В руках он держал щит, усыпанный золочеными гвоздями, и обнаженный меч, а сопровождавший его оруженосец нес меч, подобный тому, что служит церемониальной королевской регалией.
Когда Кейд вступил в пределы Лондона, ему преподнесли ключи от города, и многие из толпы зевак с восторгом кинулись к нему, желая влиться в его войско. Потом он повел свой отряд по Кэннон-стрит на Кэндлуик-стрит к Лондонскому камню[28]. Слегка притронувшись к нему мечом, он воскликнул: «Отныне Мортимер – повелитель этого города!» Потом он отобедал с чиновниками городской администрации, причем ему, словно лорду, прислуживал за столом и нарезал мясо джентльмен. Ночью он вернулся в Саутварк, но некоторые из его людей остались в Лондоне и принялись терроризировать местное население, всячески ему угрожая.
На следующее утро, в одиннадцать часов, Кейд, по словам Бенета, «снова прибыл в Лондон и проскакал по его улицам, размахивая обнаженным мечом». Он был облачен в тот же синий бархатный кафтан, соболью накидку и соломенную шляпу. На сей раз его сопровождало куда более многочисленное войско, и его люди настроены были бесчинствовать и зверствовать. Они решили во что бы то ни стало отомстить обидчикам, видя таковых в лорде Сэе и шерифе Кромере; до них мятежники и жаждали добраться. Кейд направился в тюрьму Флит, а отряд, состоящий из его сторонников, двинулся на Тауэр, где лорд Скейлс уступил их требованиям и выдал им лорда Сэя, которого без всяких церемоний поволокли в Гилдхолл. Там он и еще двадцать человек, задержанных Кейдом и его людьми в ходе облавы, предстали перед судьями по обвинению в измене и вымогательстве. Лорд Сэй надменно потребовал, чтобы его судили равные ему по положению, на что-де он имеет право в силу своей знатности, однако, как пишет Бенет, «простые люди, услышав это, пожелали казнить его тут же, на месте, перед судьями». Спешно призвали священника, дали ему «исповедаться, и после того младшие чиновники и жители Кента отвели его к Чипсайдскому общественному колодцу, где тотчас же и обезглавили». Тем временем Кромера через Олдгейтские ворота вывели за пределы Лондона в Майл-Энд, где он принял такую же смерть.
Кейд повелел воздеть их головы на копья и приказал раздеть донага тело Сэя; затем, связав вместе лодыжки, тело его привязали к лошади и повлекли, окровавленное, с раскинутыми руками, по улицам города, а мятежники шли следом, неся с собою свои страшные трофеи. У Олдгейта их восторженно приветствовали пришедшие из Эссекса, и те, кто держал отрубленные головы, под взрывы грубого хохота заставили их «поцеловаться». Затем Кейд приказал выставить головы на Лондонском мосту, как обыкновенно делалось с казненными изменниками, а тело Сэя отвезти в госпиталь Святого Фомы в Саутварке и там похоронить.
Многие из людей Кейда к этому времени отказались ему подчиняться и творили всевозможные бесчинства в городе. Сам он, непомерно возгордившись своей победой, уже не пытался призвать их к порядку; более того, он разрешил своим землякам из Кента разгромить и разграбить дом богатого олдермена Филипа Мэлпаса, хотя тот был предупрежден и сумел спастись и унести все самое ценное в безопасное место. Сам Кейд, присоединившись к мародерам, захватил некоторые драгоценности, оставленные в залог Мэлпасу Йорком; впоследствии он бросил их; их нашли и вернули олдермену.
Многие сторонники Кейда – честные, уважаемые люди, не принимавшие участия ни в убийствах, ни в грабежах, – пришли в ужас, увидев, как их предводитель унизился до воровства. В этот миг он в значительной мере утратил свое доброе имя: он более не мог выступать как защитник справедливости. По словам Бенета, «увидев, что Кейд нарушает обещания, данные им в его прокламации, лондонцы восстали против него».
Теперь Кейд отчаянно нуждался в средствах, ведь ему нечем было платить денежное довольствие своим людям. Он просил у живущих в Лондоне иноземных купцов оружия и денег, но те ему отказали. Теперь, нарушив собственный кодекс чести, он не мог удержать своих сторонников от грабежа и воровства. В отчаянии он вынудил мастера Кёртиса, городского купца, в доме которого в тот день обедал, дать ему некоторую сумму, но было уже слишком поздно. Как только его войско возвратилось в свой лагерь в Саутварке, лорд-мэр и олдермены встретились с лордом Скейлсом, чтобы обсудить, как не позволить Кейду и его сброду вернуться в город.
На следующий день, около десяти часов вечера, солдаты Тауэрского гарнизона под предводительством капитана Мэтью Гафа тайно пробрались к Лондонскому мосту. Попытавшись войти в город, люди Кейда столкнулись с серьезным сопротивлением. Началась яростная битва, продлившаяся до восьми утра.
Лондонский мост был возведен не для того, чтобы служить полем боя. По обеим его сторонам теснились дома, лавки и даже часовня, а проезд между ними составлял в ширину всего восемь футов. Здесь напор и давка, создаваемая сражающимися, имели поистине ужасающие последствия. Горожане кричали в страхе, дома сотрясались до основания, а матери, прижимающие к груди младенцев, в панике бросались в реку. Гаф был убит, но, даже несмотря на это, Кейд осознал, что мятежников оттесняют, и отдал приказ поджечь подъемный мост. Это отрезало гарнизон Тауэра от его людей, и Кейд наконец отступил на суррейский берег. Были убиты сорок два лондонца и двести кентцев, причем некоторых столкнули с моста, и они утонули в Темзе.
Скейлс, приказав закрыть ворота Лондона, все же опасался следующих шагов Кейда и потому, следуя совету королевы и некоторых епископов, послал кардинала Кемпа на переговоры с ним. От имени правительства Кемп был уполномочен пообещать Кейду и его людям «грамоты о помиловании», если они сложат оружие и разойдутся по домам. Кейд согласился, при условии что будут выполнены его требования, перечисленные в манифесте. Кемп заверил его, что правительство так и поступит, и пообещал, что королевская комиссия рассмотрит все жалобы.