Знаменательно, что в это время Йорк нисколько не настаивал на своем праве на престол. Вместо этого он выступил с намерением возглавить оппозиционную партию и тем самым реформировать правительство и обрести совещательную власть, хотя королева и многие вельможи подозревали его в куда более низменных побуждениях и отвечали ему враждебностью. Однако наивысшей целью, которой в то время стремился достичь Йорк, было признание предполагаемым престолонаследником, ибо его, несомненно, беспокоило, что Сомерсета могут избрать наследником вместо него.
30 сентября Йорк передал королю два ходатайства. В одном перечислялись его личные жалобы, и задумано оно было явно как попытка предупредить объявление вне закона. В этом ходатайстве Йорк выдвигал требование назначить его предполагаемым наследником, просил выплатить ему 30 тысяч фунтов, до сих пор не возвращенных ему казной (8 тысяч, часть изначального долга в размере 38 тысяч, ему уже вернули) и сетовал на то, что он не включен в состав королевского совета. В другом ходатайстве содержался перечень жалоб, отражавший озабоченность англичан в целом. Повторив список злоупотреблений, точно сформулированных в манифесте Кейда, и отождествив себя со страданиями, понесенными подданными короля, Йорк открыто совершал успешную попытку добиться всеобщей поддержки и публичной симпатии. Бросив вызов королю, он удалился в свое имение Фозерингей и стал дожидаться там ответа Генриха.
Выдвинутые Йорком требования личного признания и реформ, вкупе с унижением от утраты Нормандии, наконец пробудили Генриха, заставив осознать, что ему придется умиротворить кузена, дабы сохранить его верность; соответственно, он наконец включил Йорка в состав заново сформированного «представительного и внушающего почтение» совета. Однако одновременно Генрих прибегнул к уловке: он объяснил герцогу, что не может действовать, руководствуясь мнениями и указаниями только одного человека, – несмотря на то что он всецело подчинялся прежде Саффолку, а ныне – Сомерсету, – и что это совет будет обсуждать выдвинутые Йорком проекты реформ и претворять их в жизнь так, как сочтет нужным. Иными словами, Йорк наконец получал право голоса и мог высказываться по политическим вопросам, но никто не гарантировал, что его мнение будет учитываться.
К тому же ситуация осложнялась тем, что теперь на английской земле находились оба заклятых врага, и Йорк, и Сомерсет, а это в любой момент грозило катастрофой. Йорк вскоре обнаружил, что отныне он пользуется большой поддержкой палаты общин парламента и простого народа в целом, но весьма малой – других членов совета и палаты лордов, поскольку все они негодуют на его горделивость и высокомерие.
6 ноября Генрих VI открыл сессию парламента в Вестминстере. Йорк употребил свое влияние, чтобы избрать людей из собственной свиты, и в результате они составили большинство. Присутствовавшие там вельможи привели с собой многочисленные вооруженные отряды; в Лондоне яблоку некуда было упасть, свободных мест на постоялых дворах и в гостиницах не осталось, и каждый день ожидали вооруженного конфликта между сторонниками Йорка и Сомерсета. Йорка поддержал его могущественный свояк, Норфолк, прибывший с большой свитой и «оркестром из шестерых трубачей, которые шествовали перед ним, оглашая улицы Лондона духовой музыкой». Впервые было замечено, что между Йорками и Ланкастерами существуют «большие расхождения», которые вылились в стихийные беспорядки на улицах Лондона. Прибыв в столицу в конце ноября из своего замка Фозерингей, Йорк также привел свиту из трех тысяч вооруженных ратников.
Парламент пытался проявить нейтралитет, не хотел обсуждать сравнительные достоинства королевских советников и с куда большей готовностью сосредоточился на предоставлении постоянного дохода королевскому двору. Однако палата общин, поддерживавшая Йорка, продемонстрировала свои политические симпатии, избрав спикером приближенного Йорка, сэра Уильяма Олдхолла. Олдхолл был богатым норфолкским помещиком, он знал герцога много лет и служил сначала его советником в Нормандии, а в последнее время его управляющим: он обладал немалым влиянием и могущественными друзьями и родственниками.
При содействии Олдхолла палата общин потребовала принять «Акт о возвращении», предусматривавший возврат всех коронных земель, отторгнутых за последние двадцать лет, а также учредить комитет, дабы осуществлять надзор за всеми королевскими пожалованиями в будущем; палата общин сумела настоять на своем. Кроме того, она добилась от короля обещания сделать что-то для восстановления закона и порядка в «королевских» графствах-ширах.
Пока длилась сессия парламента, эмблема Йорка с соколом и лошадиными путами таинственным образом каждую ночь появлялась в разных местах столицы, и каждое утро ее срывали, заменяя королевским гербом, а его, в свою очередь, опять снимали каждую ночь. Лорд-мэр, тщась поддержать порядок, каждый день облачался в доспехи и объезжал город во главе отряда, «вооруженного, словно бы изготовившегося к бою». Кроме того, он повелел огласить указ, запрещающий народу «обсуждать решения, принимаемые парламентом, а также предерзко вмешиваться в оную процедуру».
Явившись в парламент, Йорк публично подверг критике политику правительства, которое игнорировало требования народа и облагало его непосильными налогами, одновременно осыпая наградами королевских фаворитов и позволяя им, и без того богатым, приумножить свое состояние. Однако если Йорк надеялся устранить своих врагов «конституционными средствами», то его ожидало предсказуемое разочарование.
Многих разозлило, что жалобы Йорка правительство предпочло не услышать. По словам Бенета, 30 ноября толпа лондонцев и
вооруженные отряды, сопровождавшие своих знатных господ, узнали, что ни король, ни его вельможи ни словом не упомянули о наказании изменников, деяния коих навлекли позор и срам на всю Англию, а в особенности герцога Сомерсета, чье нерадение привело к утрате Нормандии. Посему они явились в Вестминстер-Холл и трижды воскликнули, обращаясь ко всем лордам: «Мы просим, свершите справедливость! Покарайте изменников!»
После смерти Саффолка королева обратилась к «нашему дорогому кузену Эдмунду, герцогу Сомерсету», прося его занять место среди ее советников и стать лидером ее партии. Свое благоволение она простирала не только на герцога, но и на его жену, Элинор Бошан, одну из ближайших своих наперсниц. В течение двух лет королева пожалует Сомерсету ежегодную ренту в размере 66 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов (66,67 фунта) «за достойные и похвальные советы при обсуждении дел важных и неотложных». Предпочтение, оказываемое Сомерсету, могло лишь оттолкнуть Йорка, но королева и так уже считала его врагом, а когда он вернулся из Ирландии, недвусмысленно дала понять, что Сомерсет, и только Сомерсет, будет пользоваться расположением ее собственным и короля и займет первенствующее положение в правительстве.
Впрочем, влияние Йорка на какое-то время возобладало, ему удалось потеснить королеву, и 1 декабря он сумел настоять на своем, добившись от парламента предъявления обвинений Сомерсету: герцога приговорили к заточению в лондонском Тауэре и в тот же день доставили туда. Поймав, как ему казалось, самую крупную рыбу, Йорк принялся замышлять, как бы уловить и остальных членов придворной партии, однако король и королева отказались принять мнение парламента, а Маргарита повелела освободить Сомерсета всего через несколько часов после того, как его поместили под стражу.
Приверженцы Йорка пришли в ярость. В тот же день, после того как Сомерсет вернулся в Блэкфрайерс, примерно тысяча йоркистов двинулась на его дом вместе с толпой разгневанных горожан, намереваясь, по словам Бенета, убить его. Они потащили его в заранее приготовленную барку, но «граф Девон, по просьбе герцога Йорка, успокоил их и весьма осмотрительно арестовал их вожака, которого тайно отвезли в Тауэр, дабы он не возмущал более чернь». Вернувшись, Сомерсет обнаружил, что дом его разграблен, все ценное унесено и что мародеры разорили дома его друзей и сторонников.
3 декабря король, разгневанный тем, как обошлись с его фаворитом, облачился в доспехи и проскакал по улицам города во главе целой процессии лордов, рыцарей и тысячи солдат. Эта демонстрация силы усмирила смутьянов, но отнюдь не заставила население в целом забыть о своих обидах. Тем не менее Сомерсет нисколько не утратил благосклонность короля и вскоре был назначен управляющим королевского двора.
Парламент снова собрался в январе 1451 года, после рождественских каникул. Теперь рассерженная палата общин подала королю петицию, требуя удаления от двора двадцати девяти человек, «которые вели себя недостойно возле вашей монаршей особы и в иных местах и из-за неподобающего вмешательства которых ваши средства расточались, законы не исполнялись, а мир в королевстве нарушался». Возглавляло этот список имя Сомерсета, а далее шли имена вдовы Саффолка Алисы Чосер, Уильяма Бута, епископа Честера, Томаса Дэниела, Джона Тревельяна, Томаса Тадденхема и Генри Хейдона. Многие из названных фигурировали в качестве обвиняемых еще в манифесте Кейда, и палата общин предлагала не только изгнать их от двора, но и лишить земель и имущества.
Генрих VI раздраженно объявил, что «не имеет достаточно оснований изгонять своих любимых советников столь возмутительным образом», но, уступая уговорам, согласился удалить всех, кроме перечисленных вельмож и нескольких личных слуг. Остальных он обещал изгнать от двора сроком на год. Благодаря влиянию Йорка снискавшие печальную известность Тадденхем и Хейдон, а также еще несколько бывших сторонников Саффолка предстали перед судебной комиссией в Восточной Англии по обвинению в вымогательстве и других преступлениях. Йорк также попытался предать суду убийц сэра Томаса Трэшема, но на сей раз безуспешно, а вместо того чтобы изгнать Уильяма Бута, совет «повысил его в должности», пожаловав ему архиепископство Йоркское. Генрих также не сдержал свое обещание удалить от двора своих советников, запятнавших себя алчностью и продажностью.