Поскольку его армия уступала по численности силам противника, Генрих понимал, что в его интересах начать переговоры и заключить мирное соглашение, и потому послал Бэкингема, приходившегося зятем графу Солсбери, выяснить намерения Йорка. Йорк объявил ему, что он и его войско прибыли как «законопослушные и верные подданные короля» и желают лишь, чтобы король выдал «нам тех, кого мы обвиняем». Когда Бэкингем передал эти слова Генриху, тот, что было ему совершенно несвойственно, пришел в ярость. Подстрекаемый Сомерсетом, он отправил Бэкингема назад к Йорку с весьма недвусмысленно сформулированным посланием:
Я, король Гарри, повелеваю лицам всякого звания и состояния не упорствовать в их преступных намерениях, но немедленно удалиться из сих местностей и отнюдь не оказывать мне никакого противодействия в собственном моем королевстве, ибо я признаю изменником предерзостным и коварным всякого, кто осмелится возмущать против меня народ в собственном моем королевстве, причиняя мне через то великую скорбь и тревогу. Я клянусь христианской верой, Эдуардом Исповедником и короной Англии, что уничтожу их, всех до единого, и уготовлю тем из них, кто ослушается меня и будет взят с оружием в руках, казнь через повешение, вырывание внутренностей и четвертование для примера и устрашения всем подобным изменникам и предателям, дабы остереглись они впредь возмущать против меня народ мой и изменять клятве, данной мне, их королю и правителю. В заключение же объявляю, что не только не выдам мятежникам ни одного из лордов, что пребывают здесь сейчас со мною, но, напротив того, простру над ними покров свой и буду, не щадя живота своего, нынче защищать их в сей распре.
Йорк не добился своего отчасти из-за враждебности Бэкингема, делавшего все, чтобы ему предъявили обвинения перед советом в Лестере. В любом случае король не собирался предавать Сомерсета Йорку на расправу. Вместо этого он повелел водрузить на рыночной площади свой штандарт, облачился в латы и воссел на боевого коня, расположившись прямо под развевающимся стягом. Здесь он пробыл на протяжении всей битвы. Прежде чем началось сражение, он отдал приказы щадить только рядовых солдат-пехотинцев; лордов же, мелкопоместных дворян-джентри и йоменов полагалось предать смерти. Многие из королевских ратников все еще спешили на свои позиции, потому что успели отлучиться в город закусить и выпить, после того как Бэкингем уехал на переговоры с Йорком.
Йорк, узнав, что король отклонил все его требования, мрачно надел шлем и велел своему трубачу играть тревогу, предупреждая своих людей о близящемся начале битвы. Затем он обратился к своим войскам с речью, прибегнув ко множеству классических и библейских аллюзий, отождествив себя с Иоавом, а короля Генриха – с царем Давидом и провозгласив, что вместе они одолеют Сомерсета. Так между десятью часами утра и полуднем началась битва при Сент-Олбансе, первая битва войн Алой и Белой розы.
Йорк и Солсбери бросились в атаку с востока, ведя своих солдат по Сент-Питерс-стрит, Сопуэлл-стрит и другим улицам, выходящим на рыночную площадь, и приказывая своим людям штурмовать баррикады, в которые эти улицы упирались, однако лорд Клиффорд и другие командиры Ланкастеров «стойко обороняли укрепления» у каждого входа. По мере того все больше ланкастерских войск подоспевало на защиту баррикад, Йорка и Солсбери стали оттеснять. Услышав, что союзникам его грозит смертельная опасность, Уорик «собрал своих людей, построил в боевой порядок и яростно ворвался в город со стороны садов, между знаком Ключа и знаком Шахматной доски», как гласят записки Стоноров. Ворвавшись в город, он приказал трубить в трубы, и его солдаты откликнулись «громогласными возгласами: „Уорик! Да здравствует Уорик!“». Прикрываемый лучниками, поставленными в арьергарде, он продвинулся вперед, возглавил новое наступление на баррикады и заставил противника дрогнуть и отступить, поскольку тот не ожидал, что Уорик нападет на него с этой стороны.
Рыночная площадь быстро заполнилась схлестнувшимися в яростной схватке солдатами, и, по словам Бенета, «закипела ожесточенная битва». Когда сэр Роберт Огл повел свой отряд врукопашную, «раздался звон набата, и все бросились вооружаться», ибо многие в королевском войске «не успели облачиться в доспехи и взяться за оружие», не предполагая, что им придется вступить в бой столь скоро. Не прошло и получаса, как все было кончено. Когда солдаты Генриха, оповещенные звоном набата, раздающимся с часовой башни на рыночной площади, бросились на его защиту, люди Уорика принялись безжалостно прорубаться сквозь ланкастерские ряды, и вот уже, на глазах у потрясенного начавшейся резней Уитхэмстеда, «всю улицу усеяли мертвые тела». Королевское войско, «не вынеся вида крови», смешало строй, отступило, обратилось в паническое бегство и сбило и растоптало по пути королевский штандарт. Согласно запискам Стоноров, граф Уилтшир «и многие другие позорно бежали, трусливо бросив оружие»; как гласит «Хроника Грегори», Уилтшир «побоялся лишиться своей прославленной красоты». У многих сторонников короля отобрали коней и вооружение, королевский стяг подняли и прислонили к стене какого-то дома, а Генрих тем временем, под градом стрел, всеми покинутый, в одиночестве взирал на то, как бежит с поля боя его войско. Йоркисты выиграли битву.
Уорик нарочно наказывал своим лучникам целиться в тех, кто окружает короля, то есть в представителей ненавистной придворной партии, и многие из них пали, смертельно раненные, возле королевского штандарта. Когда битва близилась к концу, Генриха ранило в шею, и оставшиеся приближенные уговорили его, истекающего кровью, укрыться в убежище. Кинувшись в близлежащий дом кожевника, он на бегу гневно воскликнул: «Воистину, нанеся удар королю, помазаннику Божию, вы совершаете мерзостное деяние!»
Бэкингем был ранен в лицо и в шею и взят в плен йоркистами. Лорда Дадли также ранило стрелой в лицо, а лорда Стаффорда – в кисть руки. Генри Бофорт, граф Дорсет, наследник Сомерсета, был ранен столь тяжело, что не мог идти и его пришлось отвезти домой на телеге, как и Уэнлока. Бенет говорит, что «все, кто воевал на стороне Сомерсета, были убиты, ранены или, по крайней мере, ограблены».
Сам Сомерсет оказался вовлечен в отчаянную рукопашную схватку, которая разыгралась под стенами постоялого двора, носившего название «Замок». Впоследствии ходили слухи, будто, увидев у себя над головой вывеску с изображением замка, он пришел в ужас и предался скорби, ведь когда-то прорицательница предсказала, что ему надлежит остерегаться замков. Его противник, возможно даже не кто иной, как Уорик, заметил, что он заколебался, нанес ему точно рассчитанный удар и убил на месте. Впоследствии он был погребен в аббатстве Сент-Олбанса, а его титул унаследовал его девятнадцатилетний сын, граф Дорсет, которого Шатлен описывает как «пригожего юного рыцаря». Памятная доска отмечает на углу Сент-Питерс-стрит и улицы, носящей теперь имя Виктория-стрит, место, где некогда располагался постоялый двор под названием «Замок».
Среди других знатных лиц, погибших в битве, были заклятый враг Уорика Генри Перси, второй граф Нортумберленд, и лорд Клиффорд; оба они были убиты во время уличных боев. Похитив все ценное, тела их раздели донага и обнаженными выставили на публичное обозрение. Сын Бэкингема Хамфри Стаффорд получил тяжелые ранения, от последствий которых в конце концов и скончался либо в 1455, либо 1458 году. Бенет пишет о «примерно сотне убитых, по большей части ланкастерских солдат». Уитхэмстед испросил у Йорка разрешения похоронить убитых и умолял его проявить милосердие в час его торжества подобно Юлию Цезарю. Цитируя Овидия, он просил, чтобы ничто не омрачало победу.
Результатом битвы при Сент-Олбансе, одной из самых коротких кампаний войн Алой и Белой розы, стало то, что Йорк сумел сокрушить придворную партию, лишившуюся своей опоры, Сомерсета. Вина за поражение Ланкастеров в значительной мере лежит на Бэкингеме, который роковым образом недооценил силы и искусство противника и выбрал неверную боевую тактику. Перед королевским войском стала почти неразрешимая задача – защищать одновременно все входы в город. У ланкастерских солдат было слишком мало времени, чтобы подготовить оборонительные сооружения, а Бэкингем, возможно, совершил ошибку, понадеявшись, что в какой-то степени от нападения их защитят окружающие здания.
Далее Йорк в сопровождении Солсбери и Уорика отправился на поиски короля, намереваясь взять под свою власть монаршую особу, и обнаружил короля в доме кожевника, где ему перевязывали рану. Когда Генрих осознал, что войско его разбито, от его прежней бравады не осталось и следа. Как отмечается в записках Стоноров, лорды-йоркисты, явившись пред очи короля, упали на колени «и принялись молить его о милости и прощении за то, что содеяли они в его присутствии, и умоляли его также проявить величие духа и вновь принять их под свое покровительство как верных своих вассалов, повторяя, что никогда в их намерения не входило ранить или оскорбить монаршую особу». По словам Бенета, услышав, что они объявили себя его «покорными слугами, король весьма приободрился».
Йорк оправдывал свои действия перед Генрихом, утверждая, что у него и у его друзей не осталось иного выбора, кроме как защищаться от врагов. Если бы они вняли призыву и отправились в Лестер, то были бы взяты в плен и умерли бы постыдной смертью изменников, «утратив все свои земли и имущество и навсегда покрыв позором своих наследников». По-видимому, Генрих удовлетворился этим объяснением и «смилостивился над ними и повелел им успокоить и распустить своих людей, дабы избежать отныне всяческой смуты в королевстве». А совсем рядом, в городе, победоносные йоркисты тем временем творили бесчинства. Аббат Уитхэмстед с ужасом взирал, как они буйствуют на улицах, мародерствуют и грабят, оставляя за собой опустошение и разрушения. Даже в аббатстве они похитили все, что попало им в руки, и пригрозили его сжечь. Потом туда явились их товарищи, предупреждая, что король и Йорк, в сопровождении вельмож и советников, прибыли на рыночную площадь и приказали им построиться и возвращаться в Лондон. Так аббатство было спасено.