Эдуард как можно чаще подчеркивал свой королевский статус, являясь на публике в короне, жалуя крупные денежные вознаграждения лицам, которых исцелял своим прикосновением (одной из «установленных служебных обязанностей» короля было возложение рук на головы больных, страдающих мучительным кожным недугом, золотухой, каковое прикосновение якобы излечивало от болезни), и нередко притом восседая на мраморном троне, председательствуя в Суде королевской скамьи в Вестминстере, дабы увериться, что правосудие вершится справедливо. Он любил атрибуты монархии, торжественность и пышность, требуемые протоколом величественные обряды и церемонии и проявления подобострастия.
Как монарх Эдуард превосходил Генриха VI почти во всем, в особенности на государственном и военном поприще. Он был твердым и решительным правителем, проницательным и прозорливым, обладал практическими способностями и деловой хваткой, а также с готовностью лично брался за любое дело. В конце концов его усилия восстановить авторитет монархии и превратить ее в институт, внушающий уважение и благоговение, увенчались успехом. Мор, называющий Эдуарда великим монархом, говорит, что он снискал любовь своих подданных небольшими проявлениями заботы и внимания, которые производили на них более глубокое впечатление, чем любые широкие жесты. Мор приводит пример подобного поведения, повествуя, как однажды король пригласил лорд-мэра и олдерменов Лондона в Виндзор «не для какого-либо поручения, но лишь для того, чтобы поохотиться и повеселиться с ними»[36]. Он, несомненно, пользовался любовью народа. «К тем, кто жаловался на притеснения и искал справедливости, он с готовностью преклонял слух свой», – писал Манчини. «Когда в чем-либо обвиняли его лично, он просил извинения, если не мог устранить причину содеянного. Он испытывал к чужестранцам большее расположение, чем иные принцы». Кроме того, он необычайно терпимо относился к ереси, и за все его царствование был сожжен на костре всего один лоллард.
Эдуард был умелым и энергичным администратором, неизменно деятельным и неизменно доступным для своих подданных. Говорили, будто он знал имена и размер состояния всех хоть сколько-нибудь значимых людей в стране, а помимо того, лично занимался многими аспектами управления, особенно касающимися охраны порядка. Это подтверждает беспрецедентное число писем и изданных им судебных распоряжений, на которых стоит его личная печать и которые хранил королевский секретарь.
Двор Эдуарда создавался по образцу двора Филиппа Бургундского. «В те дни, – вспоминал автор „Кройлендской хроники“, – можно было узреть королевский двор, достойный величайшей монархии, славящийся своими несметными богатствами и привлекающий представителей всех народов». Такое великолепие не видано было при дворе со времен Ричарда II. Ученых и мудрецов ожидал здесь теплый прием. Здесь неукоснительно следовали детально разработанным правилам учтивого поведения и этикета, поскольку считали их неотъемлемыми внешними признаками общества, где соблюдается порядок. Эти ритуалы были столь сложны, что в то время появилось множество книг, посвященных хорошим манерам. Число шагов, которые полагалось сделать навстречу гостю, определялось его социальным статусом. Решение, кого именно пропустить первым, превратилось в утонченное искусство, а стоящим ниже на социальной лестнице надлежало отказываться пройти первыми точно указанное число раз, в соответствии с их общественным положением, и лишь потом учтиво согласиться. Пажам и сыновьям знатных семейств запрещалось пить вино, пока они не прожевали еду, облокачиваться на стол, ковырять в носу или в зубах, чистить ногти во время трапезы, класть грязные приборы на скатерть или есть с ножа.
В царствование Эдуарда была составлена так называемая «Черная придворная книга», в которой зафиксировали права и обязанности всех членов королевского двора, а также детали церемониала, которые полагалось соблюдать при дворе. Своим появлением эта книга была обязана решимости короля установить экономию и положить конец бездумному мотовству. Деньги, сбереженные таким образом, тратились на всевозможные атрибуты величия, чтобы пышность и богатство короля произвели впечатление как на его собственных подданных, так и на иностранных путешественников. Тем самым великолепный и в каком-то смысле отличающийся расточительностью двор Эдуарда IV был устроен на началах куда более разумных, нежели дворы его предшественников.
С течением времени Эдуард модернизировал и украсил многие из своих дворцов, прежде всего Гринвич, Вестминстер, Виндзор и Элтем. Он щедро выделял деньги на «приветные покои», стены которых покрывали яркие, разноцветные шпалеры. Одной из его любимых резиденций был лондонский Тауэр, где роскошные королевские апартаменты защищались мощными укреплениями и откуда удобно было выезжать в Лондон. Там Эдуард проводил больше времени, чем любой монарх до него.
Во всех дворцах Эдуарда королевские апартаменты, его «Роскошные палаты», состояли из трех покоев: внешнего, или зала для приемов, где он давал аудиенции посланникам или иноземным путешественникам; внутреннего, или личного, где он принимал частных посетителей; и опочивальни. В этих покоях Эдуарду прислуживали примерно четыреста человек, находящиеся под началом лорда-камергера сэра Уильяма Гастингса. Наиболее важную роль в этой иерархии играли камердинеры (постельничие), обеспечивавшие личные потребности короля. Ниже рангом стояли рыцари, оруженосцы и джентльмены-дворецкие, в обязанности которых входило непрерывно следить за соблюдением протокола, а еще ниже – подавальщики, дворцовые стражи, гонцы, факелоносцы, комнатные слуги и пажи, обыкновенно набиравшиеся из сыновей лордов, мальчиков, которых посылали ко двору для завершения образования и подготовки к рыцарскому поприщу, а также для выполнения при короле лакейских обязанностей, приличествующих челяди, например уборки за многочисленными придворными псами.
Королевские апартаменты, известные как Покои, превращались в сцену, на которой совершались пышные придворные церемонии и демонстрировалось великолепие английской монархии, плелись политические интриги, а аристократы непрерывно боролись за власть, соперничая за монаршую благосклонность. После лорда-камергера наиболее важными придворными служащими были королевский секретарь, капеллан, королевский раздатчик милостыни и дворецкие, и все они могли оказывать немалое влияние благодаря своей постоянной близости к государю. Любой член королевского двора мужеского пола званием выше обычного джентльмена обязан был носить золотое ожерелье из солнц и белых роз в честь дома Йорков.
Каждое утро Эдуард вставал на рассвете и шел к мессе, а потом завтракал холодными закусками и элем. Облачали его оруженосцы, которые спали в его опочивальне на низеньких кроватях, днем задвигавшихся под монаршее ложе, или на соломенных тюфяках. Двадцать оруженосцев и джентльмен-дворецкий прислуживали ему за трапезой, вкушавшейся со строгим соблюдением этикета, причем за столом каждый день ели за счет монарха две тысячи человек. Рядом с королем стоял подавальщик, держа наготове умывальный таз и полотенце, чтобы король мог омыть руки после трапезы, а еще при особе монарха неизменно состоял «доктор медицины», советовавший, какой рацион и режим питания предпочесть, хотя можно предположить, что его рекомендации учитывались далеко не всегда. Королевские повара слыли непревзойденными в искусстве кулинарии и готовили не только традиционные, но также иноземные, экзотические блюда. Пока король трапезничал, тринадцать менестрелей, услаждая его слух, играли и пели на галерее над Большим залом.
Ночью Эдуард спал на роскошной постели под балдахином, которую стелили согласно сложному ритуалу, требующему участия двух сквайров, двух камердинеров, телохранителя короля и джентльмена-дворецкого, которые застилали ложе верхними фланелевыми простынями из беленого льна, клали на него подушку в форме валика и покрывало из горностаевого меха, а затем окропляли святой водой.
Летом Эдуард ничего так не любил, как охотиться в Виндзорском лесу. Здесь по строгим церемониальным правилам устраивались пикники, под деревьями накрывались столы, уставленные жареным мясом всевозможных видов и замысловатой формы сахарными пирогами, именовавшимися «лакомствами». Король флиртовал с придворными дамами в шелковых шатрах или плавал по Темзе в золоченой барке, наслаждаясь музыкой, смехом и остроумной светской беседой. Коммин мрачно заметил, что Эдуард «совершенно отдался танцам, псовой и соколиной охоте и пирам», а монастырских хронистов шокировало платье его придворных, в особенности короткополые дублеты мужчин, носившиеся поверх узких, обтягивающих ноги штанов и открывавшие «без всякого стыда срамные части». Экстравагантные головные уборы знатных леди с остроконечным, в виде шпица, верхом или едва державшиеся на голове сооружения из проволоки и газа, известные под названием «бабочек», также вызывали осуждение моралистов, которые видели в них приманку и прельщение дьявола.
Королевский двор славился щедрым гостеприимством. В 1466 году, когда у короля Эдуарда гостил брат королевы Богемской, Ярослав Лев из Рожмиталя, на него произвел глубокое впечатление не только устроенный в его честь пир из пятидесяти блюд, но и учтивость и безукоризненные манеры придворных. Дворянин из его свиты Габриэль Тетцель, оставивший воспоминания об этом визите, был также поражен великолепием и пышностью йоркистского двора и удивительным почтением, выказываемым королю его родственниками и его знатью. Тетцель объявил двор Эдуарда «самым блистательным, какой только есть во всем христианском мире».
После Таутона Эдуард IV обнаружил, что относительно легко утвердился на троне, хотя все еще находились в оппозиции к нему и потенциально угрожали ему восстанием сторонники Ланкастеров, а впоследствии и недовольные йоркисты, полагавшие, что он не сумел сдержать своих обещаний, данных при восшествии на престол. Он осознавал, что, дабы выжить, должен устранить ланкастерскую угрозу и дома, и за границей и придерживаться общей политики умиротворения и примирения по отношению к своим подданным, в особенности наиболее влиятельным.