Самой серьезной проблемой, стоявшей перед ним, стало политическое переустройство, задача, выполнение которой потребует нескольких лет. Его главными целями было вернуть авторитет короны, восстановить закон и порядок, заручиться поддержкой подданных и объединить нацию под властью сильного и устойчивого правительства, заложив тем самым основы своей династии. Он хотел добиться расположения процветающих и влиятельных торговых классов, особенно в Лондоне, и одним из первых его шагов был запрет на ввоз низкокачественных товаров, предпринятый, чтобы защитить интересы английской промышленности. Еще одним его приоритетом было снискать благосклонность других европейских народов, особенно французов и бургундцев, и тем самым избежать расходов, которые неминуемо повлекла бы за собой война.
В первое десятилетие своего царствования король был занят восстановлением королевской власти, и некоторым реформам пришлось подождать. Впрочем, в этот период начала оживляться английская торговля, а к английской короне стали относиться с бóльшим почтением. Эдуард не сумел устранить придворные группировки; более того, оказывая предпочтение Невиллам, он как будто потворствовал существованию подобных партий. Впрочем, в отличие от Генриха VI, он твердой рукой сдерживал «систему покровителей и клиентов».
Эдуард начал восстанавливать закон и порядок на местном уровне, заменяя коррумпированных шерифов людьми более честными и добросовестными, а коррумпированных чиновников – более профессиональными и высококвалифицированными. В 1464 году он сопровождал своих судей в служебной поездке по западу Англии, где вознамерился покарать «мятежников и нарушителей мира», желая, чтобы его подданные увидели, как он лично добивается соблюдения законов. Он принял меры против фальсификации выборов в парламент, настаивая, чтобы голосовать позволялось только обладавшим таким правом по закону, и не давая местным лордам и их свитам запугивать кандидатов в депутаты парламента. Подобные меры имели лишь ограниченный успех, поскольку Эдуард не всегда решался оттолкнуть от себя вельмож, получавших выгоду от злоупотреблений. Большего успеха он достиг в попытках искоренить пиратство; постепенно плавание по морю снова сделалось безопасным, что очень пришлось по нраву купцам. Судя по источникам той эпохи, в царствование Эдуарда наблюдалось повсеместное улучшение в сфере охраны порядка.
И наконец, существовала такая неотложная, первостепенной важности проблема, как инспектирование и пересмотр королевских финансов. Эдуард начал с того, что принял несколько «Актов о возвращении», отменяющих пожалования земель и денежных пособий, сделанные Генрихом VI, хотя неизменно сопровождал их списками исключений, дабы не нарушить свою политику примирения. Естественно, это вызывало некоторые трудности, но Эдуард уже избрал свои приоритеты. Затем он изгнал многочисленных придворных служителей – приверженцев Ланкастеров, заменив их собственными приближенными. Он попытался даже закрыть Итонский колледж, но епископ Уэйнфлит убедил его этого не делать.
В начале царствования Эдуарда ежегодные расходы короны составляли 50 тысяч фунтов. Королевские доходы едва покрывали эту сумму, и король иногда не мог расплатиться по счетам. В конце 1461 года он завладел имениями Генриха VI, включая доходы, получаемые от герцогства Ланкастерского, и они, вкупе с доходами от его собственного йоркистского наследства и от большого числа конфискованных ланкастерских поместий, принесли ему дополнительную прибыль в размере примерно 30 тысяч в год. Впрочем, значительную их часть в 1461 году поглотили награды и субсидии его верным сторонникам, и до 1465 года Эдуарду приходилось расходовать деньги очень осторожно. В этом году парламент пожизненно передал ему доходы от таможенных пошлин, собираемых в английских портах, что составляло дополнительные 25 тысяч фунтов в год, цифру, которая будет возрастать, когда пройдет период упадка в торговле.
Эдуард IV обладал некоторыми деловыми и финансовыми способностями и мог также проявлять жестокость и безжалостность в достижении своих целей. По мере того как его положение упрочивалось, он стал требовать от своих состоятельных подданных принудительных займов, известных под названием «добровольных благотворительных приношений», и даже неприкрытых даров. Излишне говорить, что такие меры не пользовались популярностью, однако в результате корона впервые за много десятилетий обрела платежеспособность, а это было выдающимся достижением для эпохи Средних веков.
Одной из первоочередных задач короля в начале его царствования было возвращение долгов, причитавшихся с короны лондонским купцам и итальянским банкам. Поскольку за Генрихом VI закрепилась репутация монарха, не отдающего занятые деньги, ему перестали предоставлять кредиты. Эдуард IV решил всеми силами избежать повторения такого позора и к концу своего царствования заплатил долги, составлявшие в общей сложности 97 тысяч. Чтобы добиться этого, он усилил контроль за расходами короны, рационализировал управление ее финансами и поставил препоны на пути коррупции. Для управления поместьями короны он назначил профессиональных сборщиков податей и смотрителей земельных угодий, отказавшись от неэффективной, громоздкой и неповоротливой системы руководства, существовавшей при его предшественнике. Управляющие поместьями короны стали подотчетны так называемой Счетной палате – финансовому департаменту королевского двора – и выведены из подчинения казначейству, а это означало, что король получал положенные ему доходы без особых промедлений, а расхождения в платежных грамотах можно было заметить быстро. Вскоре Счетная палата заменила казначейство, сделавшись главным финансовым ведомством государства.
В 1467 году король принес в парламенте обещание «жить на собственные средства», не занимая денег, и не вводить обременительные налоги, если только на то не будет «важных, весомых причин», таких как, например, защита королевства. В шестидесятые годы парламент проголосовал за выделение королю в общей сложности 93 тысяч фунтов, и большая часть этой суммы была потрачена на подавление восстаний. С 1463 года Эдуард стал деятельно участвовать в торговле шерстью с целью получения собственной выгоды и экспортировать тысячи мешков шерсти и шерстяного сукна; постепенно это предприятие добилось исключительных успехов и позволило ему заплатить его собственные долги, а также дать работу множеству людей.
Манчини замечал, что, «хотя он не пытался завладеть чужим имуществом, [Эдуард] так жаждал денег, что, преследуя эту цель, приобрел славу человека алчного и жадного. Он неизменно уверял своих не всегда добровольных жертвователей, что деньги требуются ему для нужд государства, либо истинных, либо мнимых, но имеющих хотя бы видимость истинности, и при этом не столько вымогал у них средства, сколько, казалось, умолял о финансовой помощи». Впрочем, между 1461 и 1463 годом политическая ситуация складывалась таким образом, что он был вынужден требовать средств у своих подданных, и это, естественно, не внушило им особой любви к монарху.
Наряду с королем величайшим героем Англии слыл Ричард Невилл, граф Уорик, опора и главный союзник Эдуарда. Уорик буквально контролировал правительство первые три года нового царствования, вознесенный к высотам власти волной публичной популярности и всячески эту популярность эксплуатировавший. В народе он пользовался такой любовью, что, по словам некоего агента французского короля, когда бы он ни появился на людях, в сопровождении своей обычной свиты из шестисот ливрейных служителей, толпы сбегались к нему с приветственными криками: «Уорик! Уорик!» «Народу представляется, будто Господь снизошел с небес». Никто – и в особенности сам граф – не сомневался, что король обязан восшествием на трон именно ему. В Европе открыто говорили, что Эдуард правил «по произволению графа Уорика», а шотландцы видели в Уорике «главу королевства». Уорик и король были не только связаны узами родства, дружбы, взаимной симпатии и долгом благодарности, но и взаимной выгодой, которую извлекали из своих приятельских отношений: Уорик оказывал королю услуги, далеко не всегда руководствуясь альтруистическими мотивами, а король нуждался в его поддержке. В верности многих вельмож, внешне подобострастных приверженцев нового режима, Эдуард поневоле сомневался, ведь на деле они относились к новой власти без энтузиазма, а то и вовсе вели себя как прагматичные циники. Напротив, Уорик показал себя верным другом Эдуарда и его отца и в радости, и в горести, а в свои тридцать два года был на тринадцать лет старше короля и значительно превосходил его политическим опытом. Поначалу ему было нетрудно упрочить свое положение, а пока он использовал свои немалые таланты и энергию, чтобы помочь Эдуарду удержаться на троне, Эдуард, естественно, не чувствовал обиды и негодования. Он назначил Уорика своим главным советником и позволил ему контролировать внешнюю политику, возложив на него всю ответственность за военную сферу и защиту королевства. Сейчас он еще не возражал, чтобы граф разделял с ним бремя правления, пока сам он наслаждается более легкомысленными радостями царствования.
«Мне кажется, в этом королевстве все вращается вокруг Уорика», – заметил миланский посланник, однако, хотя Эдуард IV во многих отношениях полагался на графа, он не позволял ему управлять собой. Это было очевидно далеко не всем, даже самому Уорику, который, естественно, преувеличивал свое влияние на короля, это было неясно и большинству иностранных наблюдателей, склонных чрезмерно высоко оценивать его роль. Один гражданин Кале писал королю Франции: «Они говорили мне, что у них в Англии всего два правителя: месье де Уорик и еще один, чье имя я запамятовал». Как замечал Коммин, графа «можно величать едва ли не отцом короля, ибо он сослужил королю ни с чем не сравнимую службу и дал ему ни с чем не сравнимое воспитание». Просперо ди Камулио уже предвидел раздор между королем и его кузеном, однако мало кто отличался такой проницательностью.
Современники считали Уорика «самым храбрым и самым отважным рыцарем из ныне живущих». «Воистину, рыцарству он, происходивший из рода славного, честного и добродетельного, служил путеводной звездой». Его доход в это время составлял 3 тысячи 900 фунтов в год, то есть намного превышал богатство любого другого вельможи. Главными его поместьями были замок Шерифф-Хаттон и замок Мидлем, где он содержал самую большую свиту той эпохи, состоящую из 20 тысяч приближенных. Кроме того, он владел роскошной резиденцией в Лондоне, где посетителей встречали щедрым гостеприимством. На публике он всегда появлялся в великолепных одеяниях, а его приветливые манеры и неизменная вежливость обыкновенно производили впечатление на всех, кто с ним сталкивался.