Большинство аристократов не осмеливались навлечь на себя монарший гнев, отказываясь связать своих детей узами брака с представителями семейства Вудвилл; более того, они даже вынуждены были отвергнуть все прочие предложения. Это означало, что большинство подходящих в качестве женихов наследников пэров исчезли с «брачного рынка», и это раздражало Уорика, потому что у него были две дочери, еще ни с кем не помолвленные. Возможно, чтобы как-то смягчить Уорика, король в сентябре 1464 года возвел его брата Джорджа Невилла в сан архиепископа Йоркского.
Чего король не мог пожаловать Вудвиллам, так это популярности, которой они так и не обрели. Массовое возвышение родственников королевы повсюду вызывало осуждение. На это сетовали не только аристократы, но и простой народ, которого возмутила неуместность подобного фавора. Даже придворный шут Эдуарда решился в его присутствии отпустить остроту по этому поводу, обыгрывая созвучие английского слова «реки» и фамилии «Риверс»: «Реки столь переполнились, что через них и не переправиться!»
Теперь, когда король вступил в брак, Уорик уже не мог скрепить предлагаемый альянс с Францией брачным союзом. Однако Людовик не увидел в этом препятствия для дальнейших переговоров с Уориком с целью сблизить их страны. Эдуард в последнее время попытался завязать дружеские отношения с Бургундией и Бретанью, намереваясь создать с ними альянс, и Людовик решил всеми силами этому воспротивиться. Уорик по-прежнему оказывал на Эдуарда давление, чтобы тот согласился с планом, задуманным им и Людовиком, а Эдуард отказывался принять окончательное решение и примкнуть к той или иной стороне.
У Ланкастеров, возможно, и вырвали жало, однако до сих пор существовали те, кто лелеял надежду вернуть им трон. В конце 1464 года граф Ормонд отправился в Португалию выяснить, не согласится ли португальский король, потомок Джона Гонта, помочь Генриху VI. Вскоре Ормонд написал королеве Маргарите в герцогство Бар, что король с радостью окажет ей поддержку, но эти обещания оказались пустыми словами. Фортескью в ответ написал графу, что все они «пребывают в великой бедности, но пока королева жалует нам еду и питье, дабы мы не страдали от чрезмерной нужды». Подданные короля Рене в Баре постоянно убеждали его больше поддерживать дочь и даже писали баллады о ее горькой участи, но Рене сам был слишком беден, чтобы предложить Маргарите больше, чем уже выделил.
У нее все еще оставались друзья в Англии, и она с радостью получила от них весть о том, как недоволен Уорик женитьбой короля. В то же время ее агенты при французском дворе, информированные куда хуже, сообщили ей, что война между Уориком и Эдуардом неизбежна. Восхищенная этим мнимым поворотом событий, Маргарита снова обратилась к Людовику за помощью, чтобы вернуть своему мужу королевство. «Поглядите только, с какой надменностью она пишет!» – заметил Людовик, позабавленный высокомерным тоном ее послания. Однако он не стал помогать ей; он даже отнял у нее де Брезе, отправив его воевать с Бургундией. Маргарита никогда больше не увиделась с де Брезе, поскольку в 1465 году он погиб в битве при Монлери, и она утратила самого преданного, самого верного своего защитника.
В Троицын день 1465 года Элизабет Вудвилл была коронована под именем Елизаветы архиепископом Буршье в Вестминстерском аббатстве на пышной, торжественной церемонии. Уорик не присутствовал на коронации, так как был отправлен с посольством в Бургундию. Из-за промедления Эдуарда и его решимости сблизиться с Филиппом надежды Уорика создать альянс с Францией быстро таяли, и к концу этого года в отношениях Англии и Франции воцарилась ощутимая напряженность.
К июлю 1465 года Генрих VI уже год как перебирался на севере из одного тайного убежища в другое, полагаясь на преданность своих сторонников, готовых предоставить ему приют и защиту от йоркистских агентов, которые его выслеживали. В этом месяце он и его верный Танстолл, к которому присоединился Томас Мэннинг, бывший хранитель королевской печати, гостили у сэра Ричарда Темпеста в Уоддингтон-Холле в Ланкашире, неподалеку от йоркширской границы. Темпесту весьма льстило, что он мог дать в своем доме прибежище человеку, в котором видел своего законного монарха, однако его брат Джон, живший по соседству и часто наведывавшийся к нему, отнюдь не испытывал симпатий к Ланкастерам, и потому было решено сохранить личность высокого гостя в тайне. Сделать это было нетрудно, поскольку Джон Темпест никогда не видел короля. Однако другой гость Ричарда Темпеста, «монах-доминиканец из Абингдона», знал короля в лицо и без всяких угрызений совести поступил, как считал своим долгом. Он отправился в дом Джона Темпеста и рассказал ему, что гость его брата – не кто иной, как Генрих VI.
Поначалу Джон не знал, как быть, и пребывал в растерянности. Он не хотел возглавить вооруженный рейд на дом собственного брата, но, будучи верным подданным Эдуарда IV, не мог позволить ему ускользнуть. Наконец 13 июля он взял с собой двоих соседей, Томаса Толбота и его кузена Джона, и с горсткой людей поскакал в Уоддингтон-Холл, где семья и гости его брата как раз принялись за трапезу. Джон потребовал, чтобы незнакомец назвал свое истинное имя, и попробовал было стащить его со стула, но Танстолл вскочил, обнажил меч и бросился на защиту Генриха. Последовала краткая, но яростная схватка, во время которой Танстолл сломал Джону Темпесту руку. Затем Танстолл схватил Генриха за руку и, разя направо и налево, проложил себе путь сквозь ряды вражеских ратников, намереваясь спастись из дома в близлежащий лес Клизероу-Форест. Но не успели он и король добежать до опушки, как люди Джона вскочили на оставленных поблизости коней и бросились за ними в погоню. Король, Танстолл, Мэннинг и другие, бежавшие вместе с ними, укрылись в лесу, а оттуда кинулись вниз по склону к реке Риббл, но к четырем часам дня всех их, как раз когда они пытались переправиться через реку по камням для перехода, в местечке, называемом по этому броду Бангерли-Хиппингстоунс[39], захватили преследователи.
Эдуард IV находился с королевой в Кентербери, когда 18 июля получил от монаха, возможно того самого «доминиканца из Абингдона», весть о пленении Генриха VI. Он тотчас же повелел объявить об этом публично и приказал отслужить благодарственный молебен в Кентерберийском соборе.
Генрих был под стражей доставлен на юг и передан в Ислингтоне Уорику, который уже ждал там со своим отрядом, чтобы сопроводить его в Лондон. 24-го низложенный король въехал в столицу верхом на маленькой лошадке, без шпор, позорным образом притороченный за ноги к стременам кожаными ремнями, а за пояс привязанный к седлу веревкой, и с соломенной шляпой на голове. Пока он проезжал по городу, вдоль улиц Чипсайд и Корнхилл, а потом через ворота Ньюгейт, толпы зевак стекались поглазеть на него, осыпая насмешками и даже забрасывая мусором и камнями. Кто-то выкрикивал непристойности в адрес королевы Маргариты, обвиняя ее в «бесстыдстве и разврате». Наконец печальная процессия прибыла в Тауэр, где Генриха предстояло заточить.
Верные, испытанные йоркисты, в частности Роберт Рэтклифф, были назначены его тюремщиками, им выделялось по три фунта в неделю на его содержание. Денно и нощно его неусыпно стерегли также два сквайра, два йомена короны, то есть стражника, и их люди. Хронисты, сочувствующие Ланкастерам, утверждают, что с Генрихом в заключении плохо обращались, однако, хотя ему, возможно, не так часто позволяли мыться или менять одежду, его тюремщики проявляли по отношению к нему услужливость и предупредительность, изъявляли ему почтение и не отказывали в утешении: например, ему разрешалось принимать у себя капеллана, который каждый день приходил за него молиться, а также иных посетителей: Уоркворт говорит, что «всякому дозволялось приходить к нему и беседовать с ним». Впрочем, подобная свобода общения имела и оборотную сторону. Один посетитель, имя которого до нас не дошло, бросился на Генриха с кинжалом и ранил его в шею. Генрих вполне предсказуемо простил его, хотя и мягко упрекнул в том, что он-де «поступил дурно, напав на короля, помазанника Божия». Другой бестактный посетитель спросил узника, чем он, узурпатор, может оправдать свое многолетнее царствование, на что Генрих, отстаивая свое право на трон, отвечал: «Щит мой в Боге, спасающем правых сердцем»[40].
Однако, несмотря на все удобства и блага, – король Эдуард даже посылал ему вино из собственных погребов, – Генрих во время заточения, по-видимому, ушел в себя. Он проводил время по большей части за чтением или за молитвой, но иногда бывал принужден посмотреть в глаза реальности, признать свое поражение и заточение и тогда задыхался от стыда или, расплакавшись, начинал сетовать на судьбу, вопрошая, какие грехи совершил он, чем заслужил такое тюремное заключение. Однако в целом он переносил свое заточение терпеливо и стойко.
Весть о пленении мужа стала для Маргариты сокрушительным ударом и лишила ее любых надежд на ланкастерскую реставрацию, ибо, даже если бы она убедила Людовика XI или герцога Филиппа профинансировать экспедиционный корпус для вторжения в Англию, Эдуард держал Генриха в заложниках в практически неприступной крепости, обеспечивая тем самым ее покорность, и она не могла рисковать его жизнью.
28 сентября 1465 года Джордж Невилл был возведен в сан архиепископа Йоркского, однако отсутствие на церемонии короля и королевы дало пищу слухам о новом разрыве между Эдуардом и Уориком. К январю 1466 года Уорик уже отчаивался сохранить в будущем добрые отношения с королем Людовиком и извлечь из них выгоду. Как ни старался он убедить Эдуарда, тот не видел смысла в альянсе с Францией и все более сближался с Бургундией; посланники Филиппа недавно приезжали в Англию обсуждать брак между сестрой Эдуарда, Маргаритой Йоркской, и наследником Филиппа, графом де Шароле. Уорик знал, что Людовик вскоре услышит об этом, если уже не услышал, и хотел уверить французского короля в том, будто его влияние на Эдуарда настолько велико, что он без труда заставит его забыть о Бургундии и уговорит восстановить дружеские отношения с Францией. Поэтому он подделал письмо Эдуарда Людовику, в котором тот якобы обещал, что Англия не вторгнется во Францию и никак не помешает ей подавить восстание в герцогстве Нормандском, недавно отнятом Людовиком у брата, на что в реальности Эдуард тогда не согласился бы. Фактически отсылка такого письма была равносильна совершению государственной измены, но Уорику это было уже безразлично; кроме того, он знал, что переговоры Эдуарда с Филиппом Бургундским продвинулись не столь далеко, чтобы тот мог вскоре начать войну с Францией.