Не подозревая об обмане Уорика, Эдуард отправился в замок Фозерингей, где 30 января он сам, его находившаяся на последних месяцах беременности королева, его мать и множество родственников и друзей присутствовали в соборной церкви на торжественном перезахоронении останков герцога Йоркского и графа Рэтленда, в течение пяти лет покоившихся в скромных могилах в Понтефракте, а ныне перевезенных в составе длинной, пышной процессии из Йоркшира. Оба они были погребены теперь на клиросе, возле гробницы Эдварда, герцога Йоркского, погибшего при Азенкуре. В 1495 году герцогиня Сесили по ее собственной просьбе была похоронена рядом со своим супругом, а столетие спустя Елизавета I заказала и оплатила памятник Йорку в классическом вкусе, который можно увидеть в церкви и сегодня.
После этого король и королева вернулись в Вестминстер, где королева затворилась в своих покоях, дабы ожидать рождения их первого ребенка. Эдуард надеялся, что это будет сын, который упрочит непрерывность династии и обеспечит престолонаследие, и лейб-медик его жены, доктор Доменико Сериго, уверил, что на свет появится мальчик. Мужчинам, даже лекарям, по обычаю, запрещалось входить в покои королевы во время ее предродового затвора, однако доктор Сериго решил непременно стать первым, кто объявит королю, что у него родился сын, так как надеялся получить вознаграждение. Он подолгу обретался в коридорах, ведущих в покои королевы, и наконец 11 февраля 1466 года сумел проникнуть в переднюю перед той комнатой, где рожала Елизавета. Услышав крик новорожденного младенца, он громко осведомился, «кто родился у королевы», и одна из ее придворных дам отчитала его, воскликнув: «Кто бы ни родился у ее величества в стенах этого покоя, уж совершенно точно под дверью этого покоя стоит дурак!» Оказалось, что на свет появилась девочка, и доктор поспешно ретировался, не повидавшись с королем.
Эдуард вознаградил свою супругу, преподнеся ей ожерелье стоимостью сто двадцать пять фунтов, в честь рождения «нашей дражайшей дочери», которую окрестили Элизабет, а обряд совершил сам архиепископ Кентерберийский. В качестве крестного отца был избран Уорик, а восприемниц от купели – бабушки маленькой принцессы, герцогини Йоркская и Бедфордская.
После этого над королевой был совершен величественный очистительный обряд в Вестминстерском аббатстве, куда ее сопровождали два герцога, ее собственная мать и шестьдесят знатнейших леди. Затем она дала во дворце роскошный пир. В это время при дворе гостил Ярослав Лев из Рожмиталя, брат королевы Богемской, и пировал за королевским столом вместе с Уориком, который представлял своего сюзерена, поскольку, по обычаю, присутствовать на очистительном обряде, совершаемом над женой, королю не полагалось. Гостей было так много, что столы были расставлены в четырех больших залах. Уорик провел Рожмиталя по всем этим залам, останавливаясь, чтобы проследить за его реакцией на такое великолепие. Свите его гостя, включая мемуариста Габриэля Тетцеля, было позволено стать в уголке королевского зала и созерцать Елизавету за трапезой.
Это был самый роскошный из всех покоев, украшенный разноцветными шпалерами. Елизавета сидела в одиночестве за столом, поставленном на возвышении, в золоченом кресле, в течение всего пира, который продолжался три часа, и все это время ни она, ни ее гости не произнесли ни единого слова, а ее придворные дамы, все без исключения знатного рода, обязаны были вставать перед нею на колени. Даже ее матери надлежало преклонять колени, если она хотела к ней обратиться. После пира состоялся бал, и королева взирала на танцующих. Ей оказывались почести столь изысканные, «что я никогда нигде не видел подобных», замечал Тетцель. День завершился выступлением королевского хора, услаждавшего слух королевы и ее гостей чудесным пением: двор Йорков славился прекрасной музыкой.
В глазах иностранных гостей Уорик представал столь же могущественным, сколь и прежде. Их поражало его богатство и влияние и даже больше – его роскошное и теперь уже вошедшее в пословицу гостеприимство. Принимая пана Рожмиталя и его свиту, он пригласил их на пир из шестидесяти перемен блюд.
15 апреля граф по приказу Эдуарда прибыл в Кале, чтобы встретиться с Шароле и обсудить союз с Бургундией. Уорик не пытался скрыть свое неприятие этого плана и дал понять, что намерен заключить альянс с Францией, чего бы это ни стоило. Встреча Уорика и Шароле прошла без особого успеха.
Вскоре после этого Уорик и Людовик увиделись в Кале и подписали двухлетнее перемирие, по условиям которого Людовик вновь пообещал не поддерживать Маргариту Анжуйскую, а Эдуард поклялся не помогать Бургундии или Бретани в ущерб Франции. Людовик также согласился найти французского супруга Маргарите Йоркской и обеспечить ее приданым. Эдуард пошел на это перемирие лишь для того, чтобы хоть сколько-то «подсластить пилюлю» Уорику, но не собирался соблюдать его условия и в самом деле вскоре после того нарушил их, выдав охранную грамоту посланникам Франциска II Бретонского, позволяющую им прибыть в Англию. Эдуард преисполнился решимости во что бы то ни стало настоять на своем: англичане, может быть, и недолюбливали бургундцев, но испытывали истинную ненависть к французам, ибо не могли ни простить, ни забыть унизительные поражения, которые претерпели от них в конце Столетней войны.
В октябре 1466 года Эдуард IV и Филипп Бургундский заключили неофициальное соглашение, предусматривающее подписание договора о дружбе. Условия его еще предстояло выработать. Королева Маргарита, услышав о том, что англо-бургундский альянс неизбежен, и зная, сколько сил и времени Уорик потратил, пытаясь заключить союз с Францией, сделала вывод, что граф наверняка сильно разочарован и раздосадован. Она также отдавала себе отчет в том, что Людовик стремился к дружественным отношениям с англичанами. Если Уорика удастся уговорить переметнуться из стана йоркистов к Ланкастерам, то Людовик, возможно, согласится профинансировать ланкастерское вторжение в Англию, поскольку он очень почитал Уорика, а граф обладал полководческим талантом, способным привести эту кампанию к победе.
Смирив свою гордость, так как Уорик был одним из ее заклятых врагов, Маргарита тайно послала в Англию вестника осторожно выведать, каково настроение Уорика. Однако возле Харлеха его задержали люди Герберта, обыскали и нашли письмо королевы. Его отправили в Лондон под конвоем, и там, на допросе с пристрастием, он признался, что королева действительно искала политического сближения с Уориком. Эдуард потребовал у Уорика объяснений, но тот отрицал, что когда-либо вступал в сговор с этой «чужеземкой».
Надежды Маргариты потерпели крах, однако она знала, что совсем скоро ее сын сможет поднять знамя Ланкастеров от своего собственного имени: он, разумеется, уже готов был броситься в бой, так как нравом напоминал более мать, чем отца. Он вырос среди интриг и ужасов войны и с раннего детства перенимал ее предрассудки, пристрастные, предвзятые и вредные мнения. Миланский посланник во Франции сообщал, что принц, «хотя ему всего тринадцать лет, говорит только о том, как будет рубить головы и воевать, словно судьбы мира подвластны ему или он – бог войны». Через несколько лет, когда этот отрок достигнет зрелости, трон под Эдуардом IV мог зашататься, однако до тех пор Маргарите, по-видимому, надлежало смириться.
В начале 1467 года, после того как рухнули его планы заключить для своих дочерей ряд брачных союзов, Уорик замыслил другой план, затмевающий все прежние. Величайшие наследницы Англии, Изабелла и Анна, должны были сделать блестящие партии: за кого же выдать их, как не за братьев короля, Кларенса и Глостера? Кларенс мог жениться на Изабелле, а Глостер – на Анне.
Нельзя было отрицать, что герцог Бургундский уже предлагал Кларенсу в жены свою внучку, дочь Шароле Марию, но Эдуард IV не испытывал восторга от этой перспективы, так как Марии предстояло в будущем унаследовать Бургундию, а это превращало ее супруга в полновластного, независимого герцога. Эдуард не хотел, чтобы его брат обрел такую власть на континенте, а также чтобы его вовлекли в европейскую политику, опасаясь, что Англии это не сулит ничего хорошего. Правда заключалась в том, что Эдуард не доверял Кларенсу.
Джорджу Плантагенету исполнилось семнадцать, это был высокий, белокурый, красивый юноша, который держался под стать королю, каковым он себя и воображал. Он мог быть остроумным и обаятельным, когда ему того хотелось, но одновременно отличался слабохарактерностью, неуравновешенностью, впечатлительностью, изменчивостью и с легкостью поддавался чужому влиянию. Он давно уже не скрывал зависти к брату и донимал его бесконечными просьбами и претензиями, так как страдал непомерным честолюбием. Хотя Эдуард щедро пожаловал ему обширные земельные угодья, особенно в юго-западных графствах, хотя он имел собственный пышный двор со штатом прислуги, составлявшим триста человек, на содержание которого ежегодно требовалось четыре тысячи фунтов, он мучился недовольством, ведь он жаждал именно власти, а Эдуард пока не допускал его к управлению государством, ибо осознавал его многочисленные слабости.
Когда Уорик предложил ему жениться на Изабелле, Кларенс быстро увидел все преимущества подобного брака. Однако он не сумел сохранить этот план в тайне, и вскоре слух о нем дошел до короля, чрезвычайно его встревожив. Он не хотел, чтобы его братья связали себя узами свойства с Уориком, как не хотел, чтобы они повздорили из-за наследства Уорика в случае смерти графа. Действительно, после заключения таких браков дом Йорков получил бы это огромное наследство, но также мог пострадать, если бы Уорик начал интриговать против Эдуарда, пытаясь сделать одну из своих дочерей королевой, или стал подстрекать его братьев к измене.
Эдуард призвал к себе Кларенса и Глостера и потребовал, чтобы они сказали ему правду. Кларенс заверил, что ничего не слышал о таком браке, хотя, по его мнению, «это была бы недурная партия». Тут король «разгневался несказанно» и отослал их с глаз долой, строго-настрого запретив Кларенсу даже задумываться о браке с дочерью Уорика. У графа и так достаточно было власти, ему не стоило распространять свое влияние на королевский дом путем брачного союза. Кроме того, Эдуард видел в таком браке заговор с ц