видимости законности. Однако подданные короля упорно хранили ему верность, а вельможи решили скорее ограничить власть Уорика, чем содействовать ее укреплению. Не получая от них помощи, граф обнаружил, что править Англией не может. В отличие от короля, он не имел средств и возможностей оказывать покровительство, чтобы заручиться с его помощью верностью знати, и даже родственники графа Невиллы указывали ему, сколь опасное деяние он совершил. Все чувствовали, что на сей раз Уорик зашел слишком далеко.
Тем временем Эдуард, не унывая, вел себя как послушная марионетка, поступал, как ему велели, подписывал все, что бы ни положил перед ним Уорик, и неизменно проявлял ко всем учтивость и добродушие. Он вполне осознавал, что Уорик не сможет сохранять этот статус-кво, но мыслил достаточно реалистично, чтобы ни от кого не ожидать пока никаких попыток его освободить. Тем не менее Уорик опасался, что кто-нибудь попробует вызволить короля, и потому повелел глухой ночью перевезти короля в йоркширский замок Мидлем.
Когда Эдуард IV был взят в плен, королева Елизавета пребывала в монарших покоях лондонского Тауэра, и Уорик позволил ей остаться там, настояв лишь, чтобы она «жила скромно, избегая всяческой пышности». Однако он преисполнился решимости отомстить другим Вудвиллам. Один из его агентов выследил и задержал лорда Риверса и сэра Джона Вудвилла в лесу Дин и доставил их в Ковентри, где их и приговорили к смерти по приказу Уорика и Кларенса. Обоих казнили через отсечение головы 12 августа в предместье Ковентри Госфорд-Грин, прямо за городскими стенами. Тело Риверса было перевезено в Кент и там погребено в церкви Всех Святых в Мейдстоне, где на месте его портрета, некогда выполненного на латунной пластине, осталась ныне одна выемка. Теперь титул графа Риверса перешел его сыну Энтони, а его должность лорда – верховного казначея Англии была пожалована бывшему стороннику Ланкастеров, сэру Джону Лэнгстрозеру. Узнав о судьбе отца и брата, королева Елизавета поклялась отмстить тем, кто совершил это злодеяние.
Ненависть Уорика распространялась также на вдову Вудвилла, герцогиню Бедфордскую. Вскоре после казни графа она была арестована по обвинению в колдовстве. Уорик подкупил двоих мужчин, которые показали в суде, будто она сделала непристойные свинцовые фигурки, долженствующие изображать Эдуарда IV и Элизабет Вудвилл, и творила над ними ведьмовские обряды, дабы посредством черной магии соблазнить короля и заставить жениться на ее дочери. Кроме того, «свидетели» утверждали, будто с помощью другой фигурки она пыталась извести Уорика. Герцогиня, памятуя о том, какая судьба постигла Элинор Кобем тридцатью годами ранее, тотчас же написала лорд-мэру Лондона, прося о защите. Лорд-мэр передал было это послание Кларенсу, но тут вспомнил, как герцогиня пыталась спасти Лондон от зверств северного войска Маргариты Анжуйской в 1461 году, и стал энергично вступаться за нее перед советом. Дальнейшее расследование показало, что подлинность улик против нее вызывает глубокие сомнения. Свидетели были подкуплены, чтобы дать против нее показания, однако, когда дошло до судебного разбирательства, они не захотели приносить присягу в суде, обвинение против нее рассыпалось, и герцогиню освободили. В феврале 1470 года ее официально признал невиновной, и снял с нее все обвинения Эдуард IV.
К концу августа 1469 года власть Уорика уже рушилась, а правительство стало погружаться в анархию. Многие лорды пользовались пленением Эдуарда, чтобы вновь начать междоусобные войны, отомстить старым врагам или нарушить ход правосудия на своих землях. Народ злился на Уорика за то, что тот заточил короля, и объяснял все свои беды и невзгоды его поведением. В Лондоне собирались разгневанные толпы, угрожая властям насилием, а Кларенс и архиепископ Невилл тщетно пытались поддержать хотя бы подобие порядка в Вестминстере. Уорик сам издал несколько прокламаций, требующих от имени короля гражданского повиновения, однако народ их игнорировал. Ситуация выходила из-под контроля, и Уорик был вынужден издать еще одно предписание, отменяющее сессию парламента в Йорке.
В этот момент Хамфри Невилл из Бранспета, после битвы при Хексеме до сих пор скрывавшийся неподалеку от озера Дервент-Уотер, поднял знамя Генриха VI и стал подстрекать своих соотечественников-северян к восстанию. Он имел большую свиту, и множество людей откликнулись на его призыв. Уорик поскакал на север с войском, чтобы подавить восстание, но не сумел этого сделать, поскольку его солдаты стали угрожать ему дезертирством, если он не уверит их в том, что Эдуард IV жив и невредим. Кроме того, вельможи не поддержали Уорика, хотя они, несомненно, не ослушались бы, если бы их призвал король. Поэтому Уорику ничего не оставалось, кроме как прибегнуть к авторитету Эдуарда, и архиепископ Невилл спросил Эдуарда, не согласится ли он поддержать Уорика и помочь ему подавить мятеж, если ему в известных пределах вернут свободу. Король, который получал тайные донесения о происходящем от своих сторонников и от бургундских агентов, объявил, что готов сотрудничать, заверив архиепископа, что не таит злобы на Невиллов. Затем он был доставлен в Йорк, где вступил в город под звуки фанфар, в составе торжественной процессии; толпы простого народа стекались радостно приветствовать его, а лорды окружали, торопясь вновь принести присягу. Когда по требованию Уорика король призвал своих вассалов к оружию, все подчинились ему беспрекословно и даже встретили его слова восторженными возгласами. Потом королевское войско под командованием Уорика двинулось на север и сокрушило мятежников Хамфри Невилла почти без усилий. Сам Невилл был взят в плен Уориком и привезен в Йорк, где 29 сентября обезглавлен в присутствии короля.
Уорику ничего не оставалось, кроме как сдержать обещание и предоставить Эдуарду бóльшую свободу. И ему, и Кларенсу стало теперь ясно, что их победа оказалась бесплодной и, в сущности, ничего им не принесла. Теперь им предстояло исправить положение и при этом не навлечь на себя обвинения в государственной измене. На самом деле они больше не могли удерживать Эдуарда в заточении. Король втайне призвал своих верных лордов и сторонников: Глостера, Гастингса, Бэкингема, Эссекса, Арундела, Нортумберленда (который не поддержал восстание, поднятое его братом), Говарда, Динема и Маунтджоя, – и все они немедленно поскакали к нему. В начале октября с благословения Уорика Эдуард выехал из Йорка и отправился в Понтефракт, навстречу свободе.
Окруженный теперь своими верными лордами, король передал Уорику, что возвращается в Лондон. Он с триумфом вошел в свою столицу в сопровождении тысячи верховых, был с небывалым воодушевлением встречен горожанами и выслушал официальные поздравления с возвращением от лорд-мэра и олдерменов, облаченных в алые мантии, и от почетных граждан, облаченных в синие. Архиепископ Невилл и граф Оксфорд ждали в архиепископской резиденции Мор в Хартфордшире, когда король призовет их к себе в Лондон, чтобы представиться его верными сторонниками, однако он запретил им приближаться к столице.
Эдуард тотчас же принялся восстанавливать свой авторитет, придерживаясь политики примирения, которая, как он надеялся, убедит тех, кто его оставил, вернуться к нему и вновь присягнуть на верность. Хотя Уоркворт говорит, что, оказавшись в Лондоне, король «поступал, как ему заблагорассудится», Эдуард вынужден был проявлять осторожность, а обосновавшись в Вестминстере, мудро упоминал об Уорике и Кларенсе в учтивом, мягком тоне, ни разу не выказав в их адрес своего нерасположения.
Гибель Герберта создала в Уэльсе вакуум власти, которым на юге этого края не преминули воспользоваться сочувствующие Ланкастерам: они стали возмущать народ, поднимая на восстание, захватывать королевские замки и использовать их как плацдарм, чтобы терроризировать местное население. В декабре король принял меры, чтобы исправить положение, наделив своего в ту пору всего лишь семнадцатилетнего брата Глостера полномочиями отвоевать замки, захваченные валлийскими мятежниками, и юный герцог достойно справился с этой задачей, чем снискал похвалы.
Уорик и Кларенс пробыли на севере по крайне мере еще месяц после того, как Эдуард отбыл в Лондон. Затем король вызвал их в столицу на заседание большого совета, которое задумывалось как съезд, где будут оглашаться, во всеуслышание обсуждаться и по возможности заглаживаться все обиды. Когда Уорик и Кларенс в декабре появились в Вестминстере, король устроил торжественную церемонию примирения, превратив ее в настоящий спектакль и изо всех сил попытавшись уверить всех, будто не затаил зла на брата и кузена. По словам Джона Пастона, король «говорит о милордах Уорике и Кларенсе неизменно милостиво, заявляя, что они лучшие друзья его, однако придворные его говорят о вышеназванных лордах совсем по-иному, и потому, чтó может произойти от одного сказанного в запальчивости, опрометчивого слова, я и сам не ведаю». Вскоре после этого Уорик и Кларенс вернулись на север, где и оставались до конца зимы. Спустя непродолжительное время король даровал полное и безусловное помилование всем, кто участвовал в мятежах прошлым летом. Тем не менее он основательно подрезал Уорику крылышки, и тот, вероятно, с тревогой осознал, что его влияние в правительстве теперь уменьшилось, как никогда, и с каждым днем убывает. Эдуард, возможно, и обходится с ним любезно, но никогда уже ему не поверит, а тем более не позволит ему подчинить себя.
Людовик XI не замедлил воспользоваться политическими беспорядками в Англии и объявил о своем намерении заключить союз с домом Ланкастеров. В декабре, приняв его приглашение, Маргарита отправилась из герцогства Бар в Тур, чтобы встретиться с Людовиком. При французском дворе она в слезах воссоединилась с отцом, а Людовик оказал ей теплый прием, уверив, что восстановление на троне Генриха VI будет одной из главных его целей.
Вести о событиях во Франции породили в Англии ни на чем не основанные слухи, будто королева находится в Арфлёре с экспедиционной эскадрой, готовясь отплыть в любую минуту. На самом деле она все еще пребывала в Туре, где обсуждала стратегию будущего вторжения с Людовиком и своими родственниками. Вскоре она уже писала своим сторонникам в Англии, что им надлежит приготовиться к восстанию против йоркистов, ибо быстро приближается время, когда король Генрих вернет себе то, что принадлежит ему по праву.