Я ничему уже не рад».
Тут понял Бадмагю прекрасно:
Мольбы, советы – всё напрасно.
Покинул сына, удручён,
И взял коня-красавца он,
Которого с оружьем вместе
Послал достойному сей чести.
Там лекарь был, хирург один,
Столь праведный христианин,
Что преданнее есть едва ли.
Как он умел, не врачевали
Все монпельеские врачи[61].
Лечил он рыцаря в ночи
Как только мог, в великом тщанье –
На то монарха приказанье.
Молва об этом поединке
Всех облетела без заминки,
Баронов, рыцарей и дам
По близлежащим областям.
С краёв, откуда день пути,
Не медлил в те места прийти
И местный люд, и люд нездешний.
Стекаются как можно спешней
Всю эту ночь, и на рассвете,
С восходом солнца, те и эти
Толпой у замка собрались,
Так тесно – не пошевелись.
Наутро встал король с раздумьем
О бое, что считал безумьем,
Он с сыном встретиться хотел.
А тот уже шелом надел,
Который в Пуатье был сделан[62].
Ни мига медлить не хотел он,
О примиренье мысли нет.
Король молил, а сын в ответ
Не слушал ничего упрямо.
На площади, пред башней самой,
Где люди собрались толпой,
Неотвратимый грянет бой,
Как пожелалось королю.
Был рыцарь вызван Бадмагю
И привели его почётно
На площадь, где столпился плотно
Из Логра-королевства люд.
Как музыку органа ждут
В церквах на праздник годовой,
На Троицу иль Рождество,
Как принято обыкновеньем,
Таким бесчисленным скопленьем
Стояло множество людей.
И в протяжение трёх дней,
Одетые во власяницы,
Босые, шли толпой юницы
(Артура край – отчизна им),
Взывали к Богу и святым,
Прося и крепости и сил
Тому, кто биться должен был,
Чтоб дать всем пленникам свободу.
И также горрскому народу
Пришлось молитвы возносить
И слёзно Господа просить
Послать победу их сеньору.
До звона, в утреннюю пору,
Доставили на площадь конных
Противников вооружённых.
В доспехах оба скакуна.
У злочестивца длань сильна,
Отменное телосложенье.
Изысканны в кольчуге звенья,
Ему шелом, а также щит,
Который на груди висит,
Безукоризненно подходят.
Но всё ж противник превосходит,
Врагам и то понятно се.
Мелеагану прочат все
Немного шансов с ним в борьбе.
И вот на площади толпе
Явился государь, который
Настолько не любил раздоры,
Что всех пытался примирить,
Но сына не уговорить.
Рек Бадмагю: «Коней держите
На привязи, не отвяжите,
На башню не взойду пока.
Не будет милость велика,
Коль допустить то промедленье».
Покинув их не без волненья,
Туда отправился король,
Где госпожа его дотоль
Учтивой просьбою вчерашней
Уговорила быть на башне,
Чтоб поединок им открылся.
Он с этой просьбой согласился.
Решив её сопроводить,
Во всём старался угодить,
Почтить её стремился он.
Расположились у окон:
Он вправо отошёл, а влево –
К окну другому – королева.
И множество стояло там
Девиц и куртуазных дам,
И рыцарей – почтенный сбор,
Тем Логр отчизна, этим – Горр.
Там пленных было также много.
В сердцах их пополам с тревогой
Мольбы смешались и проклятья.
Мужи и жёны без изъятья
Взывали к Богу, чтобы Им
Был и поддержан и храним
Спаситель их на поединке.
Бойцы, чтоб не было заминки,
Раздвинули простолюдинов.
Мечи за рукояти вынув,
Держа за крепкие ремни,
Удары нанесли они.
Затем простёрли копья с блеском,
И расщепились древка с треском,
Да так, что щепки ввысь взметнулись.
Тут оба скакуна столкнулись,
Лоб в лоб и грудью в грудь сошлись
Во время, как пересеклись
Мечи противников, их шлемы
С такою силою, что все мы,
Услышав шум хоть издали,
Его бы громом счесть могли.
Ремни, поводья и крепленья,
И остальное снаряженье,
Сколь прочным ни было оно,
Порвались в клочья всё равно.
Бойцы нимало не смутились,
Как только оба приземлились,
Не жалко снаряженья им.
Вскочив мгновением одним,
Схлестнулись вновь без лишних слов
Свирепей пары кабанов.
Друг другу втуне не грозят,
Друг друга яростно разят,
Как те, кто в ненависти слеп.
Был каждый их удар свиреп,
Как видно, промах не знаком им:
Бьют по кольчугам и шеломам.
Из лат кровавый ток бежал,
Один другого поражал
Жестоко, грубо, беспощадно.
Ударов яростных изрядно
Друг другу нанесли они,
Так что попробуй уясни,
Кто в преимуществе пред кем.
Однако было ясно всем,
Что тот, кем мост преодолен,
Ослаблен очень, утомлен.
Покрыт был ранами воитель.
В ошеломленье каждый зритель,
А паче – логрцы, так как зрят,
Что ослабел ударов град.
Так страшно за него народу,
Что уж предвидели невзгоду:
Вот-вот погибнет он от ран,
А победит Мелеаган.
И пленное роптало племя.
Но в башенном окне в то время
Явилась девушка одна.
И молвила себе она,
Что рыцарь не из-за неё
В бою сломил своё копьё,
Не ради всех на бой смотрящих,
Толпой на площади стоящих.
Он подвиг свой, по мненью девы,
Предпринял ради королевы.
И если б ведал, что она
Стоит и смотрит из окна,
Как бьётся раненый и слабый,
В нём сила духа возросла бы.
Узнать бы имя удальца,
Она б окликнула бойца,
Чтоб глянул вверх он поскорей.
И молвит госпоже своей:
«Во имя Господа, мадам,
Во имя нас взываю к вам,
Мне имя рыцаря скажите,
Коль вам известно, сообщите,
Ему помочь тем удалось бы».
И королева ей: «От просьбы,
Которой я сейчас вняла,
Не вижу никакого зла,
Скорей, совсем наоборот.
Сие Озёрный Ланселот[63],
Так он зовётся, сколько помню».
«Мой Бог, как на сердце легко мне,
Как мне отрадно!» – отвечала.
Затем вскочила и вскричала,
Как можно громче возгласив,
И все услышали призыв:
«О Ланселот! лик оберни,
Кто смотрит на тебя, взгляни!»
И Ланселот на этот клик
Оборотил немедля лик,
Увидев над собою ту
Особу, кою, как мечту,
Он видеть вожделел всецело.
Та в башне на скамье сидела.
И рыцарь с этого момента
Недвижно, вроде монумента,
Глаз не сводя с неё одной,
К Мелеагану стал спиной.
Тот в спину рыцаря толкал,
Как только случай выпадал,
Исполнен радости, он мнил,
Что Ланселот лишился сил.
Ликуют Горра уроженцы,
А логрцы, словно отщепенцы,
Едва ли сдерживают стон,
И уж несчастных целый сонм,
В отчаянии без границ,
Пал на колени или ниц.
Тот плачет, этот веселится.
И вновь окликнула девица
Из башни рыцаря того:
«О Ланселот, ах, отчего
Ты поступаешь не на благо?
Доныне мужество с отвагой
Тобой владели. Ныне что?
Не знаю и не верю в то,
Что создавал когда-то Бог
Такого, кто сравниться мог
С тобою честью, славой шумной.
Теперь, как видим, неразумно
Из-за спины ты бой ведёшь,
К врагу лица не повернёшь.
Так повернись и будь бесстрашней,
А взоры упокой на башне,
С неё сводить не должно глаз»[64].
И рыцарь, сам себя стыдясь,
К себе в душе познал презренье,
Ведь понял, что через мгновенье
Падёт и проиграет бой,
Что все поймут само собой.
И вот он отступил нежданно
И оттеснил Мелеагана,
Чтоб тот пред башней оказался.
Но обойдённый попытался
Повторно вырваться вперёд,
Да не позволил Ланселот.
Всей силой тела и меча
Обрушился он сгоряча,
И тот никак не увернулся,
На месте раза три крутнулся
Невольно полным оборотом.
Любовь владела Ланселотом,
В нём храбрость с силой нераздельна
И ненавидит он смертельно
Врага надменного сего,
Что вышел супротив его.
Любовь и ненависть, сплотясь,
(Сильней не знал он отродясь),
Внушили рыцарю бесстрашье.
Похолодело сердце вражье,
Мелеагану бой не шутка,
И чтобы гневались столь жутко,
Ещё не видел он вовек.
Нет, ни единый человек
Его не ранил так, как этот.
Он нападенье, тот же метод,
В ответ пытался применить,
Дабы удары отстранить.
Но Ланселот, и не грозя,
С двойною силою разя,
Пригнал его к стене заветной.
Он предан даме беззаветно
И потому пред башней той
Стоял на месте как влитой,
Ведь отшагни он вправо, влево,
Не мог бы видеть королеву.
Так Ланселот за ходом ход
Мелеагана взад-вперёд
Ведёт, где только пожелает,
И всё ж на месте застывает,
На госпожу направив взор.
На даму смотрит, и костёр
В геройском сердце полыхает,
И ненависть не потухает
По отношению к врагу.
На каждом может он шагу
Разить и гнать его на поле,
А тот влечётся против воли,
Как будто он слепец, хромец.
И видит Бадмагю-отец,
Что сын его в бою слабеет.
Мелеагана он жалеет,
Он всё б уладил, если можно.
Однако королеву должно
Ему для этого просить.
И с ней он начал говорить:
«Мадам, я даровал вам дружбу,
Служил я вам любую службу
С тех пор, как вы в плену моём.
Я и не ведаю о том,
Чего не сделал бы тотчас,
Дабы умилостивить вас.
Мне возвратите долг, поскольку
О милости прошу я только,