Но что ей все труды мои!
Я убедился, как она
Ко мне сурова, холодна,
И я за верное служенье
Познал одно пренебреженье,
Упрёки и позор в миру,
Но всё играл в её игру.
Так сладость сделалась мученьем.
Кто не знаком с любви ученьем,
Тот омывает честь всегда
Водой солёною стыда,
Не отмывая честь тем самым,
А пачкая, как грязью, срамом.
Невежды, что Любовь не чтят,
Её ругают и чернят,
Любви при этом сторонятся,
И власть её познать боятся.
Но совершенствует себя
Лишь тот, кто чтит Любовь, любя,
И он не может быть греховен,
А трус в предательстве виновен».
Шёл Ланселот в раздумьях сих
Средь грустных спутников своих,
Которым жизнью был обязан.
Тут весть пришла; узнал тотчас он,
Что госпожа не умерла.
Душа героя ожила,
Он смерть оплакивал её,
Тая мучение своё,
Но радость от известья вскоре
Превысила стократно горе.
Приют покинули с отрадой,
Прошли шесть лье пути до града,
Предстали перед Бадмагю
И передали королю
О Ланселоте весть благую.
Тот выслушал её, ликуя
На радости, что рыцарь жив.
Он был изысканно учтив,
Весть королеве сообщая.
И та: «Поверить Вам должна я,
Раз говорите, сударь, вы.
Но если умер он, увы,
Не быть счастливой мне ни дня.
Покинут радости меня,
Когда из преданности мне
Умрёт он по моей вине».
На том король простился с нею,
А дама радостью своею
Мечтала с другом поделиться.
Ей недосуг уже сердиться
И впредь являть ему суровость.
Напротив, радостная новость,
Что шла направо и налево,
Оповестила королеву,
Что Ланселот, её любя,
Чуть было не убил себя.
Теперь она повеселела
И ни за что бы не хотела,
Чтоб горе с ним стряслось такое.
Вот Ланселот вошёл в покои
И торопился сколько мог.
Едва вступил он за порог,
Король облобызал его
И рад был гостю до того,
Что и летать готов он был.
Умерил он восторга пыл,
Сказав связавшим Ланселота,
Пусть ждут сведенья с ними счёта
И мёртвыми себя считают.
Ему на это возражают,
Мол, думали, что он велел.
Король им: «Перейдён предел.
Здесь правда вами мне открыта.
Сей рыцарь под моей защитой,
И значит, не ему урон,
А мне, ведь мной отпущен он.
Но тем не хвастайтесь потом,
Когда покинете мой дом».
Услышав речь негодованья,
Воитель приложил старанья,
Чтоб мир наладить сей же миг.
Когда успеха он достиг,
Введён к монархине был прямо.
И взор не опустила дама;
Напротив, радостно навстречу
Пошла к нему, любезной речью
Почтив желанный ей визит,
Затем с собою сесть велит.
Легко беседа потекла,
Обоих сразу увлекла,
Поскольку тем у них хватало –
Любовь давала их немало.
Тут стало рыцарю понятно,
Что государыне приятно
С ним говорить, и не без вздоха
Сказал он так: «С тех пор, как плохо
Меня вы приняли, мадам,
Себе ответа я не дам,
Почто причину утаили?
Меня вы чуть не погубили,
Но не осмеливался я
Спросить вас, в чём вина моя
И каково же прегрешенье.
Днесь искуплю я преступленье,
Но в чём оно, мне надо знать,
Чтоб непокой души унять».
И королева говорит:
«Ужель телега вам не в стыд?
В неё садились вы, страшась
И сожалением крушась,
Что не было пути иного.
И потому-то вам ни слова,
Ни взгляда не послала я».
И рыцарь молвил: «Судия
Грешить мне не позволит боле
И поразит, коль вашей воле
Я что-то поперек свершу.
Но, заклиная вас, прошу
Дать искупить мне прегрешенье,
И если заслужу прощенье,
Мне сообщить, что я прощён».
«Мой друг, ваш промах искуплён,
Вы ничего мне не должны
И мной всецело прощены».
Он: «Благодарствую за милость,
Но всё, что на сердце скопилось,
Не здесь мне выразить словами,
А только с глазу на глаз с вами,
Когда позволите мне вы».
И плавным жестом головы
Она на окна указала.
«Сегодня вечером, – сказала, –
Придите к этому окну,
Когда все отойдут ко сну.
Вы проберётесь через сад,
А здесь искать вам запретят
Подругу на ночь, верьте мне.
Внутри я буду, но извне
Сюда пройти не суждено вам,
Прикосновеньем рук и словом
Дано общаться будет нам.
Коль по душе такое вам,
Останусь до утра в том месте,
Но всё ж мы быть не сможем вместе,
Поскольку в спальне у меня
Кей-сенешаль лежит, кляня
Свои бесчисленные раны,
А на двери, что под охраной,
Не отпереться в ночь замку.
Придёте – будьте начеку –
Везде расставлены шпионы».
«О госпожа, – в ответ влюблённый, –
Шпионам не по силам я –
Не дремлет бдительность моя».
Так обусловивши свиданье,
Они простились в ликованье.
И Ланселот, покинув зал,
Всю боль, что прежде испытал,
Смог позабыть и превозмочь.
Была ещё далёко ночь,
И день ему казался дольше,
Чем сотня дней иль даже больше,
Казалось, год не столько долог.
Спусти уж ночь туманный полог,
У госпожи б он был давно.
Вот, побеждая свет дневной,
Простёрла ночь над миром крылья,
Скрывая день своей мантильей.
Как чёрный плащ, сомкнулся мрак.
Увидел рыцарь: день иссяк,
И сразу притворился вялым,
Сказался хворым и усталым,
Что, мол, ко сну его клонит.
Наверно, каждый объяснит,
Кто прибегал к тому приёму,
Зачем изображал он дрёму
Пред замка жителями всеми.
Но одр не свой его в то время
К себе манил; он бы не лёг
И сил в себе найти б не мог,
Хотя бы пожелать решиться
Вдруг до такого опуститься.
Он тихо встал с одра скорее,
Ни на минуту не жалея,
Что ночь беззвёздна, нет луны,
И факелы не зажжены,
И свечи в доме не горят.
Но был он убедиться рад,
Что всё это осталось в тайне:
Считали, что в опочивальне
Он будет спать ночь напролёт.
Без провожатых Ланселот
Пробрался в сад в ночной тиши,
Не повстречал там ни души.
По воле случая благого
К тому же часть стены садовой
Недавно рухнула как раз.
И он пролез чрез этот лаз
И прянул быстро и неслышно
К окну, где встал он неподвижно,
Беззвучно, молча, не дыша,
Пока не вышла госпожа
В сорочке белого белей.
Ни юбки, ни блио на ней –
Короткий только плащ прекрасный,
Подбитый мехом, ярко-красный.
Увидел рыцарь, как она
К нему склонилась из окна,
Что под железною решёткой.
Её приветствует он кротко,
Она ответствует ему.
Взаимна страсть, и потому
В речах, которые вели,
Вы б ноты фальши не нашли,
Была чужда обоим низость.
В мечтаньях предвкушая близость,
Друг друга за руки держали,
Но ближе быть могли едва ли,
Сердились в сердца глубине,
Кляня решётку на окне.
Но гордо Ланселот глаголет,
Что если госпожа позволит,
Он к ней в покои попадёт,
Помех в решётке не найдёт.
А государыня ему:
«Ужель не видите сквозь тьму
Как прутья пригнаны надёжно,
Сломать их будет невозможно.
Не вырвать их и не стянуть,
Не разомкнуть, не отогнуть».
«Бояться, госпожа, не надо,
Моим стремленьям не преграда
Железо прутьев сих нисколько,
Коль не откажите мне только.
А если получу согласье,
Найду дорогу в одночасье.
Но если не хотите вы,
Тогда препятствие, увы,
Никак я не преодолею».
Она же: «Сдерживать не смею,
Не мной закрыта вам дорога.
Но подождите ради Бога,
Пока на ложе не взойду,
Чтоб шумом не навлечь беду.
Но будет нам смешно едва ль,
Когда здесь спящий сенешаль
От шума нашего проснётся.
Здесь удалиться мне придётся,
Ведь все пристойным не сочтут,
Когда меня застигнут тут».
Он молвил: «Госпожа, не бойтесь,
Шум не издам, не беспокойтесь,
Начать я дело не премину.
Меж тем решётку я раздвину,
При этом вам не наврежу
И никого не разбужу».
Лишь королева удалилась,
Он выломать решётку силясь,
На прутья ринулся тотчас.
Давил, тянул, что мочи тряс,
Покуда прутья не поддались.
В конце концов они сломались,
Но острыми краями всё ж
Фалангу первую, как нож,
Отрезали мизинца-пальца
И безымянный у страдальца
Отняв до первого сустава.
Ужасна рана и кровава,
Но боли он не ощущал,
Лишь путь вперёд его прельщал.
В окно, что было высоко,
Проник он быстро и легко,
Бесшумно продвигаясь к цели.
Он Кея зрит в его постели,
К постели госпожи спеша;
Над ней склонился не дыша,
Как перед алтарём державным.
И королева жестом плавным
Ему объятья распахнула
И сразу к сердцу притянула,
Когда на ложе увлекла.
Она героя приняла
Тепло, и ласково, и страстно,
Зане Любви в ней всё подвластно,
А так велела ей Любовь.
Но если в ней пылала кровь,
То он любил сильней стократ.
Его любовь – как сущий клад:
Сердца иные обделила,
Лишь в сердце у него царила,
Во всей красе явившись вся,
Урон влюблённым нанеся.
Пьянило счастье Ланселота,
Ведь государыня с охотой
Горячим ласкам отвечала,
В свои объятья заключала,
А он держал её в своих.
Ему был сладок всякий миг
Лобзаний, ощущений нежных,
И в наслаждениях безбрежных
Такой восторг объял его,
Что о подобном ничего
Не говорили, не писали.
Я умолкаю, ведь едва ли
Повествовать об этом след.